Спасти СССР. Реализация (Валерий Большаков) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 5

Понедельник, 13 ноября. День

Ленинград, Измайловский проспект

Пять уроков и классный час «в нагрузку» утомили меня, но и ослабили то нервическое напряжение, что дрожало внутри весь выходной, да и сегодня вибрировало с самого утра.

Ушла обреченность, истаяла, как первый снег; проклюнулась надежда — на «зловещий Кей-Джи-Би». (Вообще-то, если «Комитет государственной безопасности» перевести на английский, и сократить, выйдет «Эс-Эс-Си», но, наверное, «Кей-Джи-Би» звучит страшнее…)

А на кого еще мне надеяться? В ком искать опору? Да и мои отношения с чекистами, кроме странности, несут в себе элемент доверия.

Ведь Чернобурка, в бытность свою «завучем», знала, что я догадываюсь, кто она и откуда. Но ведь помалкивал, и даже в паре с нею «промывал мозги» Мэри Ирвин…

А «Светик», небось, всё своему Минцеву выкладывала… Или докладывала, раз уж званием не вышла?

«Шутим?», как она говаривает? Мои губы повело вкривь.

Юный организм борется со стрессом, негатив обращая в позитив… Пусть.

Как тут не морщись, а мое нынешнее состояние куда лучше давешнего. Вспоминать стыдно — нутро трясется, мысли в голове мечутся… Желе. Потеря себя.

Мрачно сжав губы, я прошаркал к окну. Тут же, злясь на собственную унылость, выпрямился, расправил плечи, с вызовом глянул за стекло, где ветер играл с редкими снежинками.

«Если бы не Инга…»

Ну, и что бы они со мною сделали, эти «цэрэушники»? Снимок с моим ухом предъявили? А я бы пальцем у виска покрутил, да и послал бы всех этих грозных хитрозадых дядей!

Но Вудрофф сработал профессионально — напустил на меня девицу. Я и разложился…

«Да причем тут „облико морале“? — передернуло меня. — Отвлекся… Утратил бдительность… И попался!»

Резкий телефонный звонок просверлил мозг.

— Я возьму! — крикнула мама, торопливо шлепая тапками. Клацнула трубка. — Алё-о?

Обожаю это ее продленное выдыхание, родное и нежное…

— Да-а… Дюша, тебя!

Уняв испуг, я резво прошествовал в прихожку. Мама, в кокетливом передничке поверх модного брючного костюма из Марокко, сунула мне трубку. Отзеркалив мамину улыбку, я вытолкнул короткое:

— Слушаю.

— Минцев говорит. — Шутливо, словно подбадривая меня, Георгий Викторович скопировал Лёлика: — Усё у порядке! В райком сможешь подойти?

— Смогу! — с готовностью ответил я. — А когда?

— Вечерком, после пяти… М-м… Нет, давай, лучше в четыре, а то поздно будет.

— Ладно! Ага…

— Ну, всё, — удовлетворенно отозвались на том конце провода, за щелчком посылая короткие гудки.

Я осторожно положил трубку, памятуя, что «родина слышит, родина знает…»

— Куда тебя опять, Дюш? — выглянула мама из кухни. — В клуб?

— Бери выше, — ответил я с шутливой заносчивостью. — В райком!

— Растешь!

— Ага… Скоро в потолок упрусь.

Забавно… Вроде бы, милая болтовня, а весь закисший в сознании негатив отлип, потерялся в закоулках души.

Я глянул в зеркало — лицо спокойное, в глазах тает тревога — и, неожиданно для самого себя, залихватски подмигнул отражению.

Тот же день, позже

Ленинград, проспект Огородникова

Ровно в четыре пополудни я постучался в тесный кабинет Чернобурки, и вошел.

— Здрасьте!

Светлана Витальевна была на месте — сидела за большим, фундаментальным письменным столом и масляно улыбалась. Рядом, как паяц у трона королевы, примостился Минцев.

Волна робости и тоскливых предчувствий снова окатила мое нутро, но Георгий Викторович энергично заскреб ногами, выбираясь из кресла для посетителей, встал и пожал мне руку.

— Садись, Андрей! — сказал он, распуская обаяние, а сам устроился на уголке стола, и шлепнул себя по колену: — Ну, что? Мы тут с товарищами посовещались, и кое-какой планчик выработали…

Чернобурка неодобрительно покачала головой.

— Андрей, не слушай его! Жора скор в решениях и малость легкомыслен. «Планчик!» — передразнила она. — Утвержден план оперативной работы, но тут всё зависит от тебя, Андрей, согласишься ли ты участвовать в том, что Жора зовет «игрой»…

— Как в кино про шпионов? — натужно улыбнулся я. — Буду гнать «дезу» вероятному противнику?

— Ну, где-то так, — покрутил пальцами Минцев. — Для начала надо понять, чего они хотят от тебя, после чего и будем решать. Кстати… А Вудрофф упоминал о том, где и как вам встречаться?

— Что?.. А, ну да! — я непритворно смутился. — Вот ведь… Забыл совсем! Он назвал три места — Гостиный двор, Летний сад и Московский вокзал — по номерам. Сказал, позвоним если, то просто назовем номер и скажем, когда встретимся. Только время надо будет сдвигать вперед — на день и на час.

— Умно, — оценила Чернобурка, и придвинула к себе тонкую картонную папку. — Так ты согласен, Андрей? — знакомая тягучая настойчивость щекотнула ухо.

