Сага о Головастике. Долгая дорога домой

Призрачные будни

Легко ли быть призраком? Легко, если точно знать, что ты призрак, а не привидение. Спросите: «Какая разница?» Огромная. Или бесконечная. По крайней мере, для меня.

Я призрак. Ещё я видение. Иногда фантом. Почему? Если бы я знал… Вернее, если бы помнил…

Кое-что я помню. Даже в чём-то уверен. Например, в том, что не умирал. То есть, умирал, конечно. И не однажды. А вот, сколько раз – не знаю. Но это были фальшивые смерти. Настоящей я ещё не видел. Надеюсь, не скоро увижу.

Точно знаю, что должна прийти женщина. Возможно, с косой. Но, скорее всего, просто женщина в чёрном. Сначала она предупредит о своём приходе. Не затем, чтобы разволновался или запаниковал, а чтобы сконцентрировался на главном. Чтобы отбросил мелочи… Жизни. Чтобы знал, что рядом край, конец, точка.

А я не видел… Или видел? Видел и слышал, но не предупреждение. Не известие об окончании или завершении земных дел, а совсем наоборот. В каком-то месте не только видел, даже говорил со Смертью о… О чём?

Перед глазами женщина. Не молодая, не старая. Не пугающая, но и не…

На пока ещё немом языке вертится слово «добрая», а вот почему? Почему добрая? И почему думаю, что немота у меня временная, как и моя призрачность? Моё состояние призрака. Возможно, потому что не первый раз стал невидимым? Незримым?

Призраки способны думать, а привидения… Не знаю, на что способны.

При жизни я мог видеть неживое, видел неживых. Но не видел привидений. Не мог их видеть.

При жизни?.. Извините, оговорился.

В другой раз не видел женщину, но слышал её уставший голос. Нет, она не пугала. Не успокаивала. Она советовала… Или просила? Сказала, чтобы радовался жизни и не терял времени. Или не терялся во времени?

«Поторопись взглянуть на чудо Жизни», — сказала женщина. Но до этого обозвала меня богом: «До свидания, маленький бог». Но ведь боги не умирают. Или… Не боятся умирать? Нужно вспомнить и хорошенько подумать об этом ещё раз.

Уверен, если объект способен здраво мыслить и видеть окружающую действительность, значит, он живой. В какой-то степени, но живой, а не мёртвый.

Мёртвые не могут думать, видеть, гулять. Я тоже много чего не умею. Пока не умею, но с каждым днём обучаюсь чему-нибудь новому. Например, гоняться за собой.

Начинаю куда-нибудь идти, размазываюсь в пространстве и вижу нескольких себя, идущих впереди и стольких же отставших сзади. Отпрыгиваю в сторону и замираю. Мои торопыжки и отстающие, вдруг, одумываются и спешат повторить мои причуды. А потом медленно примазываются ко мне.

Почему это происходит, не знаю. Но именно эти прозрачные акварельные «я» твердят мне, что я живой, я главный, что существую во времени и пространстве. Вот только время моё подкачало и растянулось… во времени. И пространство от него не отстало. Но…

Но каждую секунду ко мне прилетают осколки моих атомов, молекул, затерянных на просторах параллельных галактик. Я становлюсь сильнее. Умнею. Вспоминаю всё больше и больше, и успокаиваюсь.

Главное, я знаю, что совсем скоро стану собой. Стану целым. Вспомню своё имя. Не только своё, и не только имя. Вспомню все земные и неземные приключения. Вспомню дом, мир, астру, детализацию. Вспомню, что означают эти, пока ещё пустые для меня, слова. Вспомню, испугаюсь и… И перестану быть призраком.

Не знаю, почему выбрал для своего возвращения… Именно возвращения. Почему выбрал обыкновенный обрыв в никуда. Почему назвал его «Змеиным». Почему днями и ночами стою на сером валуне и смотрю в синюю даль.

Смотрю, как мелькает в глазах днями и ночами. Смотрю, как наступают и отступают зимы, вёсны. Как приходит лето, как его сменяет осень. Мне кажется, что стою на обрыве не один десяток лет. Может, не одну сотню.

Кто-то из моих осколков прилетел и долго жаловался, что прожил бесконечную жизнь деревом. Он так пережидал, чтобы вернуться ко мне. В моё время. Ему так объяснили. Кто объяснил? Зачем? Когда и где?

