Спасти СССР. Реализация

Глава 1

Суббота, 21 октября. День

Ленинград, улица Декабристов

Вялая изморось начиняла воздух противной, зябкой сыростью и жалила лицо холодными иголочками. Дождь замарывал улицы серой унылой мутью, туманя простор, пряча высь.

Люди под зонтиками обгоняли меня на узком тротуаре, спеша укрыться в тепле и сухости. Две девчонки-студенточки, накинув куртки на мокрые волосы, бежали, изнемогая от смеха, словно радуясь ненастью, с визгами перепрыгивая шершавые лужицы.

И только я один брел, угрюмо нахохлившись, сутулясь да вжимая голову в плечи — просто для того, чтобы куртка на спине не задиралась, оттянутая капюшоном.

Вода с небес не лилась, не хлестала в ливневом неистовстве, а кропила город нудным сочивом, размывая ясные, четкие виды в слезливую акварель. И мой минорный настрой идеально ложился на всю эту слякотную мокроту, как протяжный печальный напев — на тоскливую музыку.

«Летять утки-и, летять у-утки…» — пузырем всплыло в памяти.

Я кисло усмехнулся. Третьи сутки держится непогода, а меня тянет гулять…

Вымокну, продрогну, зато не давит пронзительная тишина, завязшая в квартире. Беззвучие мучит, а если и прервется, то скрипом паркета в маминой спальне или тихими всхлипываниями.

Как заслышу, как резанет жалостью… Хватаю куртку — и бегом прочь. На улицу, под дождь. А что, что я могу сделать⁈

Утешить? Как? Вон, пожалел поза-позавчера… Полночи проплакала! Я тогда не выдержал — вылез из теплой постели, оделся-обулся, прихватил трубку монтера… И в метро.

Ночью поезда не ходят, и током не убьет, зато рабочего люда полно, и все такие бдительные… «Посторонним вход воспрещен!»

Под землю я попал со строящейся станции. Пробрался по заброшенному туннелю в так называемый УШ — универсальный штрек, большую полость, где знобко, как в погребе. Случись война — в УШ мигом оборудуют бомбоубежище.

Туда я вышел по «наводке» брейнсёрфинга — закачал себе немного секретов диггера из будущего. Уже и провод телефонный зачистил… Сижу и тупо смотрю на концы, закушенные «крокодильчиками».

«И кому ж ты звонить собрался? А, Дюш? — думаю, свирипея. — Наши и без твоих понуканий ищут входы-выходы! Чужим? Ага… Плаксивым, таким, ноющим голоском: „Дяденьки из ЦРУ! Спасите моего папу, пожалуйста!“ О, да! В Лэнгли от радости джигу спляшут — ленинградский „сверхинформатор“ сам раскрылся! Да еще и папочку сдал… В залог».

Домой я вернулся, вымотанный да измочаленный, едва успев юркнуть к себе — дверь родительской спальни оконтурила световая черта. Пригрелся, задремал…

«Подъем!»

Долго мок под душем, но сонная одурь по-прежнему колыхалась в голове — мысли вязли, словно мухи на липкой ленте…

Свернув в переулок, я ощутил, что морось иссякает, расходясь, как зыбкий занавес. Проглянули несчастные серые львы, вцепившиеся в мостик, тусклые нагромождения домов на той стороне…

Ёжась, я зашагал по каменным плитам вдоль канала. Черно-зеленая вода гуляла в гранитных берегах, горбясь крутыми волнами, насылая стылый влажный дух.

Мне вспомнился Валдис. Сразу потянулась скорбная цепочка ассоциаций, пугая и накручивая. Я, правда, оборвал горестные звенья, но самая назойливая мыслишка переборола мои усилия. Она влеклась, удручая и отбирая силы:

«Не гожусь я в спасители СССР! Герою-одиночке надо быть безжалостным и беспощадным, свободным от зависимостей, от любовей и дружб! Как можно идти напролом и стоять насмерть, если постоянно оглядываешься на идущих за тобой? Если кто-то ближний родней тебе и дороже миллионов дальних?»

Перейдя канал Грибоедова по Сенному мосту, я выбрался к Садовой. Мне еще топать и топать… До Фонтанки, до дому…

Спешить некуда.