— Согласен! — мой голос не подвел меня, прозвучав ясно и твердо.

— Ну, тогда… — Светлана раскрыла папку, и легонько шлепнула ладонью по пустым белым листам бумаги, загодя проштемпелеванным фиолетовыми печатями. — Андрей, в тебе никто не сомневается, но, хоть ты и наш, мы должны оформить на тебя ДОУ — дело оперативного учета. Сюда будут подшиваться все рапорты, материалы… Кстати, твой псевдоним — «Волхв». А Жору, — она переложила руку на крепкую пятерню Минцева, упершуюся в столешницу, — назначили твоим куратором.

Чувствуя, как накатывает странный релакс, я слабо улыбнулся:

— Согласен.

Среда, 15 ноября. Утро

Москва, Старая площадь

Брежнев вызвал его к себе, на пятый этаж здания ЦК, куда, мягко говоря, доступ был ограничен — требовалась особая отметка в пропуске, чтобы «предъявитель сего» стал вхож в самые высокие кабинеты страны.

Андропов отворил тяжелую дверь с латунной цифрой «6» на филенке, и вошел в обширную залу, где даже стародавний массивный стол терялся, как мелочь.

При Сталине кабинет выглядел строже — обшитый темными дубовыми панелями, он не отвлекал от важных дел, подавляя пустяковые мыслишки. Хрущев, естественно, выступил против вкуса вождя, и «осветлил» помещение — теперь оно было отделано ореховым деревом.

— Здравствуй, Юра, — глуховато проворчал генсек, подходя. — Надоело, знаешь, документы читывать. Дай, думаю, вживую послушаю, хе-хе…

— Здравствуйте, Леонид Ильич, — наклонил голову Ю Вэ. — А что именно вас интересует? — Он тонко улыбнулся. — Как мои госкомитеты соревнуются с министерствами в перетягивании бюджетного каната?

Брежнев мелко рассмеялся.

— Да… Да… Жалуются на тебя министры, Юр! Тянут-потянут, вытянуть не могут! Ну, да ладно, о них потом… Меня интересует «Объект-14». — На обрюзгшем лице Генерального проступила значительность.

— Работаем, Леонид Ильич, — браво ответил Андропов.

— Юр… — в голосе его визави не слышалась угроза, лишь предупреждение.

Юрий Владимирович скис.

— Успех есть, — дернул он губами в натужной улыбке, — но, если можно так выразиться, от противного. Сейчас мы точно знаем, к какому выводу о «Ленинградском феномене» пришли американцы.

— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался Брежнев.

— На той стороне уверены, — приободрился председатель КГБ, — что «Объект» — никто иной, как сбежавший подопытный, мозг которого искусственно развивали в секретных лабораториях Военно-медицинской академии.

— Серьезно? — разочарованно протянул генсек.

— Да, Леонид Ильич, — Андропов неловко развел руками. — Это точная информация.

— Америка-анцы… — брюзгливо поморщился Брежнев. — И это всё, до чего они додумались?

— У них, как и у нас, сложилось мнение, что «Объект» — подросток, шестнадцати-семнадцати лет… Обычный юнец, скорее всего, школьник, и семья у него есть. Но пока неясно, ни им, ни нам, действует ли он самостоятельно или, что более вероятно, является лишь связным, а истинный организатор находится в тени. Скажем, отец. Это, можно сказать, факты. Остальное… пока это или домыслы, или недоказанные версии.

Ю Вэ замялся, и Леонид Ильич сощурился.

— Что-то еще, Юра?

— Даже не знаю… — медленно проговорил Андропов, поправляя очки. — Возможно, я ошибаюсь, но все же и чутья не лишен… В общем, не так давно мне позвонили. Помолчали в трубку, и отключились. Времени было совсем мало, чтобы определить номер. Удалось лишь узнать, что звонили из Ленинграда. И я почему-то думаю, что звонил он. «Объект».

— А вот это уже интересно, — Брежнев неторопливо, сложив руки за спиной, прошел к окну. — Вот что, Юра… Если так… Пускай ты даже не идентифицируешь его, но хоть словом перемолвишься. Ты вот что… Если вдруг состоится разговор, ты как-нибудь постарайся объяснить этому «связному», или кто он там, что несанкционированное занятие политикой, тем более — специальной деятельностью, да еще «в подробностях» — а он их целую кучу в письмах продемонстрировал! — вообще, весьма не приветствуется. Безотносительно к благим намерениям фигуранта! И уж, тем более, к механизмам, которые он использовал для… — Генсек сделал глубокий вдох, и отрезал: — Для совершенно инфантильного вмешательства в дела абсолютно вне личной компетенции и ответственного контроля! Я ясно выразился?