Знаю, пройдёт ещё немного этого времени, и я смогу ответить на все эти «кто» и «зачем». Ещё чуть-чуть. Знаю, что так уже делал. Уже ждал. Ждал и верил. Этим я отличаюсь от привидений. Они не имеют веры. Не имеют надежды. Не умеют ждать. Они никогда не узнают себя. Никогда не станут собой. А я стану. Потому что доказал…

Что я доказал и кому?

Нас было семеро кандидатов в амфибии. Семь мальчишек. Семь соседей. Причём здесь амфибии? Точно не знаю. В пробуждающейся памяти есть пророчество Первых Людей: «Только один из семи примет имя амфибии и научится дышать разумом звёзд». О ком это? Думаю… Знаю, что это обо мне. Что я стал…

Нет, не стал. Мне помогли стать этой амфибией и научили…

Не смотреть, а видеть. Не слушать, а слышать. А ещё думать, анализировать, прогнозировать, фантазировать. Поэтому я сейчас анализирую и прогнозирую, что вот-вот стану самим собой, и тогда Таня-няня… Меня найдёт… Подбросит высоко-высоко…

Но она всего лет на пять старше. А то и меньше. Она никак не могла… Кто же тогда нас учил? Меня, Вадика, Игоря, Сашку Мороза, Мишку, Юрку, Сергея.

Зоя Павловна могла, конечно, но только уже в школе, а не в детском саду. И у неё карие глаза, а не зелёные и печальные. У Таньки серо-голубые. Кто же тогда меня подбрасывал и кричал: «Головастик пришёл! Головастик пришёл!»

Значит Таню-няню кто-то подменял? С какой, интересно, целью? Чтобы ещё до школы научить нас читать и считать? Как-то подозрительно.

О чём мы тогда разговаривали? Не с фальшивой няней, а между собой. О чём могут разговаривать пятилетние и шестилетние карапузы? О галактике и её сёстрах-параллелях? Нет конечно. Кто же тогда пытался разбудить и развить наши таланты?

Допустим, кое-что досталась нам от пап и мам…

Или для того чтобы воспитать… Подготовить одного человека, ему понадобится целая команда друзей и единомышленников с такими же интересами? Разговорами, спорами, проделками, играми.

Значит, Скефий и Кармалия всё это знали, видели, но не вмешивались?

Слетать, что ли, на наш перекрёсток? Посмотреть, как там всё…

Стоп. Я умею… Умел летать? О чём только что вспоминал? ИГ, ГК, КУР, Образ… Интуитивная грамотность, Гравитационный коэффициент, Коэффициент умственного развития, Объект (номер) Раз. Какие-то подозрительные аббревиатуры и имена.

Точно. Имена одноклассников, соседей.

Перекрёсток Туапсинской и…

Скефий? А вдруг я сейчас не в родном мире? Меня же распылили по горизонтам событий, потому что…

Потому что уже проголодался и потерял способность думать, анализировать и прогнозировать. Потому что уже перестал быть призраком.

* * *

Как бы проверить, я уже нормальный и для всех видимый? Или мне всё это кажется? Нужно попробовать протиснуться в пещеру. А от Змеиной горы до Фортштадта километров пятьдесят. Или по прямой меньше?

Если получится пройти в главную пещеру, которая адресатор, тогда все запоздавшие фрагменты меня не найдут в условленном месте и окончательно потеряются? Я же не зря торчал на валуне Змеиной. И торчал не один год. А теперь только-только начал вспоминать, кто я и откуда прибыл…

Бросить пост и ненадолго сходить на Чёрный Ворон перекусить? Почему до сегодняшнего дня я ни разу ничем не питался? Не хотел, а теперь хочу? Значит, что-то во мне изменилось. Что?

Во-первых, ко мне вернулась значительная… Некоторая часть памяти. Во-вторых, я осознал, что являюсь не простым призраком, а…

А каким? Вынужденным? Меня же хотели выкинуть из континуума. Или из пространства? Из пространственно-временного континуума. Убить, Уничтожить. Стереть из настоящего и прошлого, чтобы не было в будущем.

Но Эйнштейн говорил, что разница между прошлым, настоящим и будущим – это иллюзия. В прошлом я точно был. А если мною…

Если меня сначала расщепили на запчасти, а ими выстрелили из излучателя телепорта в никуда, причём, с огромной скоростью. Значит ли это, что у моих врагов время ушло далеко вперёд? Навряд ли. Хотя, что я могу знать об иллюзии?

