Старый, но крепкий 5

Глава 3

Мы находились в круглом зале главного здания секты. Я был здесь впервые и с интересом посматривал по сторонам на стены, украшенные вырезанными символами секты и всякими «многомудрыми» изречениями мастеров прошлого.

Я тонул в огромном мягком кресле. Кожаная обивка подлокотников приятно холодила ладони, заднице и спине было так мягко, словно я сидел на облаке. Высокие окна пропускали тусклый свет дождливого утра.

Я находился в самом углу. Кресла слева от меня были заняты мастером Линем, господином Свен Дэем, наставником Зуго и прочими наставниками и мастерами, большинство из которых я не знал.

Все они внимательно выслушали мой подробный рассказ о походе, затем мастер Линь кивнул.

— Мы вчера вечером отправили в Сточную группу адептов. Все было так, как сказал юный Китт. Нашли наполовину собранные цветы в роще, нашли в роще два тела: практика с разодранным горлом и того, кто умер от разрыва сердца. И не нашли старосту деревни. Жители зашуганы, боялись откровенничать, но когда разговорились, подтвердили слова Китта. За неделю до прибытия нашей группы на деревню напал духовный зверь: поцарапал ворота, напугал жителей, но вреда особого не нанес. Потом пришла тройка практиков и о чем-то разговаривала со старостой. После этого зверь больше не появлялся, а с рощей начались проблемы.

— Китт?

— Староста с самого начала показался нам подозрительным, — пожимаю плечами. — Старался побыстрее спровадить нас в рощу.

Мастер Линь кивнул задумчиво:

— Очень жаль, что твои товарищи ничего не помнят про драку у рощи.

— Да для меня самого произошедшее словно в тумане, — пожал я плечами, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. — Все случилось слишком быстро. Думаю, дело в амулете защиты — именно он принял на себя удар молнии.

Или в том, что мне все же пришлось вырезать из памяти Апелия и Лиссы инцидент в роще. Если бой с молниевым практиком я еще мог оставить, то сцена, где его напарник упал на траву, схватился за голову и начал кричать, была слишком уж странной.

На всякий случай я украл все воспоминания о прошедшем в роще бое.

— Ты сказал, что один из противников был из школы Небесного гнева. Почему вдруг ты так в этом уверен? — спокойно спросил настоятель.

— Они были без нашивок и знаков отличия, — начал я спокойно. — Но когда я жил в Вейдаде, я видел одного из них в школе Небесного гнева.

Остальные практики слушали нашу беседу, никак ее не комментируя. Широкоплечая женщина смотрела на меня так, будто я задолжал ей золото. Тонкая дама с изящными чертами лица будто взвешивала меня на воображаемых весах.

Мастер Линь нахмурился еще сильнее, повернулся к настоятелю и процедил:

— Если эти ребята — не самостоятельно действующие, школа Небесного гнева все-таки взвалила на нас вину за трагедию в Вейдаде и начала действовать против нас. Если они посылают своих людей на наши территории и устраивают провокации, это нельзя оставлять без ответа.

Тут согласен. Из того, что успел увидеть в памяти практика, это самое вероятное. Когда стоял на коленях, подозревал, что их отправили именно за мной (а значит, в секте должен быть крот), но нет. Я не такая уж и большая и известная птица. Нас планировали жестоко убить, ослабив секту и вдобавок попытавшись сделать нас Цзянши (снова удар по репутации секты). Когда из деревни им доложили про зельевара, они на ходу подкрутили план. Зельевар — ценный человек, так что меня хотели увезти в секту и там запереть, чтобы клепал декокты. Как предсказуемо…

— Нет, как играют! — воскликнул кто-то. — До последнего держатся!

Настоятель кивнул:

— Никому не хочется признавать свои ошибки. Нужно проверить другие места, где выращиваются ресурсы. Боюсь, что это может быть не единичным случаем, а целенаправленными диверсиями по нескольким объектам.

— Я соберу и отправлю по ключевым точкам проверяющих, — Зуго встал из кресла, коротко поклонился и вышел из зала.

Обсуждение продолжилось, и на этот раз участвовали все. Большинство говорило, что война со школой сейчас не нужна.

— От чего умер практик в роще, Китт? — вдруг задала вопрос крепко сбитая женщина.

— От моей техники ледяной защиты, — сказал я спокойно. — Я схватил его руками за горло, а потом…

— А второй?

— Увидел, что случилось с первым и ему стало страшно.

Со всех сторон послышались смешки.