— Да, Леонид Ильич, — Андропов чувствовал себя неуютно. Возможно, именно поэтому и заюлил: — По правде говоря, я ранее… то ли из пристрастия к оперативным играм, то ли из-за нелюбви к жестким шагам с необратимыми последствиями, но способен был бы принять во внимание всякие, там, особые обстоятельства — и… скажем, не отправлять подростка в следственный изолятор… Тем более я был бы достаточно мягок в отношении ни в чем не повинных родных и близких «Объекта»! Но на текущий момент ситуация резко изменилась. — Поглядывая на согласно кивавшего Брежнева, он внутренне успокоился, и в голосе его окрепла уверенность. — Пока речь шла о явлении, направленном исключительно на защиту интересов СССР, идентификация «Объекта-14» не грозила трагедиями. Тем более, можно было достоверно утверждать, что информированность автора писем не связана с серьезными внутренними утечками или деятельностью противника. Но после разгрома заговорщиков из «Халька» — после прояснения сути этого разгрома! — подозрения заставляют меня работать с «Объектом-14» существенно жестче…

— Вот! — генсек вскинул мосластый палец. — Вот именно поэтому я и тереблю тебя, Юра! Задержать фигуранта просто необходимо! Задержать, а затем объяснить ему три важных обстоятельства! Во-первых, с «Хальком» он не прав в принципе. Это — «свои», пусть даже не вполне верно оценивающие политический момент и общую международную ситуацию. Гибель нескольких человек, преданных делу социализма и дружественно настроенных в отношении СССР — абсолютно непозволительна! Во-вторых, подобные действия впредь не допустимы вообще — любые сведения для лиц из-за рубежа, а тем более иностранных спецслужб, могут исходить исключительно от компетентных представителей СССР — они же каждый шаг рассчитывают в общении с оппонентом! А этот… Юра… — брежневский голос стих, но в нем лязгнули холодные металлические нотки: — Любыми способами, прямо или как-нибудь еще, но донеси до него эти… правила, требования, заповеди! И, в конце-то концов, пусть наш прыткий «Объект» сам выбирает между двумя вариантами своего грешного жития! — Он погрозил пальцем, чеканно формулируя: — Или вариант «А»: будет жить под контролем специалистов, врачей и педагогов, в закрытом учреждении на территории ЗАТО, или вариант «Б» — будет находиться под контролем, но в условиях добровольных самоограничений. То есть, мы предоставим «Объекту» относительную свободу, он даже сможет ездить по стране, а жить, работать и учиться — вне системы профильных ЗАТО. При этом, что неизбежно, ему надо будет соблюдать ряд несложных правил: сообщать о любых своих перемещениях по стране заранее; при случайных контактах с иностранцами или при каких-либо изменениях собственного состояния — составлять точный отчет; своевременно проходить назначенные обследования, в том числе специфические виды осмотров, например, у психологов, и не пытаться от них уклониться. — На губах Генерального заплясала демоническая улыбочка: — Ну, а если ему придет в голову нарушить режим, то дождется автоматического перехода к варианту «А»!

Тот же день, позже

Ленинград, проспект Газа

У входа в клуб Пашка вывесил наш вымпел с журавлем, и слабый ветер колыхал его — чудилось, что вышитая птица с усилием взмахивает крыльями, пытаясь взлететь.

Пальцами я коснулся вымпельной бахромы, и тут же отдернул руку — звонкие хиханьки да хаханьки за дверями живо набирали силу. Створка распахнулась, выпуская Ясю и Тому.

— Ах, что-то Дюша совсем забыл о нас… — пригорюнилась зеленоглазка, забывая скрыть лукавую улыбочку.

— Не замечает совсем, — грустно поддакнула Ясмина, покачивая головой, и лишь искорки веселинок можно было уловить в глубине ее глаз.

— Не любит, не поцелует… — горестно вздохнула Тамара в накате озорства, и тут же воспротивилась моему порыву: — Э, э! Да я так, просто, сказала! Не в клубе же…

Она церемонно поправила шапочку, подруга хихикнула, и вот уже обе заливаются по-детски необузданным смехом — без причины, да и зачем юным, здоровым, хорошеньким девчонкам искать повод для радости?

— Ви, товарищ Акчурина, нэправильно понимаете политику нашей партии, — проговорил я медленно и глуховато, будя великую тень, и по-приятельски обнял Ясю. — Говорят, с первого декабря начнется чемпионат СССР по шахматам?

— Говорят, — кивнула девушка, не пытаясь высвободиться.

— А я? — возмутилась Тома. — А меня?

Я и ее приобнял. И лишь теперь Ясмина убрала мою руку с талии.

— А еще говорят… — сказала она улыбчиво, подышала в рукавичку, грея пальцы, и подставила ладонь падавшей снежинке. — … Что четвертого декабря у меня день рожденья! Дюх, я тебе потом адрес напишу, а то заблудишься… Томка у нас была уже, а ты еще нет.

— И как впечатления? — я дружески пихнул подругу.

— О-о! — закатила Яся глазки. — Двухкомнатная! Отдельная! И ванная только наша, ничья больше!

За спиной послышалось ойканье — это Ирка спускалась по скользким ступеням, а Паштет ее спасал…

Удивительно, но сейчас, в эти тающие минуты покоя, когда вокруг вились незримые токи любви и дружбы, меня не тяготила недобрая память о цэрэушниках и чекистах, об игре и контригре. И даже намеченная мною «акция» не пугала.

Мы шли к метро, девчонки щебетали, а я украдкой высматривал наружное наблюдение. Понимал прекрасно, что виртуозов из «семерки» не засечь, и все равно тщился.

Пока юная кровь не взыграла, приправленная гормонами, и не загасила нудные очажки тревоги.

— Жаль, что так далеко, аж в Тбилиси, — болтала Ясмина, — а то бы съездила! Посмотреть вблизи, почувствовать, поболеть…

— А ты за кого? — спросила Тома, хотя битвы гроссмейстеров ее не интересовали совершенно.