Иллюзия. Так звали волшебную собачку, которая оказалась кобельком, и мамка этого щенка была вынуждена оставить… Его на земле. Поэтому подарила… Кому-то, нуждавшемуся в помощи и волшебстве. Перевёртыша того так звали. Иллюзий, или Люзий, или Люська.

Но Димка назвал своего Иллюзия Верным Ответом. Откуда это в моей памяти?

Нужно вернуться на астероид Юбари, на котором меня… Спасли мои верные Протос. Сияние этих помощников увидел в последний момент… «Небольшое переливавшееся свечение», точно. За мгновение до моей… Скажем, недо-телепортации.

Хотя телепортироваться может только информация об объекте, а не сам объект. Или из меня сделали сгусток энергии и послали…

Путаница какая-то. Или запутанность? Квантовая запутанность, точно. Откуда это в моей башке? От Маршака? Но он же детский писатель. Получается, что меня всё-таки прикончили на крейсере Юбари-мон, а возродился… Возродили… Реплику мою собрали здесь. Значит, я точная копия себя прошлого.

Пока хватит страшилок.

Где тогда мой товарищ Мутный? Который скафандр. Не бросил меня в беде? Конечно, не бросил.

«Мы с тобой!.. Мы навсегда с тобой!» — наконец-то услышал я знакомые голоса прото-спасителей.

* * *

— Так, братцы-кролики. Я уже материализовался? Или пока нет, и ещё нужно подождать? — спросил я у прото-помощников, понадеявшись, что большинство моих запчастей в сборе, а самих бактерий собралось уже достаточно, чтобы реанимировать скафандр или склепать его копию.

«Мы с тобой… Мы навсегда с тобой», — повторилось в ушах затухавшим эхом.

— Значит я пока… Призрак с параноидальной шизофренией. Или это шутки моей памяти? Которая помнит то, чего не было. А это значит, что я активный защитник навязчивой идеи с… Чужеродными воспоминаниями и снами-мороками.

Ну, этот диагноз я себе давным-давно поставил. И онейроидный бред во мне с некоторых пор присутствует, прямо как написано в профильном учебнике. Я же верю, что на меня возложена особая миссия? Верю. И что могу влиять на судьбы… Что-то там. А впереди меня ждёт эмоциональная тупость, оскудение чувств, пассивность и полная утрата единства психических процессов.

Если всё так, и я никакой не Головастик, не Катализатор, не маленький Бог, не Яблочный Спас… Не посредник?

Как-то всё грустно. Я же ещё сутки назад вспомнил о себе чуть ли не всю подноготную, начиная с первого детства, с первой встречи с…

«Притормози восторги. Тебя местный мир слушает и пытается притупить. Если не будешь так активно думать и сам с собой разговаривать, сможешь продержаться без еды и воды ещё неделю. К тому времени мы будем готовы к работе. А пока постарайся ни о чём не думать. Особенно не разговаривать вслух», — шёпотом посоветовала мне многоголосая шизофрения.

В голове моментально просияло, а в душе проснулась такая радость, такой восторг, что я решил заткнуться и остановить следствие по делу о вселенском терроризме цивилизации Энов, погубившей Строителей галактики Млечный Путь, и бессовестно присвоившей всё их наследство.

* * *

«Я призрак. Ещё я видение. Иногда фантом. Почему? Если бы я знал… Вернее, если бы помнил. Всё помнил… Кое-что, конечно, помню», — медленно гонял я по кругу одни и те же мысли, чтобы прото-помощники успели отремонтировать скафандр, а местный неприветливый мир не придумал для меня какой-нибудь гадости или обструкции, как это когда-то делал Татисий с его младшей сестрой Амазодией.

Голод с жаждой куда-то удалились. Скорее всего, поспешили в местное пещерно-космическое убежище с калорийными обедами в морозилке.

На чём я остановился? На смерти? Продолжаем спектакль: «Точно знаю, что должна прийти женщина. Возможно, с косой до пояса. Но, скорее всего, просто, женщина в чёрном саване. Сначала она предупредит…»

* * *

«…Перевёртыша того так звали. Иллюзий, или Люзий, или Люська. Но Димка…

А что мне на прощание сказал Ротарик? Что когда-нибудь не я отыщу правильный и верный ответ на вопрос, а он меня. Верный Ответ? Это же он про Димкиного Иллюзия говорил.