Тот же день, раньше

Москва, Старая площадь

Обычно члены Политбюро собирались по четвергам, но позавчера многие разъехались, разлетелись по регионам, и заседание перенесли на субботу. И что? Один Юра на месте, да Михаил Андреич…

«Не привыкли по выходным работать? — терял терпение Брежнев. — Сталина на вас нет!»

Он едва дождался, когда же соберется кворум. Даже две выкуренные сигаретки не понизили градус недовольства.

Зато и выслушивать нудные «колыбельные» монологи, от которых впадаешь в дрёму, не пришлось — Андропов исходил конструктивом. Причем, не голыми идеями или смутными прожектами, а вполне готовыми программами — с расписанными сроками и ответственными лицами.

Леонид Ильич добродушно усмехнулся: вот, что животворящая «достройка» делает! Юра здорово развернулся, раскрутился на хлопотливом поприще куратора госкомитетов, с вежливой агрессией перетягивая одеяло власти. А что будет, когда предприятия начнут массово переводить с фондирования на финансирование? Грянет демонополизация, пойдут разукрупнения…

«Что будет, то и будет, — решительно подумал генсек. — Читайте андроповскую „Долговременную программу перестройки управления народным хозяйством“…»

— Товарищи, — сказал он вслух, — слово предоставляется Андропову Юрию Владимировичу.

— Ну, для зачина… Надеюсь, все уже привыкли, что я постоянно вмешиваюсь в дела, весьма далекие от чекистских компетенций… — Председатель КГБ сложил руки на столе, сплетя нервные пальцы. — Но это только так кажется. Мы находимся в состоянии войны с Западом, пока что «холодной» или тайной. И несем ощутимые потери, зачастую от неведения. Мы не знаем общества, в котором живем. Мы не знаем западного общества, которому противостоим… Ну, не буду растекаться мыслью по древу. Речь о том, что мы, «выставляя» оценку американским намерениям в военной и военно-политической сфере или судя о мотивах вероятного противника, часто ошибаемся. Однако ведь ситуацию можно и перевернуть! Точно такой же дефицит понимания наблюдается и на другом конце провода, в Вашингтоне. Поэтому нам, чтобы запустить позитивные процессы деконфликтации, необходимо не только встречаться и сотрудничать, но и расширять форматы сотрудничества и встреч! Прежде всего, на мой взгляд, стоит учитывать, что система власти в США — это не только администрация Президента. Очень многое завязано и на Конгресс, и на околополитические круги — всяческих экспертов, военных, бизнесменов разных гильдий. Этот «консервативный» якорь — а с другой стороны, контингент «игроков», гипертрофировано адаптированный к электоральным играм, как к основе «правильной политики» — неизбежно будет сдерживать и искажать самые благие порывы Джимми Картера. Кроме того, важна и специфичная область чиновничества из «условного Пентагона» и разведок. Таких можно убедить в серьезности намерений СССР вести устойчивые отношения с США, по сути, только единственной возможностью — их личного присутствия на месте событий, плюссобственной, часто вовсе не финансовой, выгодой… — Ю Вэ мягко шлепнул ладонями по столу. — У нас же обычно предпочитают вести дело либо с высшими чинами администрации, либо — с воротилами бизнеса, а по ходу подготовки серьезных переговоров или встреч высокого уровня — со спецами-экспертами. И именно по ходу подготовки отдельных «серьезных шагов» и «больших мирных инициатив»! Но, по моему скромному мнению, для настоящего влияния на взаимоотношения СССР и США уже теперь, сейчас нужно запускать процессы, способные конкурировать с традиционными негативными к СССР течениями в политическом классе США — в целом! И при этом стоить помнить, что такие позитивные процессы невозможно запустить «в режиме нефтепровода» — то есть, в стабильном и постоянном, за исключением совсем уж аварийных ситуаций. Базовые параметры будут меняться существенно чаще электоральных циклов партнера-оппонента. В этом смысле именно нам проще провести необходимые шаги «по укреплению доверия в области ядерных и обычных вооружений». Причем, сохраняя контроль над ситуацией.

— Очень, очень интересно, — заерзал Леонид Ильич, удивленно хмыкнув. — Вон, даже Андрей Андреич заслушался! Да и Дмитрий Федорович, смотрю…

Устинов нахмурился.

