Сага о Головастике. Долгая дорога домой

В шаге от момента «Икс». Часть первая

После того как память мгновенно пришла в норму, я совсем перестал соображать. Детского умишки-мальчишки явно не хватало, чтобы справляться с мощнейшим потоком информации, который врывался в мой разум безо всякого на то разрешения.

Не успевал подумать о любом пустяке – сразу получал вагон и маленькую тележку фактов, справок, статистической ереси и исторической ахинеи. Мой бездонный кладезь всего нужного и важного не просто фонтанировал и не мог остановиться, он пытался перебить, а порой перекричать все пришлые, сторонние данные, сведения, справки, прилетавшие «на огонёк» моего легкомысленного запроса.

А когда безо всяких умственных усилий углублялся в обыкновенные эпизоды пережитого на Тейях, в Полисах, в троюродных Армавирах и прилегавших к ним окрестностях – перед газами, в ушах и даже в носу возникали ярчайшие воспоминания в картинках…

Даже не в картинках, а в целых короткометражках от первого лица вкупе со звуками и запахами, наличествовавшими тогда вокруг меня и прочих соучастников событий или происшествий.

Спасался только тем, что снова и снова «просматривал» одни и те же воспоминания о пребывании на Тейях, когда память была в относительном порядке. Делал так чтобы притушить, ослабить и в конце концов полностью «выключить» подсказки от Эфира и «из эфира».

Возможно, так хулиганили Всемогущие, которых я чем-то обидел. Возможно, новоиспечённый Протас, мне было всё равно. Главное, чтобы ответы на мимолётные интересы и детские заморочки-почемучки не торопились материализовываться до тех пор, пока не будет оформлен конкретный мысленный запрос. Желательно с эмоциональной окраской любого «колера», иначе такой рескрипт потеряется во глубине тейянских недр памяти, и никакого толка или пользы не принесёт.

«Воллемия взаправду меня поймала, когда стоял у Верстового столба со скиталами, и утащила на окраину Полиса», — снова провоцировал я незваных помощников, и они раз за разом посыпали моё темечко видениями торчавшей шпалы с круглым набалдашником, по периметру которого крепились ленты-скиталы из тиснёной кожи.

Тиснения были и в виде букв из разных алфавитов, и в виде пиктограмм, и смешанные буквы-цифры-пиктограммы.

Чтобы расшифровать традиционную скиталу, когда под рукой нет нужного стержня, знающие искатели приключений наматывали её на средний палец руки, и наматывали оборотами встык чтобы края соседних витков ленты соприкасались. Потом осматривали палец со всех сторон и проверяли не выстроились ли знаки – буквы – картинки в столбики-строки с осмысленным текстом или криптограммой.

Если ничего прочесть не получалось – пробовали намотать снова, но уже ослабив натяжку или, наоборот, усилив. С третьего раза даже у меня «родилось» начало инструкции, которую я переврал и зашифровал, чтобы невзначай не проболтаться. Правда, по своему малолетству, я наматывал ленту на большой палец, поэтому осиливал дешифровку с большим трудом.

Когда сложилось начало послания, кожаную ленту наматывали с попуском, чтобы прочитать текст далее того места, которое уже расшифровано. Так повторяли, пока прочитанный текст и лента не заканчивалась.

В тот… В последний раз я соригинальничал и сорвал с Верстового широкую ленту со значками-картинками, которая минимум вдвое короче обычных буквенных. Просто стало интересно, как и на что её можно намотать, чтобы с помощью картинок сообразить, как активируются Струи Времён.

Разумеется, я понимал… Скорее, полагал, что никаких «Девяти шаров из девяти рук Будды» и так далее, из тиснёных значков сложиться не могло, а значит, должна существовать альтернатива. Её-то и собирался найти и «прочитать», чтобы наконец раз и навсегда разобраться с шарами-жемчужинами, плотами и водопадами, слонами и Разумом, которому якобы можно задавать «главные вопросы».

Повторив про себя когда-то придуманное «заклинание» о шарах и руках, вспомнил, что местные раковины-перловицы из Стикса мало похожи на морские тридакны или те же гребешки, которых в Гадесе пруд пруди, хотя жемчужинами из тех и других можно «включать» и «распускать» Струи.

Пока кумекал, почему берег у мыса Надежд и Судеб не усыпан разбитыми ракушками из-за обилия путешественников по кластерам, машинально намотал ленту с картинками на большой палец левой руки. И намотал не сдвигая ни в какую сторону, саму на себя, слой за слоем.