— Я не знаю, честно, — жму плечами. — Он уставился на что-то за моей спиной, начал кричать.

Вместо того, чтобы дальше задавать вопросы на эту тему, женщина сказала:

— Ладно, а теперь давай перейдем к более важным вопросам, шутник. Умеешь драться на мечах? Нет? А научиться хотел бы?

— Сяо Фэн! — предупреждающе сказал Линь. — Обсудить учебу и индивидуальные занятия можно будет потом. Китт, ты свободен.

Вот и отлично.

Я вышел из здания секты под моросящий дождь. Холодные капли лениво стекали по моим плечам и капюшону, воздух был сырым и отвратительно свежим.

Я не спешил ускоряться. Каменные дорожки, ведущие к лазарету, были выложены давно и местами покрылись скользким влажным мхом.

Мысли плавно текли в такт шуму дождя. Практики, отправленные на разведку в Сточную, не только подтвердили мой рассказ, но и привезли пару часов назад много полезного: редкие растения из рощи, мечи павших практиков (полагаю, были и амулеты или иные артефакты, но они осели в карманах группы) и все полезные вещи из занятого нами дома в деревне, в том числе и горшочек с ядом. У меня была идея, для чего можно его применить.

Но сейчас — лазарет.

Толкнув легкую дверь, я прошел по коридору, заглядывая по пути в пустые палаты, пока не нашел нужную.

Апелий пришел в себя, но выглядел измождённым. Щёки ввалились, кожа побледнела, и даже, несмотря на попытку держаться бодро, его движения оставались вялыми. Парень сидел на койке, держа в руках миску с кашей, и жадно ел, будто не ел целую неделю.

— Помедленнее, а то подавишься, — заметил я, прислоняясь к косяку.

Апелий поднял на меня взгляд, в котором мелькнуло что-то похожее на благодарность (или голод?), но тут же сменилось бравадой, привычной раненым парням.

— Я бы сказал тебе что-то язвительное, но каша слишком вкусная, чтобы отвлекаться.

— Это не каша вкусная, это ты голодный.

— Пусть так. — Он проглотил ещё одну ложку, потом вдруг замер, словно задумался, и спросил: — Насколько я был плох?

Я скрестил руки на груди, постучал каблуком по косяку. А потом — признался.

— Достаточно, чтобы я потратил на тебя один из своих эликсиров регенерации.

Апелий застыл с ложкой на полпути ко рту, потом медленно её опустил.

— Ты потратил на меня эликсир? — В его голосе слышалась смесь удивления и чего-то ещё, что он явно не хотел показывать.

— Не смотри так, будто я только что признался тебе в любви, — усмехнулся я. — Просто ты был на грани, и я решил, что не хочу тащить в секту твой труп и объясняться с мастером.

Апелий покачал головой:

— И все-таки — спасибо. Лучше скажи, что твой эликсир делает?

Зачитать Апелию описание было бы, пожалуй, идиотским поступком. Поэтому я просто пожал плечами:

— Лечит раны, как мы убедились. Еще — разжигает голод, как ты убедился. Собственно, я что еще хотел спросить: как себя чувствуешь? Ты — первый, кто принял эликсир, поэтому можно считать, что ты — главный испытуемый. На основании твоих изменений и будет составлено описание эликсира.

Апелий несколько раз сжал и разжал пальцы, а потом достал ложку и легко согнул ее тремя пальцами.

— А я на алхимические препараты лекаря грешил… Знаешь, странно себя чувствую. Как будто стал сильнее, даже дышать стало легче.

— По тебе не скажешь. Всё такой же дохляк, — усмехнулся я.

Апелий фыркнул, но видно было, что он доволен. Он отложил миску, провёл ладонью по коротким взъерошенным волосам и вдруг спросил:

— Лисса как?

— В порядке. Её не тронули, но она здорово испугалась. Да и тащили мы тебя на себе. Сейчас она отдыхает.

— А подонки, которые на нас напали?

— Один сбежал. Двоих я убил, — спокойно ответил я.

Он молча переварил мои слова, потом коротко кивнул.

— Не знаешь, можно будет забрать…

— Практики всё принесли из дома, — ответил я. — И трофеи с подонков тоже наши. Так что теперь у нас на троих есть два меча, которые можно продать. И да, мастер Линь повысил награду за миссию до золотой монеты.

Глаза Апелия блеснули.

— Да ты шутишь! Одна золотая… Черт возьми, Китт, это же сколько можно купить еды!

— Много, — махнул я рукой. — Ладно, давай, выздоравливай, а потом оценишь, что с твоими силами.