Верный ответ меня отыщет и… Взглядом перетянет сквозь все параллельные детализации домой? Сначала в Кристалию.

И как этот только что родившийся щенок такое… Никак. Значит нужно сначала найти его старшего родственника. А если этот родственник увидит меня и перетянет… Не только в чужую параллельную детализацию, но и в будущее?

Такой план не годится. Из будущего в прошлое путь… Скажем, чересчур окольный. Снова оказаться в Амвросии… Если бы можно было её найти…

Я же в тот раз так и не попал в Амвросию. Меня ради шутки закинуло в какой-то мир третьего… А может четвёртого круга на экзамен… На право посещать спрятанных сестёр Скефия.

«Возьми девять шаров из девяти рук Будды. Построй из них плот. И когда на Водопаде Времён слоны уступят тебе дорогу, ты найдёшь не свой разум. Задай ему самый главный вопрос. Никаких запретов. Помни. Он ответит тебе, но ты его не услышишь».

И что-то там дальше. Задание экзамена пока плохо помню, но ведь тогда меня кто-то предупредил, чтобы я его провалил. Чтобы поспешил к Реке Времени и перетащил себя немного назад. Потом шагал к йогам в подземный каземат, а оттуда телепортировался в лапки Пещерыча.

Что-то снова киплонгский живот заурчал. Перебрал с расходом энергии на восстановление памяти? Пора притормозить. Замедлиться и вернуться к астероиду Юбари, на котором меня…

* * *

«Мы с тобой. Просыпайся», — еле расслышал я хор прото-помощников, из-за шума телепомех, которые генерировал в дремавшем воображении.

— Можно разговаривать?

«Можно».

— Скафандром можно пользоваться?

«Пока нельзя. Мы дезориентированы. Вокруг нет знакомых тебе параллелей Млечного Пути. Здесь другой спектр фазового сдвига. А это осложняет нашу помощь в перемещении тебя, но не в поляризации», — ответили мне какие-то академики, а не всемогущие птенцы открытого космоса.

— И в чём проблема? Мне надо пешком…

«В этой детализации нет устройства локомоверации органических объектов, нет никаких астероидов с пещерами и прото-мембранами», — хладнокровно пристрелили мой только что восстановившийся оптимизм галактические умники.

— Что будем делать? Я скоро не только есть и пить захочу, но и…

«Знаем, чего ты захочешь. В роднике можешь напиться и запустить МВС, а в камышах протестировать ЖКТ. И кубик свой не забудь, а то сбежишь, и некому будет научить, как люди по старинке из одной детализации в другую путешествовали», — услышал я от охамевших незнакомцев, потому что Скафандр Васильевич оказался в законсервированном кубическом состоянии и лежал на валуне в шаге от восстановленного и ошарашенного меня.

— Лицевые, это вы буяните? Или «покрывальные» тоже меня реконструировали? — спросил я, вспомнив, что когда-то получил от Ротарика гримёров для приобретения атласарской внешности и толмачей для понимания инопланетных языков, а от знакомой Дарующей – пелёнку для нужд искателей внеземных приключений.

«Мы родственники твоих помощников. Мы все Прото. Мы Эфир. Мы везде. Делай свои дела, и мы доставим тебя к действующему Резонатору. Там споёшь ноту “до” и окажешься в мире или в кластере миров, более близких тебе по фазе и частоте вибраций».

После такой суровой лекции о моём безоговорочном несоответствии местному миру я схватил кубик скафандра и уже хотел ринуться вниз по склону Змеиной, но не успел сделать пары шагов, как меня подхватила неведомая сила и медленно понесла в сторону зарослей камыша.

Кайдальского пруда в этом мире не было, зато были родники и кошара с турлучной овчарней для баранов, на торце которой прилепился неказистый домик пастуха.

Когда меня приземлили, я первым делом скрылся в камышовых зарослях. Несколько минут спустя попытался напиться из родника, но вода была очень студёной и какой-то непослушной. Пришлось медленно набирать её пригоршнями, долго держать в них, чтобы хоть немного согрелась, а потом жадно глотать.

— Готов к труду и обороне, — сказал я туземным прото-хулиганам, когда отошёл от родника на несколько шагов и мёртвой хваткой вцепился в кубик скафандра.

«Вот и хорошо. Ты же на берегу Чёрного моря бывал? Сейчас доставим тебя туда к старому геологическому разлому. Там много резонаторов было и есть, но рабочими остались около десятка.