Пялился, на череду изображений и отмечал у себя в голове те, которые оказывались сверху на уровне ногтя: «Две зеркально отражённые головы слона, прижатые друг к дружке короткими хоботами, будто дерутся. А между ними тонкая нить… Скорее полоса, которая сверху и снизу распускается будто двухсторонний фонтан на шесть нитей-струй».

Вторым слоем ленты головы слонов сменила загребущая человеческая пятерня, которую я обозначил словом «возьми», и расшифровка пиктограмм началась.

Дальше на пятерню «навалилась» восьмёрка с плюсиком и вертикальной палочкой, которую я оценил, как единичку. «Итого девять», — привычно прокомментировал, но сразу усомнился, потому что «восьмёрка» была изображена в виде пары олимпийских колец. То есть внахлёст.

Как выяснилось впоследствии, «коллеги» считывали данную картинку, как «две жемчужины плюс запасная». Запасная нужна для определения «окошка», из которого человек нырнул в «пазуху с калитками» в соседние кластеры.

В моей… Скажем, «практике» с погружением в такие якобы аквариумы без дна, зато с несколькими «поверхностями-выходами» случались варианты от пары – один из которого пришёл, второй в который волей-неволей должен войти, и до шести сиботаксисов.

Когда после вспучивания Струй Времени открывались четыре или шесть выходов – половина из них была в кластеры с обратным вектором времени.

Обычно я «мучил» одну и ту же речную перловицу девять раз кряду. Находил на мелководье приметную, выцыганивал из неё перл «вездесущей» ручкой, клал в карман штанов, брёл к Струям, «спускался» на несколько сантиметров вниз по течению и оказывался в недалёком прошлом.

Повторял процедуру восемь раз кряду и, если не оказывался в глубокой ночи, снова забредал в речку или уходил в океан, зависело от погоды и настроения. Опять нащупывал ногой или животом трепещущий жгут Струй и останавливался. Одну жемчужину брал губами, а остальные делил поровну. Четыре в левом кулаке, четыре в правом. После этого нырял и хватался кулаками за Струи. Когда расправлял ладони, жемчужины оказывались внутри разнонаправленных потоков, и Струи Времён вспучивались.

Сначала всё казалось волшебным, невозможным, и так далее. А потом превратилось в рутину, несмотря на то, что осознавал: в руках была одна и та же жемчужина, только из разных «времён».

Оказавшись в «аквариуме», в котором всегда светло как днём и совершенно не хочется дышать, губами отпускал в свободное плавание девятую жемчужину, и она «удалялась» в сверкавший бликами портал, из которого прибыла, а стало быть из которого прибыл я сам.

Главное в этом процессе было не запаниковать и не проглотить «путеводную» подсказчицу. Потом вытягивал руки в сторону «желаемого» всплытия и ждал, когда волеизъявление примется во внимание, и перемещение к нужному выходу состоится.

Кто и каким образом всё организовывает, я понятия не имею, но в такие моменты всегда помню о локомоверации и, если перемещение в нужный портал задерживается, помогаю себе и «руководителю полётов». То есть, заплывов. Другими словами, сам энергично гребу руками и дрыгаю ногами, пытаясь продвинуться в нужную сторону.

Но вернёмся к эйконес, которые тиснёные картинки.

На неправильную «лежащую» восьмёрку с плюсом и запасной единичкой легло изображение тридакны с жемчужиной в сердце. Причём, веерообразная створка ракушки была похожа на ладошку с семью толстыми и почти растопыренными пальцами. «Поэтому обозвал её рукой Будды», — вспомнилось мне, хотя вроде как впервые осознанно расшифровывал картинки.

Потом пришло изображение маленькой человеческой ладошки с шестью кирпичами под ней. Кирпичи были сложены в виде египетской пирамиды и имели еле читаемые символы, похожие на буквы «I, M, I, O, U, R». Если допустить, что и на руке была какая-нибудь нечитаемая буква, то это могла быть английская… Скорее, греческая «D».

Получалось слово «димиург», которое с греческого переводится как «творец». Значит, картинка обозначала действие «твори», «строй», «созидай».

Пятерню с кирпичами накрыла картинка с корявым человечком, шагавшим на начало пачки закруглённых полосок, напоминавших бесцветную радугу. Может, слоёный мост, точь такой же, как у домика Глаши, только брёвен побольше.