— А я еще не решила! Полугаевский силен, и в хорошей форме. Но и Цешковский неплох… Не говоря уже про Таля!

— А Геллер? — вставил я.

— Ну, этот вообще… Тем более, он уже выходил как-то в чемпионы СССР. Посмотрим! Интересно же следить не за явным фаворитом, а как раз за тем, кто вроде бы слаб, кто не увешан медалями. Болеешь за него, переживаешь, и вдруг — па-пам-м! — этот аутсайдер обходит всех!

По дороге нам встретилась румяная тетка в распахнутом тулупе. Она топталась в валенках, бойко торгуя мороженым. Говорят, когда Черчилль увидал москвичей, с удовольствием лакомившихся эскимо в мороз, до него дошло, что советский народ непобедим.

Я разорился на три брикетика пломбира, и мы дружно лопали мерзлую сласть, шагая в ногу. Куснешь быстренько, чтобы зубы не ломило — язык немеет от холода, но пупырышки уже заливает восхитительной жижицей… Тускло блестит фольга обертки… Чуть заметный пар изо рта тает, как пломбир…

Тома всё кудахтала над Ясей, уберегая подружку от простуды — и пряча под видом трогательной заботы низкое коварство. Однако Ясмина отмела посягательства на половинку ее порции, твердо заявив: «Фигушки!» Пришлось делиться мне…

Со станции «Кировский завод» мы доехали до «Техноложки», а там одноклассницы пересели, чтобы вместе отправиться в Купчино по таинственным девичьим делам. Я им старательно помахал, чувствуя растущее беспокойство, вперемежку с облегчением — не надо провожать Тому, можно сразу ехать до конечной. Мое дело — там…

Оттого и градус смятения рос.

Вернувшись на перрон, я сел в первый же поезд — и тут же вышел, выскользнул в смыкающиеся двери. Если кто и присматривал за Дюшей Соколовым, то этот кто-то сейчас едет в брошенном мною вагоне! Или это легкий рецидив паранойи?

Пропустив следующий состав, я дождался, пока по стенам туннеля снова пробежит свет прожекторов, и на станцию с воем ворвутся зелено-голубые вагоны. Моя очередь.

Народу хватало, и все до конечной, до «Гражданского проспекта». Что ж, тем легче затеряться…

На «Площади Восстания» случился человечий прилив, и надо было уступать место. Ничего, ноги молодые, постоишь…

…Я вышел на перрон «Академки». Вчерашний сеанс брейнсёрфинга оставил в ситечке памяти случайное знание метростроевца. И сейчас я им воспользуюсь — в моей потрепанной сумке, что обтягивала куртку ремнем через плечо, не только учебники, но и трубка монтера.

Первый звонок… Первый контакт. Никаким «послезнанием» я делиться не собирался. Просто Вудрофф неслабо растревожил меня. Этот «Хальк»…

Я-то одно держал в уме — чтобы не было войны! А меня, выходит, чуть ли не в изменники записали… Или это рыжий резидент так «додумал»? Вот и позондируем товарища Андропова…

Толпа пассажиров хлынула к эскалаторам, а я с независимым видом толкнул дверь в крошечное, пустое помещение величиной с тамбур. Вторая дверь, обитая жестью, не поддалась — на запоре.

— Наши руки не для скуки… — пропел я шепотом, вытаскивая из кармана спецключ. Поработал вчера напильником на уроке труда…

Замок поддался сразу. Из-за двери дохнуло сыростью.

Я щелкнул выключателем, но на балках потолка загорелась всего одна неоновая трубка, да и та постоянно мигала. Пахло влажной штукатуркой и прелой бумагой; регулярным прибоем грохотали поезда, пуская по бетону мелкую трясцу.

Когда-то здесь располагалась аппаратная СЦБ — Сигнализация, Централизация, Блокировка. Потом ее перенесли, а телефонные провода остались…

Но сначала я отворил еще одну дверь, низкую и толстую, больше похожую на люк. Ржавый засов поддался моим усилиям, тихонько взвизгнули приваренные навесы…

Запасный выход таился в глубокой нише, а дальше тускло поблескивали рельсы.

«Пути отхода!» — наметил я улыбку.

Всё, причин откладывать звонок больше нет.

«Звони, давай!»

Пара «крокодильчиков» закусила медные жилки. В трубке зашуршало…

Я кое-как пристроил коробку с самодельной схемой, изменявшей голос. Повезло мне несказанно — на свалке возле гостиницы «Прибалтийская», на Кораблестроителей, нашел битый «Панасоник» (строили гостиницу шведы, и в горах мусора рядом со стройплощадкой можно было чёрта найти со ступой). Радиоприемник выглядел так, будто ополоумевший хозяин колотил по нему молотком или попросту выбросил с десятого этажа, да об асфальт. Но нужные микросхемы я выдрал-таки, спаял…

«Звони! Кому сказал?» — мой внутренний голос был неумолим.

Я набрал номер — диск тихонечко жужжал, поблескивая дырочками в оргстекле… Щелчок. Еще один. Длинно загудело…

Мне даже холодно стало — ожидал долгую очередь гудков, а спокойный, четкий голос Андропова сразу толкнулся в уши:

— Алло?