Я вышел из лазарета под дождь, дошел до комнаты и забрал горшочек с ядом, после чего отправился в мастерскую. Теперь можно заняться алхимией.

На крыльце стряхнул с плаща капли дождя, открыл тяжёлую деревянную дверь и вошёл внутрь. Здесь было тепло, воздух наполнял густой запах трав и снадобий.

Я повесил плащ на крючок у двери, поздоровался с Альфом и ушел в пустующую лабораторию. Теперь можно полностью погрузиться в работу.

Сажусь за рабочий стол в зельеварной мастерской, ставлю перед собой глиняный горшочек со смолистой субстанцией внутри.

Эссенции внутри жижи скрутились в непонятный узел, который я распутать точно не смогу. Несмотря на то, что система никак не обозначает это «творение», интуиция явно дает понять, что пытаться съесть содержимое — плохая идея. От него идет сильная вонь, и если вдохнуть глубже, в горле зудит.

Яд. Недоведенный до ума, но все же яд.

Он должен стать страховкой. Старики станут практиками и со временем получат молодые тела. Кто знает, какие мысли завертятся у них в головах? Может, они решат, что раз уж судьба дала второй шанс, то грех им не воспользоваться — уйти, бросить все и зажить заново, без обязательств. Нет, такого мне не нужно.

Я встал из-за стола и добавил первую порцию в котел. Всплеск цвета, пузырьки поднимаются к поверхности, испарения тянутся вверх, цепляясь за потолок тонкими змеями. Работа пошла.

Руки двигались сами. Я не думал — просто знал, что делать.

Двигаться быстрее. Ложка сама зачерпнула нужное количество толченых корешков. Добавил настой: в варево упало семь капель: ровно столько, сколько необходимо.

Поднять температуру — в огонь под котелком летит еще один топливный брусок.

В какой-то момент перед глазами мелькнуло сообщение.

Алхимик-зельевар: +1

Я моргнул. Голова прояснилась, но руки по-прежнему двигались по-мастерски четко и уверенно. Пальцы сами находили нужные склянки, отмеряли, высыпали, перемешивали и убирали осадок. Я ощущал процесс варки яда на уровне интуиции, спасибо Токсикологии.

Когда настойка загустела, став почти черной, я взял каплю на стеклянную палочку и поднес к свету. Вязкость — идеальная. Запах — почти отсутствует.

Готово.

Яд Скованного Цепями

Эффект:

Проникает в энергетическую систему жертвы и начинает ее медленную трансформацию. В течение 30-ти дней он изменяет потоки силы практика, делая их нестабильными, рваными, неконтролируемыми. После полного цикла разрушает способность к манипуляции энергией.

То, что я и хотел. Этот яд сломает человека изнутри. Не сразу подействует и, вероятно, не на всех (практики ранга пробуждения скорее всего просто переварят его, слегка помучавшись болями в животе), но спустя месяц человек станет просто пустым сосудом, утратившим контроль над собственной силой. Если к этому моменту не принять противоядие, лучше не думать о последствиях.

Но противоядие у меня будет.

Я очистил котел, поставил новую смесь. Формула другая, ингредиенты схожие. В этот раз пришлось постараться — интуиция не толкала меня под руку, и первую партию зелья я запорол. Зато вторая получилась превосходно.

Противоядие Скованного Цепями

Эффект:

Зелье слишком слабое, чтобы полностью вывести из организма яд, но оно приостанавливает его действие на 30–35 дней.

Выпил яд, выпил противоядие, и если через месяц не выпиваешь еще порцию противоядия, то станешь калечным практиком. Если люди решат предать меня, последствия будут неизбежными. Я просто заберу то, что им дал.

Я аккуратно перелил оба зелья в стеклянные флаконы и запечатал их воском.

Непогода сегодня превзошла себя: дождь лил уже второй час подряд, превращая воздух в вязкую, холодную пелену. Ветер холодными пальцами пробирается под воротник. Капли бьют в лицо, стекают по щекам ледяными дорожками. Воздух густой от сырости, пахнет мокрой древесиной, речной тиной и чем-то металлическим. От сырости одежда прилипла к телу, а пальцы заледенели.

Старики толпятся подальше от бортов — хлесткие порывы норовят сбросить их в серую, взбаламученную дождем воду. Тихо ходят, глухо вздыхают. Старики не жалуются, но видно, что начало путешествия их не впечатлило. Они хмуро переговариваются, насупленно осматривают показавшийся на горизонте остров, где им предстоит работать и жить. Кто-то нервно трет ладони, пытаясь согреть пальцы. Я чувствовал их взгляды на своей спине. Но что я мог им сказать? «Добро пожаловать в рай?»