За опоздавших осколков не переживай. Когда подберёшь частоту своего божественного “Слова” и переместишься, мы зафиксируем её. Если твои прото-друзья появятся в нашей вселенной, они легко смогут настроиться на эти герцы, этот Код Платона, и догнать тебя.

Сейчас ты собран на несколько процентов от первоначально излучённого. Значит, условно жизнеспособен. Готов? Если готов – командуй», — заявили прото-бактерии разноголосицей, похожей на какофонию, приправленную соусом-диссонансом, что навело меня на невесёлую мысль о том, что всё это со мной уже было.

Не просто было, а случалось не один раз. Все эти заумные лекции о разломах с резонаторами, о новозаветном «В начале было Слово» и музыкальном дедушке Платоне, о каких-то липовых процентах моей плотности и жизнеспособности.

А самое главное, я понял, почему не мог нормально напиться из родника. Меня снова бессовестно обманывали. Конечно, для моей пользы. И разноголосица прото-бактерий не была разноголосицей в прямом понимании этого слова. Просто я слушал и слышал голоса одновременно в бесчисленном количестве параллельных миров. Я был всё ещё размазанным и акварельным, но уже не во времени, а в нескончаемых параллельных пространствах.

— Ах, обмануть меня не трудно. Я сам обманываться рад. Сказал Пушкин. А я повторю, что готов к труду и обороне. Могу даже зажмуриться, чтобы не смотреть на ваш мир.

«Закрывать глаза не обязательно. Путешествие будет медленным и скучным. Предупредишь нас если почувствуешь дискомфорт или головокружение. Стартуем!» — скомандовали прото-микробы и бесцеремонно подхватили моё, пожелавшее обманываться, величество.

Всё бы ничего, только никакого самолётика из меня изображать не стали. Положили спиной на невидимые носилки и понесли в сторону ближайшего резонатора, но предварительно засунули в противоветровую капсулу. Так что, рассмотреть хоть что-нибудь из того, над чем пролетал по дороге к морю, у меня не было шансов. Хорошо, что летел головой вперёд, а не ногами. Почему так было, догадался часа три или четыре спустя, во время торжественного акварельного приземления.

То, что мой перелёт подошёл к концу, понял по листьям клёна, сквозь которые меня пропихнули и начали поворачивать лицом к цели необычного путешествия. Через прищуренные веки даже показалось, что не все остроугольные пальчатые листья уступали мне дорогу. Были и такие, которые оставались неподвижными, что не мешало мне сквозь них протискиваться. А, может быть, им сквозь меня.

Как только окончательно развернулся и открыл глаза, увидел макушки высоченных раскидистых деревьев, росших в ущельях между горами. И сами горы были покрыты сплошным зелёным ковром из старых и молодых лиственных деревьев, всевозможных кустов, папоротников и прочей травы.

Под кронами царила тень, сырость и прохлада, а в нос ударил тонкий и малоприятный запах сероводорода, который вытеснил царивший до этого аромат моря, водорослей и сырой глины.

Резонатор оказался крупным обломком скалы в форме неправильной полусферы, покоившимся на других более мелких обломках, подогнанных друг к другу и складывавшихся в фундамент с подобием входных ступеней.

Этот огромный серый валун, издали был похож на буханку подового хлеба, от которой безжалостно откромсали спереди и с левого бока лишние ломти. Потом эти ломти почти все убрали, а в переднем срезе выдолбили неглубокую квадратную нишу и просверлили дыру. Особой симметрией резонатор не отличался, но, как видно, его строители данным обстоятельством не озадачивались. Главное, чтобы исправно резонировал и отправлял или принимал почтовые отправления в виде путешествующих органических объектов.

Пока таращился на резонатор и его частично сломанную площадку, что была напротив фасадной стены с отверстием, заметил несколько силуэтов себя любимого, которые опередили меня и уже приземлялись, приступив к слиянию в единое акварельное целое. Поэтому с моей доставкой не спешили. Прото-помощники держали постоянную связь с соседними мирами и старались делать всё одновременно.

— Спасибо за доставку. Я уже примазался к остальным, или меня только сейчас будут собирать из всех детализаций в одно целое? И где окажусь по окончании этой процедуры? — дружелюбно спросил я, когда был водружён на самом краю площадки, которая вот-вот должна была стать сценой для моего дебюта с арией из одной-единственной ноты «до».