Его я поспешил «накрыть» следующей картинкой, снова оказавшейся зеркально отражёнными головами слонов, только теперь отступивших друг от друга так, чтобы верхний и нижний фонтаны превратились в полноценную речку. Так же, как из китайского иероглифа воды, похожего на нашу букву «ж», если его «распрямить», получается иероглиф реки и почти наша русская буква «ш», только без нижней перекладины.

После «мокрой» картинки со слонами, уступившими дорогу на Водопаде Времён, пришло изображение солнышка со смеявшимся лицом. Лицо было из лемнискаты, которая знак бесконечности, только с точками в петельках, обозначавшими глаза. Ниже курносый носик, а под ним улыбка. По краям солнышка – короткие лучики разной «кривой» формы.

Последней картинкой был знак вопроса. «Что он означает, каждый решает сам», — завершил я дешифровку невесёлым умозаключением и нервно намотал остаток ленты, который на всю оставшуюся длину был испещрён вопросительными закорючками, выглядевшими издевательски. Если, конечно, не вспоминать о непредсказуемости… Судьбы.

* * *

«Воллемия взаправду меня поймала, когда стоял у Верстового со скиталами», — в очередной раз потревожил я служителей Эфира, но никакой реакции не получил. Ни череды картинок, ни какофонии звуков, ни набора ароматов не завелось ни перед глазами, ни в носу, ни в распахнутом настежь кладезе с информацией, грёзами и эпизодами из «Былого и дум» Александра… Нет, не Герцена, а… Меня.

«Когда мы в памяти своей проходим прежнюю дорогу, в душе все чувства прежних дней вновь оживают понемногу», — каким-то принципиально новым образом всплыло в уме, ещё и с ненавязчивой справкой, что это, мол, написано каким-то Николаем Огарёвым, а Герцен взял эти строки и сделал их эпиграфом для «Былого и дум».

«Юмор», так называлась поэма Огарёва, из которой мне всучили подсказку о Герцене и, пока удивлялся и тому, что наконец-то усилия по охлаждениям прыти Эфира, собственного склада-кладезя со способностями фонтана, а также неугомонных все-галактических Эсхатос увенчались кое-каким успехом, в душеньке зародилось не то чтобы сомнение, но обоснованное подозрение.

«Намёк или совпадение?» — начал расследовать по горячим следам, но получил то ли продолжение загадки, то ли подтверждение догадки.

«У вас, в стране Гиперборейской, чуть есть талант, уж с ранних лет – иль под надзор ты милицейский попал, иль сослан Элем… За Тепет», — почти реально продекламировали мне моими же мыслями переиначенные строки всё того же Огарёва, из всё той же поэмы «Юмор».

— Пошла вода в хату! — запричитал я в полный голос и, вспомнив о сверхчувствительных ушах Оморфоса и его Ласковой мамки, сразу объяснил им очередной фразеологизм: — Так у нас говорят, когда досадуют о начавшемся бесшабашном процессе или явлении, которое невозможно остановить.

«Можно подумать, вся Вселенная знает значение слова “бесшабашный”. Войтос, ты это серьёзно?», — громыхнул лёгкий на помине мир, но каким-то чужим, незнакомым голосом, что в один миг пробудило меня от забытья и возвратило… В продолжение сказки.

Об этом придётся рассказать в подробностях, потому что настал тот самый момент Икс. Момент, когда в очередной раз вся только-только наладившаяся жизнь не просто дала трещину или сделала крутой поворот, а вся разом изменилась. Не осталось ничего и никого знакомого, хотя кое-что из прошлого присутствовало, но радикально изменилось. Если не сказать, что всё вокруг вывернулось наизнанку.

Конечно, в тот момент в голове творилась неразбериха из чувств и ощущений, которые разбавлялись новыми запахами, звуками, неуловимыми несоответствиями и не прекращавшимися подсказками, буднично приходившими к кладезю и собиравшимися над ним в подобие невесомого пучка лент-скитал, а потом терпеливо ожидавшими «усвоения».

Когда после неимоверного усилия еле-еле смог разомкнуть веки и приоткрыть глаза, подумал, что ничего сверхъестественного не произошло. Почти. Если не зацикливаться на интуиции, которая почему-то «потеряла дар речи». Другими словами, замерла от ужаса, ещё и вся с головы до ног покрылась инеем в виде торчавших белых волосинок, похожих на иглы дикобраза.