— Здравствуйте, Юрий Владимирович… — начав говорить, я унял волнение — оно улеглось, будто по команде. — Не знаю, как вы назвали меня в литерном деле, а я отрекомендовался в самом первом письме Квинтом Лицинием Спектатором…

— Могу сказать, — живо, с неожиданной радостью и, как мне показалось, с явным облегчением, отозвался председатель КГБ. — Дело названо «Сенатор»!

— Ух, ты… Какой почет! — ухмыльнулся я, немножко нервно. — Кстати, если вы записываете наш разговор, то учтите — это не мой голос. Но не будем тратить время, его немного. У вас есть ко мне вопросы?

— Да! — выпалил Андропов. — Объясните, зачем вы сдали «Хальк»?

— Затем, что иначе было бы хуже, — с чувством ответил я. — Гораздо хуже! В апреле они затеяли бы так называемую Саурскую революцию, затем передрались бы за власть, увлеклись бы расстрелами неугодных, а под новый, тыща девятьсот восьмидесятый год, СССР ввел бы в Афганистан «ограниченный контингент войск»… И выпало бы нам десять лет войны! Кровавой… Жестокой… И никому не нужной, кроме, разве что, американцев. Вот уж кто радовался «русскому Вьетнаму»! Бжезинский, наверное, краковяк сплясал, когда затрясло южную «дугу нестабильности»! А что чувствовать нам? Кто ответит за миллиарды полновесных рублей, без толку растраченных «за речкой на юге»? За пятнадцать тысяч русских парней, убитых или зверски, люто замученных, но исполнивших «интернациональный долг»? И, смотрите, как вышло — в восемьдесят девятом наши полки с развернутыми знаменами были выведены из Афгана, а год спустя СССР развалился. И нет ли тут прямой связи? Не надорвались ли мы тогда?

Помолчав долгую секунду, председатель КГБ выговорил с запинкой:

— Так вы… оттуда?

— Откуда? — буркнул я, поглядывая на часы.

— Из будущего?

— Да какая разница, Юрий Владимирович! Просто я не хочу снова пережить распад сверхдержавы, развал, разруху, разложение!

— Тогда почему вы помогаете не только нам, но и штатовцам? — неожиданно жестко спросил Андропов.

— Да потому и помогаю! — озлился я, — Не уверен, что нашим партии и правительству удастся спасти СССР! А уж, чтобы мир во всем мире… На это способны только Советский Союз и Америка!

— Но информировать зарубежные спецслужбы… — сбавил тон Ю Вэ.

— Вы о чем? — спросил я нетерпеливо. Секундная стрелка повела круженье пятой минуты.

— О покушении на Альдо Моро!

— А-а… Там вот какая цепочка — и отнюдь не случайностей! Смерть Альдо Моро не пережил его друг, папа римский Павел VI. На смену пришел малоизвестный кардинал из Венеции, но не он входил в планы глобальной тусовки — через месяц его отравили, а освободившуюся вакансию занял Кароль Войтыла, ставший «польским папой» — и операция «Полония» завершилась победой Бжезинского!

— Вон оно что… — донесла трубка. — А…

— Всё, Юрий Владимирович, конец связи! — заторопился я. — Иначе ваши опера не оставят мне времени на отход…

— Минуточку! — воскликнул Андропов. — Секундочку! Вы должны нас понять! — он заговорил быстро и взволнованно: — Вот вы только представьте себе, что вам вшили сверхсовременную ядерную бомбу, а нам неизвестно, когда она ахнет — и снесет половину Ленинграда или Москвы! В курсе ли вы сами, что носите в себе «спецзаряд»? Дистанционный ли у него взрыватель или вам заодно и детонатор вживили? Ничего этого мы не знаем! И что нам делать? Что думать? Да, очень даже может быть, что никакой угрозы вообще нет, но мы же должны в этом убедиться! Должны, понимаете? Потому что следствием нашей ошибки окажется катастрофа!

Я выдохнул и, тяня руку за «крокодильчиком», резко парировал:

— С точки зрения моей сверхзадачи и, конкретно, личной цели — спасти СССР… то, что меня задержат и переведут на закрытый режим, будет означать полный провал миссии! И вот тогда вы — мы все! — точно дождемся катастрофы. Всё! Конец связи!

Я сдернул «крокодильчики», на ходу обмотал провода вокруг трубки, и поспешно сунул ее, вместе с voice changer, в сумку. Прислушался –дверь в туннель дрожала, перекрывая вой и грохот проходившего поезда.

Состав проследовал, я выскользнул под темные своды и метнулся к машзалу эскалаторов — оттуда наверх вел широкий ход, чтобы спускать крупногабаритное оборудование. А я поднимусь…

Под солнцем мне удалось немного успокоиться. Первый сеанс связи состоялся… Будем считать — успешно.

Выдохнув, чувствуя неприятную слабину в коленях, я энергично зашагал к автобусной остановке. Растворюсь в местном населении, как лист в опаде…

Понедельник, 20 ноября. Утро

Москва, Фрунзенская набережная

Вудрофф так и не позвонил, а я извелся в тягостном ожидании. С раннего утра субботы и вовсе места себе не находил — восемнадцатое же! Лишь в воскресенье, во «Времени», после долгой трансляции прибытия и убытия Менгисту Хайле Мириама, показали короткое видео — пара вертолетов кружит над дощатыми домиками Джонстауна, а бравые морпехи рассаживают по автобусам паству «Народного храма»…

Сработали на «троечку» — самого Джонса, возомнившего себя то ли пророком, то ли мессией, захватили, но вот конгрессмена Райана не уберегли, его-таки застрелили в соседней деревушке Порт-Кайтума. Человек шестьдесят из секты, самые упертые, успели глотнуть яду, зато остальные, взрослые и дети, уцелели — восемьсот с лишним душ.