«Место, в которое угодишь, нам неизвестно. Это решать Провидению. Если данный мир окажется самым близким тебе по фазе частоты, что навряд ли. Ты во время резонанса соберёшь все свои запчасти, но сам никуда не переместишься. Сейчас твой скафандр проснётся и станет пластичным. Потом он растворится и подстрахует тебя со спины.

Подойди к устью мегалита. Мы в левом верхнем углу фасада нарисуем символ нашего мира. По нему потом сориентируешься, переместился ты или нет».

Когда кубик скафандра растаял в моей руке и стёк наземь, я послушно шагнул к нише фасада. Через минуту увидел, как на зелёном налёте из микроводорослей, появившихся от постоянной сырости, чья-то невидимая рука нарисовала что-то похожее на заглавную букву «Я».

Из-за пририсованной сверху закорючки, похожей на бровь, подумал, что мне нарисовали плачущий глаз, и уже собрался на этот счёт пошутить, но вовремя передумал.

— Соколиный глаз египетского бога Гора. Причём, правый. Означает солнце. Вы уверены, что… Конечно уверены, — решил не умничать, что такой же символ мира может быть и в соседней детализации, а вместо этого занялся разглядыванием серой прямоугольной таблички, которая то появлялась перед моими совсем не соколиными глазами, то превращалась в прозрачную, то вовсе исчезала. — Что здесь написано? Можете прочитать, а то я никак не сфокусирую свои Уаджеты.

«Памятник археологии. Дольмен. Второе тысячелетие до нашей эры. Охраняется государством», — ответили прото, а потом добавили:

«В разных мирах пишут по-разному. Иногда пишут, что это гробница эпохи бронзового века. Кое-где этот резонатор называют Волконка, иногда Волконским.

Разумеется, это никакая не усыпальница, а акустическое устройство. Оно всегда активно. Сейчас оно, скажем, шумит и резонирует с частотой два и восемь десятых герца, которая тебя гармонизирует и бодрит. А если ты его разбудишь, оно станет двусторонним порталом. Готов встать напротив отверстия, на место, в которое мы тебя приземляли?»

— Готов. Только предупреждаю: музыкального слуха у меня нет. Сольфеджио и прочее музицирование никогда не изучал. Ноту «до» могу только за кем-нибудь повторить, — признался я в очередном невежестве, когда уже занял нужное место на площадке напротив почти правильного круглого отверстия.

«Мы поможем. Пропоёшь на выбор слово «дом», «лом» или «ком». Высоту голоса и его тональность мы сами отрегулируем в процессе. Почувствуешь…

Извини. Почувствовал бы, если бы уже был собран хотя бы на пятьдесят процентов. А так будем подбирать звук экспериментально. Если картина мира в глазах начнёт дрожать или изменяться, значит резонанс пошёл.

Когда наши параллельные братья подадут сигнал, что ты собран, втиснем тебя в резонатор. Помни, что понадобится некоторое время на запуск процесса перемещения и на его завершение. Теперь опустись на четвереньки, чтобы твоё лицо оказалось напротив центра отверстия, и можешь начинать петь».

И я всё послушно выполнил. Встал на четвереньки, потом немного приподнялся, чтобы дыра с тропой в другую детализацию оказалась на нужном уровне и запел:

— Домко-о-о-о-о…

И, конечно, неуместной шуткой про домкома Яблокову, всё испортил. Картина мира не только задрожала и начала меняться, но и сам я оказался в двух местах одновременно. Увидел своё полное отражение, стоявшее в нелепой скрюченной позе по другую сторону отверстия дольмена. Оно выпучило на меня глаза и так же, как и я, орало: «О-о-о!»

Дневной свет менялся на тьму, потом обратно на свет. В амбразуре с отражением происходило то же самое. В ней то царила непроглядная тьма с бледным силуэтом моей копии, то появлялся ослепительно яркий дневной свет и зелень всевозможной растительности.

Сам дольмен тоже мелькал разными кадрами, и его позеленевший фасад с автографами туристов то зарастал лоскутами мха, то снова высыхал и очищался, то опять намокал и покрывался ядовитым налётом.

Пиктограмма соколиного глаза, исчезнув в начале моего пения, ни разу не вернулась на своё место. Зато никаких других протоавтографов с символами миров не появлялось.

Это меня сначала обеспокоило, но потом я переключился на куда более странное обстоятельство: воздух в моих лёгких заканчиваться не хотел, поэтому продолжал петь ненавистную ноту, и конца этому пению видно не было.