— Товарищ Андропов, — забасил он, переходя на официальный тон, — а что насчет конкретных предложений?

Тут уже половина заседающих оживилась. Юрий Владимирович блеснул очками.

— Я бы предложил создать совместную программу, чтобы установить, какими будут последствия, если использовать «нейтронные» боеприпасы, — суховато молвил он. — Это не так сложно, как кажется со стороны. Приглашение советского специалиста на стажировку в экспертную команду Группы ядерного планирования НАТО — уже реальность. На мой взгляд, самым лучшим «подталкиванием» стало бы расширение зон доверия, расширение возможностей личной и групповой вовлеченности сравнительно многочисленных сообществ из США, да и вообще из стран «условного Большого Запада». Чисто географически учреждения этой программы можно разместить и в СССР, и в США. У нас — хоть на Новоземельском полигоне, хоть на Семипалатинском. Можно и вовсе вынести такого рода работу в нижнее Поволжье, подальше от реки, а паритетный центр учредить в районе Аламогордо…

— Юр, да у тебя уже, смотрю, готовый проект! — ухмыльнулся Брежнев. Навалившись на стол, он спросил, щурясь: — Ладно, мы за мир во всем мире! А в чем тогда, по-твоему, интерес США? Или, опускаясь уровнем ниже, в чем интерес всех этих сообществ и групп?

Андропов спокойно кивнул.

— Проще всего — чисто формальная сторона, — начал он излагать по пунктам, едва скрывая мелкое удовольствие отличника, выучившего урок. — Наши западные партнеры-оппоненты традиционно стремятся в ходе переговоров на подобные темы ставить вопросы о специальных публичных мерах проверки соглашений по разоружению. Смысл такой настойчивости всегда был двойным или тройным. Если мы говорим о соблюдении принципа взаимности, то лишь при вышеозначенном подходе можно создать условия для полномасштабного использования переговорного процесса во внутриполитических целях в США. Что для Картера принципиально важно — в качестве президента он слабоват рейтингом. Недостаточное понимание этого обстоятельства нередко подводит наших переговорщиков, у которых международная политика отделена от внутренней почти непроходимыми барьерами…

— Согласен, — неохотно заворчал Громыко. — Однобокость нам вылезает боком. Простите за невольный каламбур. Да, частенько случается, что на переговоры выезжает матерый волчара, который во внутренней политике — неопытный щенок.

Андропов нетерпеливо поправил очки.

— Повторюсь, что подобный подход может быть только взаимным, — проговорил он, теряя запал, и неопределенно повел рукой, — а ведь это всё избавило бы обе стороны от серьезной технической проблемы, суть которой в несходстве систем принятия ядерных решений в СССР и в США. Уверен, эта работа полностью соответствовала бы основным требованиям стратегии наведения мостов и создания условий большей открытости СССР. Проще говоря, нам пришлось бы создать для такой работы особую группу в военно-политической системе и аппарат ее обеспечения. Даже по тому, насколько эта группа была бы действующей или напротив — бутафорской, можно было бы судить о готовности СССР к взаимодействию… — Ю Вэ пожал плечами. — В крайнем же случае ее бутафорский характер позволял бы оппоненту создать еще одну точку давления на советское руководство, причем без прямого привлечения военных или экономических угроз. Однако даже это работало бы на позитив, на дело мира. Ну и, наконец, важнейший для США момент — получение более достоверной информации — косвенной, а возможно, и прямой — о реальном состоянии ядерных дел в СССР. Да и, потом, нейтронная бомба поля боя — лишь одна из возможных разновидностей тактического ядерного оружия 4-го поколения…

— Готов согласиться, — рокотнул министр обороны. — Отсутствие доверия — источник растущих угроз. Я сейчас прикидывал… м-м… скажем так, детализацию проекта Юрия Владимировича, и вижу там целый спектр конкретных задач. К примеру, хе-хе, переход на личности, распределение зон ответственности…

— Да, — кивнул председатель КГБ, — это связанная с предыдущим задача — получать более внятное представление о персоналиях и устанавливать личные связи с тем кругом нашего военно-политического руководства, о котором Запад в целом имеет весьма туманное представление, но которое явно влияет на переговоры и принимает решения, затрагивающие состояние мировых дел. В принципе, если говорить об академической братии, то там такие каналы уже существуют в реальности — целевые научные «школы» или то же пагуошское движение позволяют в определенной степени взаимодействовать с советской наукой, но круг такого взаимодействия все же ограничен. Расширение его на новые группы влиятельных лиц — стратегия.