Значит, все-таки, сработало? А телефон молчит…

Или на «станции» ЦРУ догадались о прослушке?

Родителей не было дома, ушли в гости к друзьям, и я метался один по комнате, совершая эволюции на кухню и обратно.

Звонок прошил мою центральную нервную. Облизывая сухие губы, я поднял трубку.

— Здравствуйте, Андрей! — радостно загремел Канторович. — Извините, ради бога, что поздно звоню, но я опять проявил инициативу! Вашими работами очень заинтересовались в Минобороны…

— Так уже ж… — пролепетал я, обессиленно клонясь к стене.

— А теперь, вот, СПРН! — похохатывал математик. — Я уже договорился, перелет из Пулкова в Шереметьево и обратно вам оплатят, разовый пропуск выдадут! А директору школы я позвоню завтра с утра! Вы уж извините, что вот так, сосватал без вас… Просто я подумал: раз вам удалось однажды существенно увеличить вычислительную мощность метода, так, может, еще раз что-нибудь найдете?

— Поищем, Леонид Витальевич! — взбодрился я, сваливая с себя груз тревог. — Хоть проветрюсь…

* * *

До визита к воякам время еще было, и я покинул метро на станции «Дзержинская». Осмотрев площадь, косясь на огромное и молчаливое желтое здание, что глыбилось напротив, я споро зашагал к «Книжному миру».

Увы, в букинистический отдел уже выстроилась очередь — студентов, витавших во облацех, вальяжных мужчин и худосочных женщин. Вздохнув, я пристроился за девицей в обвисшем свитере грубой вязки — часто моргая за толстыми линзами очков, она теребила то мочку уха, то нижнюю губу, то медальон из янтаря, болтавшийся на шнурке.

Две величественные продавщицы в глухих черных платьях, полностью осознавая высоту своего положения, вынесли стопку книг — очередные, тесня прилавок, заволновались, алчно присматриваясь к бумажным сокровищам.

Из-за стекла низенькой витрины на меня глядела старинная книга, бесстыдно раскрытая на первых страницах. «Юности честное зерцало» отдавалась за пятьдесят рэ.

И вот грянул долгожданный звонок! Книгоноши в черном снисходительно уступили литературный плацдарм, и пальцы первого в очереди, сухонького старичка с бородкой а ля Миколай Вторый, закогтили альманах «В мире приключений». Грузная дама с мужицкими повадками, стоявшая за ним, хищно выхватила сборник поэзии. Чубатому студенту достались чьи-то мемуары в скучной серой обложке.

Поняв, что культурным ценностям меня не дождаться, я со вздохом отступил и, негреющим солнцем палимый, побрел к метро. Доеду до «Фрунзенской»…

* * *

Погоды стояли ясные и не шибко холодные — мелкие лужицы, с утра белевшие хрусткими перепонками, ближе к обеду подтаяли, колыша в мутной воде льдистые осколки. Улицы очистились от снега, заезженного колесами, лишь кое-где асфальт чернел влажными полосами. Сугробы еще держались за бурые газоны, но тоже оплывали, напитывали мерзлую почву.

Зябкий ветерок взвеивал порой, донося непокойный запах талой влаги и словно предвещая: скоро, скоро нанесу черные, отяжелевшие тучи! Дохну синей стужей — и закружит, завертит метель, вдоль да поперек московских улиц! А пока радуйтесь нечаянному теплу, жмурьтесь под лучами. Предзимье коротко…

Выйдя к вольно расплывшемуся ансамблю Минобороны, я остановился, глазами измеряя эпичный размах и архитектурную выправку.

Да-а, наше МО — это вам не дурацкая карусель Пентагона! Монументальные здания, слившиеся в сталинском ампире, сочетались просто и ясно, без тесноты, державно вставая над Москвою-рекой.

Правда, и потеряться внутри министерства можно легко. Выручала воинская дисциплина и порядок, хотя и сбой был — меня поначалу направили к генерал-майору Ненашеву, как бы моему «заказчику». Михаил Иванович возглавлял 5-е управление Главного управления вооружения войск ПВО.

Очень серьезный мужик — он держал под контролем разработку и средств ПРО, и противокосмической обороны, и системы предупреждения о ракетном нападении, той самой СПРН, о которой проболтался Канторович.

А ведь текущий год был полон «горячих» тем… Наши недавно, буквально на днях испытали нейтронную бомбу; только-только закончили внедрять носимые командные пункты комплекса оповещения высшего руководства СССР «Крокус» — те самые «ядерные чемоданчики».

Обучал Брежнева пользоваться ими лично генеральный конструктор Репин. Он потом будет вспоминать, как Леонид Ильич вызвал его и полтора часа расспрашивал о достоверности оценок ракетной обстановки, да о разных сигналах предупреждения, и почему это некоторые из них требуют повышенного внимания, а иные — действий с возможно необратимыми последствиями.