Происходило это на самом деле или мне всё это казалось, я не знал до тех пор, пока дневной свет окончательно и бесповоротно выключился, а за спиной кто-то вкрадчивым голосом сказал:

— Попался. Только не вздумай паниковать и вскакивать на ноги. Ты в камере дольмена, а она всего полметра высотой.

— Кто здесь? — спросил незнакомца, когда перестал пытаться хоть что-нибудь рассмотреть и дотянулся правой рукой до низкого потолка.

— Никого, — соврал неведомый собеседник. — Нелегко было затащить тебя сюда. Но дело сделано. Сейчас протопарни вынут пробку, и ты выберешься из камеры. Пробка развеется, а на её месте появится твой скафандр. Как только наденешь его, тебя перенесут к другому дольмену. Там снимешь скафандр, снова споёшь ноту «до», и все собранные копии присоединятся к тебе. Будешь как новенький. Выполняй команды прото-парней, и всё будет в порядке. Надеюсь, голову в этот раз ты не разбил?

Ошалев от резонансного сюрприза, я потерял дар речи. Особенно мне не понравились слова директора планетария, способного перемещать людей и его участливость лично ко мне – якобы завсегдатаю Волконки, не один раз расшибавшего в ней свой затылок посредника.

Набравшись мужества, решил побеседовать с вкрадчивым голосом-всезнайкой, но в этот момент каменная пробка, запиравшая дольмен, с грохотом выпала наружу. Дорога в неизвестность открылась, а в нос ударил знакомый запах сероводорода.

Я выпорхнул из камеры резонатора и начал ждать, пока скафандр соберётся в кубик.

— И всё-таки, кто со мной разговаривал? — спросил себя, когда с опаской заглянул внутрь резонатора и ничегошеньки там не увидел.

— Никого. Нелегко было затащить тебя сюда. Но дело сделано. Сейчас прото-парни вынут пробку, — включился вкрадчивый голос и слово в слово повторил, что я вот-вот снова буду как новенький, если выполню команды помощников.

«Запись. Включается, если объект начинает паниковать или умничать», — решил я, что разобрался с устройством дольмена, взял в руки Мутного и скомандовал:

— Дружище, надевайся, и полетели уже к следующему дольмену. Мне пора собраться в единое головастое целое и подумать о возвращении в Скефий.

* * *

Следующий нужный мне дольмен оказался почти рядом. Не успел расслабиться от приятных воспоминаний, как когда-то давным-давно почти так же отдавал шутливые команды на погружение в скафандр, а прото-бактерии не только уже окутали меня со всех сторон, но и доложили:

«Идём на посадку. Смысла настраивать прозрачность нет. Следующая остановка – испун Ночная красавица, он же дольмен Джубга. Помогать не сможем. Будем заняты герметизацией внутренней камеры. Если после Кода Платона тебя куда-нибудь закинет, прибудем в ту локацию спустя несколько минут. Постарайся от страха никуда не убежать.

И ещё. Когда в тебя полетят шарообразные сгустки белой энергии – не пытайся увернуться. Это и есть “наши”. Твои запчасти и наши потерянные братья».

Не успел почувствовать себя стоявшим на ногах, как мой скафандр растаял и стёк на площадку у очередного престранного домика с отверстием в нижней трети фасада. Пока разглядывал дольмен, построенный из плоских почти квадратных плит, вытесанных из серого камня, не заметил, как и куда делся скафандр.

О том сколько времени понадобится бактериям на герметизацию какой-то камеры я не знал, поэтому решил внимательно изучить «улей для светляков», как дед называл майкопские дольмены.

«Стоп. А не об этих ли белых сгустках рассказывал Павел?» — задумался я не ко времени, а потом вернулся к изучению дольмена, стоявшего чуть ли не посреди посёлка Джубга, недалеко от берега моря. И только в этот момент сообразил, что вокруг происходит какая-то мультяшная суета, похожая на небывальщину.

То, что к дольмену был пристроен овальный дворик из огромных обтёсанных камней, я увидел сразу после бегства скафандра, но сначала их было по паре штук в высоту слева и справа от домика, а само закругление было сделано из глыб, уложенных всего в один ряд. Теперь же меня окружала полноценная стена из каменных блоков в три ряда, с общей высотой в пару метров.