«Ну, переночевал не у Глаши в средневековом домике, а у Марты в походном медпункте, мало ли поводов или предлогов с таким финалом. Зачем же такие страсти, ещё и колючие. Жаль, не помню, как вчера добирался в её лагерь. Вдруг, меня сама Глаша притащила?.. Ага. Завернула в одеяло и… Но сперва до беспамятства опоила травяным эликсиром», — на скорую руку состряпал я возможную причину нарушения устоявшегося распорядка и решительно встал с самодельной кушетки.

— Оморфос, ты ещё на связи? Какого лешего… Извини. Зачем меня притащили в людоедский лагерь? Я что, опять амнезию подхватил? — в полный голос обратился я к миру, но тот ничего не ответил.

Пришлось выяснять самостоятельно, но сначала разобраться с «почтой».

«Тепе у тюрков – это холм, бугор, вершина. Значит, Тепет – это у них Тибет. Ведь у арабов эту горную страну называют Туббат или Тиббат. У монголов – Тубэд и Тубуд. Где ещё слышал такое же?..

Ёшеньки! Так называется монастырь на Тейя-Йет. То есть, на Тейе. В котором кельи с возможностью перемещения в любое место галактики. Вот же послал мир загадку. Ещё и Огарёвым прикрылся. А кто тогда Эль? Неужели тот самый Элоах, который Бог? Который один из Элохим? Яхве тоже один из многих… Тогда всё сходится. Мне подкинули пару строк чтобы…

И что такого я должен понять? Что всё со мной происходит по Воле… Или что всё – это Его шуточки? Юмор у Него такой. Не весёлый, но и не…

Что же мне приготовили на сегодня?.. А не наступил ли тот самый Корван, когда произойдут мнимые жертвоприношения?» — поразмыслил я по своему обыкновению над весточками от Эфира и его помощников и выбрался из брезентового шатра с нарисованным снаружи красным крестом. Крестом, силуэт которого отчётливо видел, потому что солнце давно взошло и своими лучами буквально просвечивало походный медпункт насквозь.

Причём, выбрался довольно неуклюже, потому что ноги и руки плохо слушались, но я их не торопил. «Три шага до волюшки-воли. Два. Один. Готово», — помогал себе мыслями, чтобы отвлечься от видения замороженной интуиции, и семенил из палатки, а оказавшись снаружи сразу онемел. От антуража, конечно, который кардинально не соответствовал ожиданиям, потому что никакого лагеря земных экспедиционеров не было и в помине.

Фальшивая обитель людоеда тоже исчезла. Была одна-единственная брезентовая палатка, примостившаяся тылом к уходившей ввысь скале-жандарму. К резкому, почти вертикальному выступу горного гребня, очень напоминавшего место, рядом с которым раньше базировался лагерь Марты Георгиевны.

Моё онемение усилилось ещё больше, когда осмотрелся по сторонам и в десяти шагах от палатки узрел нескольких совершенно незнакомых лиц мужского пола, выражавших не то чтобы удивление, но что-то похожее на изумление в степени ошеломления. Точь-в-точь, как и моя безмолвная подсказчица с ледяными иглами вместо бархатной собольей шубки.

— Здрасти, — выдохнул я приветствие и, осмелев, спросил у незнакомцев: — И куда меня в этот раз занесло? Э-э… Поу эфтаса? Уби сум?

Но ни греческий, ни латынь не произвели на чужаков никакого впечатления. Пришлось переходить на имена и названия.

— Что за станция такая? Дибуны или Ямская? Может, всё-таки планета Оморфос? А я с план… А я Плано Карпини, Рубрук и Марко Поло в одном лице. Путешественник по Вселенной. Ойкумена бродить – друзей находить. Вы же… Мы же друзья? — протараторил взволнованно, но никто из аборигенов и ухом не повёл.

Все так и продолжили стоять и пялиться на меня, будто увидели незнамо какое диво.

«Ты их что, парализовал? Мир Дедморозыч, выходи на связь. Объяснись с Александром ибн Василием с планеты Скефий. Я, кстати, из Млечного Пути, если ты успел позабыть», — возопил я как можно красноречивее, но пока мысленно, и уже собрался подойти к братьям по разуму, чтобы разобраться с сутью и природой их одномоментного и коллективного сопора.