Андропов с облегчением откинулся на спинку, а Брежнев сложил руки на столе, словно папа первоклашки на первом родительском собрании.

— Очень, очень неплохо… — Генеральный пошевелил мохнатыми бровями. — Форматы… Зоны доверия… Хм. Да, все это надо расширять… — Брови полезли вверх. — А меня вот еще что беспокоит… Вернее, кто. Рейган! Картер — слабак. Ну, хорошо, мы ему станем помогать, пусть и косвенно, победить на следующих выборах. Обязательно учтем инициативу товарища Андропова… Да и не зря же Картер сразу, так сказать, подвинулся в Кэмп-Дэвиде, усаживая товарища Примакова! Чувствует, что это ему — плюсик! Но усидит ли Джимми в Белом доме? Вопрос. Андрей Андреевич… — развернулся он к Громыко. — Вы встречались с Рейганом. Что это за человек? Вот, выйдет Ронни в президенты… Не пропадут ли даром все наши труды?

«Мистер Нет» выпрямился.

— Думаю, что связи с сенаторами, с большими чинами из Пентагона сохранятся при любом исходе, и польза от них будет, — медленно заговорил он. — Что же касается Рейгана… Этот «ковбой» — личность очень и очень занятная, а самое главное заключается в том, что на Рейгана ставят глобальные финансовые группы, и в этом залог его успеха на выборах. И откат при нем случится несомненно. Уверен, с самого начала Рейган не только приступит к жесткой маргинализации того, что можно было бы назвать «либерализмом с человеческим лицом», но и развалит сам фундамент процесса разрядки. Механизм этого развала предоставят монетарные «чикагские теории» и их горячие сторонники. Тут как… На основе, главным образом, личных психологических проблем Рейгана, произошла абсолютизация экономических идей «дяди Милти»… э-э… Милтона Фридмана, которые, к удаче Ронни, оказались близки запросам состоятельной части калифорнийского среднего класса, а затем и богатейших граждан США в общем. Как следствие, Рейгана поддерживает даже часть «рабочей аристократии» и многие профсоюзы. Там добавились еще и внешнеторговые проблемы тех же автомобилестроителей — Детройт уже сдает позиции японцам и надеется, что рейгановский «решительный патриотизм» позволит оградить рынок от какой-нибудь «Тойоты». Собственно, база рейгановских экономических реформ «за пределами идей Фридмана» — это, так сказать, «открытие» того факта, что «шоковые методы» годятся не только в стагнирующих областях Британии, но и в мощнейших США, сделавших основой роста со времен президентства Эйзенхауэра «большое единое общество», то есть, если угодно, «открытую демократию», технологическое знание и демократичное образование… — Громыко помолчал, покусал губу и медленно, осторожно выговорил: — Как мне кажется, товарищи, Рейган готовит Штатам новую основу для… хм… развития. Сутью ее является «расчистка поля», не затрагивающая глобальные финансы, но, во всяком случае, вызывающая деградацию социума, местных производящих корпораций, а равно и соответствующего государства до того уровня, который уже не позволит ни обществу, ни государству как, впрочем, и «локализованному капиталу» вставать поперек дороги глобальным финансовым группам. А уж те обустроят расчищенное поле целиком и полностью на свой лад!

— Глобализация! — Брежнев щегольнул словечком, вычитанным в посланиях «Объекта-14», и хмыкнул, припоминая «Джентльменов удачи»: — Нехороший человек этот Рейган!

— Так и мы не подарок! — развеселился Громыко.

Общий смех окатил стены, загулял под самым потолком…

Вечер того же дня

Ленинград, Измайловский проспект

Я уже вышел к парадному, когда вдруг вспомнил о пустой хлебнице. Самое время зайти в булочную!

Уставшие ноги сами понесли меня по знакомому адресу. Не спеша.

Я одолел сбитые ступеньки, и потянул на себя тяжелую дверь. За день чудный, неповторимый дух свежего хлеба рассеялся, но стойкий сдобный аромат держался, не улетучивался, впитавшись в деревянные полки, выскобленные буханками. Надышишься, как наешься.