По итогам встречи Репин вывел, что слухи о «впадающем в маразм» Брежневе — ложь. Последняя его встреча с генсеком придется на восьмидесятый год — и на тот раз Леонид Ильич проявит живой интерес и полную ясность ума.

Об этом «воспоминании о будущем» я думал, шагая коридорами Минобороны — товарищ генерал-майор вежливо послал меня к Льву Николаевичу Королеву, профессору МГУ и головастому спецу, за которым числится и матобеспечение для стратегической ПВО Москвы, которая «Система А», и, вообще, разработка многопроцессорных вычислительных комплексов, как у нас именуют суперкомпьютеры.

Путешествовать на Ленинские горы не пришлось, Лев Николаевич встретил меня именно там, куда отфутболил Михаил Иванович — в левом крыле Минобороны.

— Простите великодушно… Андрей, да? — Королев закружил вокруг меня, так что полы его белого халата, небрежно накинутого на строгий костюм, вились и вздувались, словно под встречным ветром. — Леонид Витальевич, как я понял, и вас мобилизовал, и меня! Ну, такой он человек, болеет за всё разом. А с вашей работой я ознакомился, оч-чень интересно, очень!

— Старался изо всех сил, — я скромно потупился. — А к чему, собственно, эти силы прикладывать?

— Пойдемте, Андрей! — повлек меня Лев Николаевич. — Кабинетом тут я не обзавелся, конечно, но пользуюсь рабочей комнатой. Слу-ушайте… Обед скоро! Вы не против подкрепиться, Андрей?

— Никак нет! — отрапортовал я по-строевому.

— Ат-тлично! — обрадовался профессор, акая. — Тогда я вас увезу в мою любимую столовку… Вы не против, надеюсь?

— Нисколько!

Мы зашагали по бесконечной ковровой дорожке. Вернее, Королев то забегал вперед, то возвращался, и растолковывал, чего от меня ждут.

— Допуск у вас есть, и ат-тлично! — тараторил он. — Ваша математика, Андрей, понадобится для системы предупреждения о ракетном нападении. Понимаете, сейчас как раз поставили оч-чень сложную задачу перед СПРН, задачу качественного изменения. Тут легко разглядеть связь с американскими «Першингами»… Однако не стоит забывать и о китайских стратегических вооружениях — ракеты «Дунфэн»… Какие-никакие, но они есть! Впрочем, дело даже не в этом. Буквально до последнего года наша СПРН была секторальной и ориентированной больше на Европу. А вот теперь речь ведут уже о ее развитии в глобальную космическую систему, чтобы СПРН могла обнаружить запуск ракет в любой точке земного шара… Заходите, Андрей!

Я переступил порог узкой и длинной комнаты. Вдоль обеих стен выстроились шкафы, полки которых гнулись от пухлых папок, а рулоны чертежей пылились наверху этакой бумажной поленицей.

— Спутники «Око» будут засекать факелы ракетных двигателей, а загоризонтные РЛС «Днестр» и «Днепр» замкнут радиолокационное поле, — продолжал Лев Николаевич, стремительно скидывая халат, и хватая потертый, но все еще очень солидный кожаный портфель о двух медных замочках. — Вся информация со станций и спутников собирается и анализируется в Главном центре предупреждения о ракетном нападении под Солнечногорском… Пойдемте!

Мы с Королевым резво покинули Минобороны и сели в старую бежевую «Волгу» с серебристой фигуркой оленя на капоте.

— Э-э… На чем я остановился? — Лев Николаевич привычно завел мотор, погонял его, и тронулся.

— На сборе и анализе информации.

— Да-да-да! — подхватил водитель, выворачивая баранку. Говорил он со мной, но в поле зрения держал дорогу. — В чем там основная сложность с точки зрения математики? Расчет траекторий множественных целей, то есть разделяющихся боеголовок, а также селекция настоящих и ложных целей, и всё это в условиях ограниченности вычислительных мощностей…

Мы выехали на Метростроевскую, подаваясь к центру.

— Конкретнее! — махнул кистью Королев. — Вычисляем-то мы на многопроцессорных системах, однако архитектура параллельных вычислений такова, что простое наращивание числа процессоров приводит к сильно нелинейному росту производительности системы. Грубо говоря, один процессор и мощность имеет одного процессора, а вот у двух процессоров мощность равняется одной целой восьми десятых проца, у трех процессоров — мощность двух целых трех десятых процессора. Видите, как…

Миновав Кремль, описав полукруг на площади Дзержинского, «Волга» выкатилась на Кировскую, и вскоре юркнула в переулок.

— Андрей! А как вы относитесь к пирогу с маком?

— С маком, — уточнил я, — или со следами мака?

— Слой в два пальца толщиной! — заверил меня Королев.

— Тогда — положительно!

— Значит, зайдем в кулинарию… — профессор направил стопы в заведение на углу, переполненное сдобными запахами. — Я всегда, когда бываю здесь, беру половину пирога… Больше в меня не влезает! Но с вашей помощью, Андрей, мы осилим и целый!

Расплатившись, Королев пригласил меня в столовую напротив — чистенькую и заставленную не дешевыми штампованными столиками, а добротной мебелью из темного дерева. Стулья, и те походили на кресла эпохи Тюдоров.

Вобрав здешние запахи, я разбудил дремавший аппетит. Юный организм трепетал в голодных спазмах, и мне стоило немалых усилий не заставлять тарелками весь поднос.