Нет, я не испугался, что попал в ловушку в виде каменного мешка с курятником без сантехнических и прочих удобств. Я не был до конца уверен, что появившаяся стена реальна. Что она существует на самом деле. О том, что её могли заново построить прото-бактерии, я и думать не хотел.

«Это сколько же их нужно, чтобы такие реставрации затевать?» — промелькнула у меня мыслишка, которую сразу же прогнал. Но щели между блоками прямо на глазах зашпаклевались и исчезли, превратив округлую стену дворика в монолит. Фасад дольмена очистился от трещин, зелени водорослей и мха, ржавых пятен, отверстий и таблички со стандартным текстом: «Памятник археологии. Дольмен…» И так далее.

— Пора, что ли? — спросил я, и сам же себе ответил: — Пора.

По размеру каменного двора, пристроенного к дольмену, и его форме, было понятно, что место для певца находится в центре закруглённой арены, а высота и диаметр отверстия указывали на желательное положение источника активирующего звука. Другими словами, моего поющего рта.

Снова не стал мешкать и занял своё место, после чего примерился чтобы лицо оказалось напротив отверстия. Для удобства пришлось разуться и встать коленями на многострадальные туфли путешественника.

Всё было готово, я вдохнул побольше воздуха и запел:

— До-о-о-о-о…

Сначала ничего не произошло. По крайней мере, я ничего не увидел. Потом мой голос сам по себе изменился и стал насыщеннее и ниже. Как только я это осознал, так сразу же получил в лицо вспышку, похожую на мощнейшую дугу электросварки, от которой ненадолго ослеп. Потом поток солнечных зайчиков начал редеть, и я увидел, что все они влетали в меня и впитывались в грудь, как капли дождя в пересохшую землю.

Когда шарообразные сгустки стали редкими, проследил глазами до места их материализации, и понял, что они появлялись не из глубины камеры дольмена, а прямо из центра отверстия. Пока соображал, почему так происходит, обратил внимание на изменения фасада. Точнее, на появившиеся на нём рисунки человечков по сторонам отверстия. Человечки то ли танцевали, то ли хвастались кто из какого мира родом, потому что у правого в руке было созвездие напоминавшее ковш Большой Медведицы, а у левого такой же ковш, только раза в четыре меньше.

Как выглядит созвездие Малой Медведицы, я не помнил, но почему-то машинально пересчитал количество звёзд в малом ковше. Их оказалось десять. Потом пересчитал звёзды в ковше Большой Медведицы и получил пятнадцать. Если вспомнить о том, что всё это время продолжал петь совсем не дискантом, а полноценным драматическим баритоном, и мои мозги ворочались с трудом, тогда можно понять, почему не сообразил, чем «мерялись» близнецы-человечки.

О первом круге миров Кармалии вспомнил только когда начал второй раз пересчитывать звёзды Большой Медведицы и увидел, что четвёртая и пятая звёздочки на фасаде были совсем рядышком. «Талантия с Фантазией», — стрельнуло молнией в голове, но даже от неё я не стал соображать быстрее.

«Значит, левый человек из мира Кармалии-Светлидии, а правый из мира Кармальдии-Светлилии. А если у левого в руке не звёзд меньше, а времени, которое он прожил?.. Зачем такое на дольменах рисовать? Если я левый человечек, значит я уже вернулся в Скефий или куда-то по соседству. А если правый, значит пою арию Платона в…»

Где именно пою, предположить мне не дали. Случилось что-то такое, из-за чего я перестал петь, дольмен прекратил резонировать и генерировать сгустки энергии, а окружавшая стена потеряла новенькую штукатурку и недавно восстановленные блоки.

Пока соображал закончилась ли сборка моих потерянных запчастей или пора перекочевывать к следующему резонатору, меня окружило марево непонятного происхождения. Оно было прозрачным, но дышавшим и почти живым, а окружавший мир из-за него дёргался и рябил, как миражи в Омане.

«Спасибо тебе, маленький Бог! Мы снова с тобой!.. Ты стал почти таким же, каким был до вероломной телепортации. Спасибо, что помог нам найти дорогу домой. Извини, что возвратились в Семалию. Сейчас наши братья доставят тебя туда, куда ты давно желал.

Как ты уже понял, нас здесь во много раз больше, чем тебе понадобится для галактических странствий. А теперь отдыхай и смотри, как путешествуют объекты с максимальным допуском, и мы сами», — донеслось до моего замутившегося сознания родным голосом Скафандра Васильевича, после чего я обессилел и ненадолго отключился.