— Черного булочку и две плюшки.

— Пятьдесят восемь копеек в кассу.

Расплатившись, я сунул хлебобулочные изделия в авоську, и потащился домой.

«Хватит бродяжничать, — внушал я себе в назидание. — Надо не только свои нервы беречь, но и мамины!»

Смеркалось. Легкий ветерок баловался порывами, с шорохом и шелестом сметая опавшую листву на мостовую. Полуголые деревья сучили черными ветками, словно стряхивая последнюю желтизну, а в быстро стынущем воздухе витал тревожащий запах снегов.

Дверь в парадном хлопнула за спиной, знакомо отдаваясь ржавым завизгом и гулким эхо. Нагулялся я сегодня…

Стоило переступить родной порог, как меня шатнуло обморочным счастьем — все были дома! Все!

Ликующие мамины крики перемежались отцовским хохотом. Не раздеваясь, как был, в ботинках, я влетел на кухню.

— Папа!

Отец с разворота облапил меня, притиснул… Забормотал срывающимся голосом:

— Сына… Сына…

Глаза пекло, но я не стеснялся слез. И мама плакала, и папа носом шмыгал. Все — дома!

Я прислушался: мама напевала в ванной под аккомпанемент струй.

— Пап! — спросил осторожно. — А кто вас… того… в заложники?

— Эк тебя разобрало! — хмыкнул отец в уютной истоме. — Да есть там такие… «Полисарио».

— Странно! — удивился я. — Чего это они?

— Да вот… — смутно выговорил папа. — И вообще! Я подписку о неразглашении давал. С нами в Москве полдня… э-э… беседовали. Понял?

— Понял… — вздохнул я.

Отец покосился — мы с ним сидели рядом на диване — и пихнул меня плечом.

— Надурили их — тех, из «Полисарио», — ворчливо выдавал он секреты. — Сказали, что мы якобы из Болгарии. Болгар, вроде как, можно захватывать… А эти… сахарцы, когда разобрались, замки отомкнули — и ушли! Ну, и мы — пешком до Марракеша… Часа четыре по пустыне… Но шагали бодро — свобода! Нам даже пресс-конференцию устроили. Да-а! Заглянул араб во всем белом, и давай нас агитировать. Дескать, король Хасан II не причастен к данному ЧП. Будут спрашивать, говорите правду: вас захватили боевики «Полисарио», дабы бросить тень на его величество, созвавшего всемирный конгресс военных психофизиологов… И познаете монаршью благодарность! Ну, да, — фыркнул отец, жмурясь, как кот, вернувшийся с холода. — Нас проводили до самого трапа самолета, и каждому вручили по здоровенному кожаному чемодану с подарками. Я маме твоей три платья привез, от Сен-Лорана и Диора, два шикарных набора косметики… Тебе еще… магнитофон заграничный…

— Три портсигара отечественных… — подхватил я с шутливым вдохновением. — Куртку замшевую… Три куртки…

— А вот тут ты угадал! — рассмеялся папа. — Три замшевых куртки из Феса! И… Я уж не знаю, как они там угадали с размерами, но мама уверяет, что в точности наши! Завтра примеришь.

— Да ладно… — вздохнул я. — Главное, что все Соколовы вместе! Слышишь, как поет?

— Слышу, — мягко улыбнулся отец. — О-хо-хо… До чего ж хорошо дома!

— И воскресенье завтра!

— Никуда не пойду! — хохотнул папа. — Весь день дома буду сидеть!

Вторник, 24 октября. День

Москва, район Ясенево

По вторникам и пятницам Андропов любил работать «в лесу», и черный «ЗиЛ» с утра подкатывал к зданию-«книжке» ПГУ, что белело вдали от шума городского, от вечной московской суеты — «на природе», среди светлых березовых рощ и черных пашен.

Иванов с Минцевым подтянулись к обеду, и Василю пришлось накрывать овальный стол у окна, чтобы хозяин кабинета с приглашенными могли вволю погонять чаи.

— Явились, не запылились, — сдержанно улыбнулся председатель КГБ. — Садитесь, выпьем за встречу и… за успех?