Профессор выбрал пюре с поджаристыми биточками и солеными огурчиками, а я получил из рук поварихи тарелку с пышной котлетой, возлегшей на «крупнокалиберных» макаронах — к ним я всегда питал особую нежность. Обычные «перья» меня тоже устраивали, но «тубетти ригати» влекли неодолимо.

— Подливки? — добродушно обронила тетя с черпачком.

— Ага! — выдохнул я.

Моя рука сперва потянулась к вишневому киселю, что манил, дрожа светло-малиновой густотой, но тут я вспомнил про пирог, и разглядел слона — огромный самовар на столике в углу.

— Чай! М-м… Два чая.

— С вас сорок две копейки.

Я бережно отнес обед на столик у окна, усевшись напротив профессора. Тот был глух и нем, пока не доел, а вот затем, любовно нарезав пирог, заговорил, как будто и не прерывал повествование:

— Таким образом, говоря простым языком, задача заключается в создании самой быстрой возможной — с учетом имеющихся технологий — машины. Что у нас есть из плюсов? — Королев сложил ладони и глянул на меня в упор. — Архитектура советских суперЭВМ изначально затачивалась под решение дифференциальных уравнений, ибо делалась для расчета траекторий. Так повелось еще от академика Лебедева, идеолога-разработчика наших первых многопроцессорных ЭВМ… Андрей, вы за чаем? Налейте и мне стаканчик… Для начала, хе-хе…

Шипя и морщась, я еле донес граненые сосуды. Донышки стукнули о столешницу, а я сел, дуя на обожженные пальцы.

— Спасибо, — рассеянно молвил Лев Николаевич. — Но! Столкнувшись со сложностью совмещения целочисленного и вещественного АЛУ… э-э… арифметически-логических устройств… он просто выкинул целочисленную часть, как менее важную для диффуров, решив, что «при необходимости эмулируем через АЛУ». Целочисленная же математика нужна для управления адресами в ОЗУ! А чем сложнее устройство, тем больше таких манипуляций, тем сильнее падает производительность из-за низкоэффективных эмуляций! То есть, на большой машине надо постоянно обращаться к памяти, и, в отсутствии целочисленного АЛУ, мы ведем для этого специальные вычисления. И получается так, что даже в самом лучшем случае чтение требовало трех тактов, сложение в среднем — одиннадцать, умножение — восемнадцать, деление в среднем занимало вообще пятьдесят тактов!

Я слушал, кивал, где надо, а сам упивался вкуснейшим пирогом — тесто идеальное, да и маковый слой реально толст. Для меня этот вкус чуть ли не родной, он тянется из детства — с украинских каникул, с бабушкиных «коржей с маком»…

Королев замер и неожиданно тепло улыбнулся.

— У меня есть ученик, Сева Бурцев, оч-чень умный мальчик! Он сейчас работает — творит! — в Институте точной механики и вычислительной техники. Так Сева всегда защищал Лебедева… О, кстати! — оживился он. — А вы в курсе, Андрей… Ваша же фамилия — Соколов? Так вместе с Севой работает Андрей Соколов! Да-а! Получил докторскую степень без защиты! Ну, это вам еще предстоит, коллега, хе-хе… Ну, что? Помогло мое многоглаголание? Уразумели, к чему приложить силы?

— Уразумел… — пробормотал я, допил чай и задумался.

«Понятно… Нужно понизить временную сложность при реализации на допотопном „железе“, к тому же с тупиковой ветки развития… При том, что размер задачи для входа алгоритма здесь совсем немаленький будет. Ну, тупо в лоб: надо искать способы понизить емкостную сложность! Проверить, все ли входные, выходные и промежуточные данные так важны. Хотя… Нет, это уже проверяли, точно проверяли, не дураки, далеко нет… Здесь можно не рыть. Значит, от меня ждут, что я понижу вычислительную сложность. Найду алгоритм, который на данном языке программирования минимизирует среднее число тактов, потребных на операцию… Снизить число переходов до остановки… В идеале, нужно искать субполимиальный алгоритм. Это в общем виде. А в частностях…»

И я поднял взгляд на Королева, пристально следившего за мной.

— Задача в общем виде понятна, Лев Николаевич… Но потребуется много мелких деталей. Сколько тактов на данной архитектуре требуют те или иные операции — в среднем и максимально. Поддерживается ли процессором целочисленные вычисления или эмулируются, и если эмулируются, то как именно. Объем памяти, ее организация, частота обращения… Ну и, собственно, примеры решаемых задач вместе со всеми входными, промежуточными и выходными данными.

— Обеспечим, Андрей! — торжественно провозгласил профессор. — Еще по чайку? М-м?

Вечер того же дня

Ленинград, Измайловский проспект

Устал… Измаялся…

Всего-то десятый час вечера, а меня клонит в сон. Папа смотрит телевизор, мама перемывает посуду, напевая что-то из Эдиты Пьехи… Тишь да гладь.

И толстым, толстым слоем шоколада блаженная мысль: «Завтра не в школу!»

Леонид Витальевич выговорил мне выходной у Тыблока.

Во вторник… И не вставать! Маленькое счастье школьника.

Телефон выдал короткую и как будто негромкую трель, словно извиняясь за поздний звонок.

В душе у меня ничего не екнуло даже, не сжалось, трепеща.

Я зашаркал в прихожую, и приложил холодную пластмассу к уху.

— Алё?