— Можно и так сказать, Юрий Владимирович. — Заняв кресло, Иванов налил себе чайку, щедро зачерпнув пахучего гречишного мёду. — Вся эта история с похищением заложников отдает дурным послевкусием. Неужто ЦРУ действительно хотело насолить особе королевской крови? Ну, бред же!

— Так… — сосредоточился Андропов. — Но сама-то инициатива о созыве всемирного конгресса исходила из Лэнгли? Пускай и через Госдеп?

— Так именно! — Борис Семенович резко повел чашкой, едва не расплескав горячий чай. — А смысл? Мы под всеми углами рассмотрели приглашение в Марокко, и пришли к выводу, что главный противник хочет что-то вызнать в неформальных беседах. Ну, и внушили медикам, чтобы запоминали, о чем их будут спрашивать, какими темами интересоваться… А тех взяли, и похитили! Что к чему… — раздраженно пожав плечами, он хрустнул сушками, раздавив в кулаке сразу парочку.

Минцев заерзал, но смолчал. Ю Вэ давненько не видал Жору, и ощутимые перемены в подполковнике улавливались сразу — тот стал спокойнее и как бы основательней, а главное — куда-то подевался прежний нагловатый задор.

Андропов перевел цепкий взгляд на Иванова.

— Борис Семенович, расскажите для зачина о пресс-конференции в Марракеше.

— Да, это было интересно! — оживился генерал-лейтенант. — Похоже, что придворные по-всякому выгораживали короля! Наши медики поступили мудро, они позволили Хасану — не помню уж, под каким номером — сохранить лицо. И умолчали о затейниках из ЦРУ. А вот газетчики… Антон утверждает, что, по крайней мере, двое-трое из них явно были подставными. Их совершенно не интересовало, где держали заложников, как всё происходило, зато налегали на профессиональную тематику. В основном, разговор шел вокруг секретных программ… Минутку… — он выудил из внутреннего кармана записную книжку, и быстренько ее пролистал. — Так… Ага! Вот… Корреспондент «Саутерн икзэминер» упоминал тайный… хм… тайный американский проект «МК-Ультра», и допытывался, на каком этапе находятся исследования в рамках его советского аналога! Причем, вопросы были очень даже конкретные. Упоминались работы Леонида Ивановича Спивака при кафедре психиатрии Военно-медицинской академии по… цитирую… «позитивной контролируемой модификации поведения на основе новых достижений химии, фармакологии, психиатрии, нейробиологии и так далее». Каково⁈

Андропов опустил на столешницу сцепленные ладони, и глянул на Минцева.

— Георгий Викторович извертелся весь, — зажурчал он. — Есть, что добавить?

— Есть! — выдохнул Жора, поведя головой, словно галстук ему жал, хотя крепкая выя обходилась без оного. — Версия! Верная!

Иванов покосился на хозяина кабинета.

— Немного самонадеянно. Да, Юра? М-м… Юрий Владимирович?

— Да, Боря, — дрогнули губы Ю Вэ, — Борис Семенович.

Но Минцева было не смутить. Хлопнув в ладоши, он со слышным шорохом потер их.

— Буквально вчера мы идентифицировали того самого «спящего агента» которого упустили в начале лета. Блеер еще в сентябре подписал нам ДОР…

— Да-да-да! — оживился Андропов. — Мне докладывали, но без особой детализации. И кто он, этот шпион Гадюкин?

Жора улыбнулся мельком.

— Его настоящее имя — Богдан Алексеевич Щербина. До выхода на пенсию он руководил 2-м отделом УКГБ Украины…

— Ого! — воскликнул с неудовольствием Иванов.

— Да-да! — нетерпеливо отмахнулся Минцев. — «Разбуженный» устроился бухгалтером в Военмед…

— Опять Военмед… — заворчал Борис Семенович, и тут же вскинул руки: — Молчу, молчу!

Жора рассеянно покосился на него.

— Щербину как раз повысили, и мы с Цветковым, тамошним «контриком», заглянули к нему в кабинет. Готовились мы ко всему, но обошлось без эксцессов. Агент лишь вздохнул — и предложил нам сесть. Попросил еще — так, знаете, стыдливо отворачиваясь, — чтобы жене ничего не сообщали пока…

— Так он уже и жениться успел? Молчу, молчу…

— Успел! А когда мы предложили ему сотрудничать на благо, так он даже обрадовался! И я ему поверил, Юрий Владимирович…

— Ну, понятно, — фыркнул Иванов. — Семейный семейного…

Подполковник лишь наметил улыбку.

— Не поэтому, — мягко сказал он. — Щербина выложил если не всё, то многое. Он переметнулся к штатовцам еще в пятьдесят шестом, после событий в Будапеште. И по идейным, и по корыстным соображениям. Но действовать против нас стал, лишь выйдя из «спячки»… Помните, как наши опера подслушали его разговор с Карлом Фостером? Записать удалось не больше половины, но Щербина, с оперативным псевдонимом «Сталкер», заполнил лакуны! Вполне вероятно, что он дословно передал всё, сказанное цэрэушником. А задание у него было… Знаете, какое? Выйти на «Источник»! Так в ЦРУ именуют нашего «Сенатора»!

— Не хреново девки пляшут… — начал было Иванов, и смолк.

— Погоди, Борис Семеныч, — загадочно улыбнулся Минцев, — это лишь подтанцовка! По словам Фостера, американцы предполагают, что «Источник» — это подросток. Как и мы. Но самое же интересное заключается в том, что цэрэушники уверены — «Источник» был сформирован со всеми своими особыми свойствами в клинике Спивака! — Жора подался вперед и широко развел руками. — И считают вероятным, что «Источник» — это как бы взбунтовавшийся «продукт» советского аналога «МК-Ультра» и его подпрограмм, или же феномен возник по причине слабого контроля над результатами экспериментов!

Андропов не удержался, крякнул от удовольствия и с силой потер сцепленные ладони.

— Та-а-ак… Оч-чень хорошо! Видишь, Борь, как женитьба на человека действует?

— Не-не-не! — замотал Иванов головой. — Это не ко мне! Сначала ухаживания, потом гнездование… Пеленки-распашонки… О! Кстати, как там насчет пеленок? М-м?

Минцев побурел.

— На четвертом месяце, — вытолкнул он, и прошелся взглядом по кругу. — И еще… Щербина за время своей «шпионской деятельности» выявил всех сотрудников Военмеда, участвующих в работе НИИ «Прогноз».

— Как? — озадаченно задрал бровь генлейт.

— А вот так! По платежным ведомостям, когда начислял премии за секретность! Их там человек сто, но «Сталкер» выделил лишь десятерых — родителей подростков… Кстати, четверо из этой десятки оказались в Марокко.

— Слушайте, товарищи! — азартно воскликнул Андропов. — Мы же теперь можем играть наших дорогих оппонентов! Оч-чень, очень хорошо!

— И последнее, — победно улыбнулся Жора. — Считайте это моим особым мнением, но я уверен, что похищение заложников было проверкой для этого… «Источника»…

— Стоп. — Андропов шлепнул по столу, притормозив Минцева. — Кажется, я понял… Американцы хотели убедиться, что «Источник» — настоящий предиктор! Если бы он предвидел будущее, то предупредил бы об опасности, и мы бы не послали наших медиков на конгресс в Рабате… Но они-таки прилетели! Так?

— В точку! — просветлел лицом Минцев.

— Подводи черту, — благодушно улыбнулся Иванов, почти гордясь вертлявым подполковником.

— Резюмирую, — шлепнул ладонью Жора, — американцы уперлись в киношный вариант со Спиваком-Франкенштейном в главной роли. Вот, пусть путаются и дальше, а мы укрепим эту их точку зрения! По сути, оппоненты лишний раз доказали истинность нашей гипотезы «Машина времени»…

— А что те отроки, из десятки? — перебил его Борис Семенович.

— Они все у нас на контроле, — твердо сказал Минцев. — Денис Марьянович, Андрей Соколов, Шура Смирнов, Ринат Валиев… Но никаких психологических феноменов за ними не замечено. Так что… «Начинаем действовать без шума и пыли по вновь утвержденному плану!»

— Сначала этот план надо придумать… Лёлик! — ворчливо проговорил Андропов, шелестя по-осеннему желтоватой бумагой. — Что смотрите? Думайте!

Жора щелкнул толстой четырехцветной ручкой, и хищно склонился над пустым листом, не запятнанным чернильными оттисками печатей. Грифы секретности проступят потом…