Из десяти человек на авантюру отправилось всего шесть. Даже четыре серебряка, выданных вперед за первый месяц работы, не вдохновили остальных людей.

Я стою на носу корабля, вглядываясь в темный, скалистый остров. Где-то за деревьями прячутся домик, сушильня, сараюшки. Я вчера посещал это место, а заодно привез часть того, что понадобится людям для долгой жизни на острове.

Корабль медленно подошел к острову настолько близко, насколько позволяла глубина реки. Дальше — только на лодках.

Две шлюпки с глухим всплеском опускаются на воду, и начинается разгрузка. Я спрыгнул в шлюпку первым, и при всей своей ловкости едва не поскользнулся на мокром дереве. Вода плескалась вокруг, тяжелые мешки оседали на дно лодки с глухим стуком: крупа, посуда, узлы с вещами, матрасы, белье — всё, что встало в два золотых, выгружается в лодку.

Вторая шлюпчонка черпает бортом воду из-за неаккуратности матроса и Игнат разражается бранью. Ему вторят другие пожилые мужчины: оно и понятно, теперь это их вещи.

Выгружаем вязанки сухих дров (после ливня их придется сушить еще раз).

Как только всё выгружено, корабль отчаливает, оставляя нам обе шлюпки. Натужно скрипят доски, вспенивается вода под веслами. Судно отходит, оставляя нас среди камней, грязи и дождя.

Работаю наравне со всеми — таскаю вещи от берега к домику. Вымазался почти сразу: тропа глиняная, скользкая, удержаться на ней сложнее, чем на льду. Грязь липнет к рукам, к сапогам, к одежде. Колени вымазаны — все-таки упал.

Сзади — тяжёлое дыхание, приглушённые ругательства, глухие удары ног по раскисшей земле. Я провожу ладонью по лицу, стирая капли дождя и пота, и тяжело выдыхаю:

— Да, знаю, работы много. Да, знаю, грязь по уши. Никто не обещал, что будет легко.

Перетаскиваем вверх по узкой тропинке свертки и ящики. Повсюду слышны удары сапог по грязи, да редкие выдохи-матерки.

Когда все вещи оказались в доме, я вышел перед стариками и поставил на грубо сколоченный стол восемнадцать флаконов. Темное стекло, тугие пробки. Внутри — мутноватая жидкость, чей цвет не разобрать.

Зелье, которое сделает их практиками, яд, противоядие.

Я осмотрел лица команды — уставшие, настороженные.

— Это не будет приятно. — Я постучал костяшками пальцев по ближайшему бутыльку. — И результат неидеален. Вы вольны отказаться, и я провожу вас до Циншуя.

Никто не ответил.

Игнат тянется к бутылочке первым. Резкий вдох, взгляд на меня — короткий кивок, почти прощание. Пробка с тихим чпоком поддается, он делает глоток.

Тишина.

Остальные смотрят на него, будто ждут, что он упадет замертво, но Игнат только морщится, сжимает бутылек в руке. Проходит минута, прежде чем еще трое решаются последовать его примеру. Те, кто не решился, будто прикипели к полу.

— Это лучше переждать лежа.

Те, кто выпил, не спорят. Располагаются на кроватях, глаза смотрят в потолок, дыхание медленное. Напряженное ожидание.

Потом я чувствую, как воздух дрожит, вибрирует, как перед грозой. Над телами начинает клубиться духовная сила, густая, невидимая, но ощутимая мною. Она сгущается, обволакивает их, просачивается сквозь кожу.

Игнат вздрагивает. Его пальцы сжимаются в кулаки, затем он выгибается: резко, судорожно. Рот раскрывается, но крикнуть Игнат не может — сила врывается внутрь него, через кожу, через рот и нос. Хлещет потоком, жадным и беспощадным.

Вспышка!

Я щурюсь, но не отвожу взгляда. Вижу, как содрогаются тела остальных, будто под ударами молний. Кто-то вскрикивает, кто-то только дышит сдавленно, через стиснутые зубы.

Я смотрю и понимаю: такие практики слабее тех, кто развился сам. Насильственное раскрытие энергоканалов делает их фундамент шатким. Те, кто идет естественным путем, могут достичь высот. Эти — нет. Если хороший целитель не займется ими, дальше ранга пробуждения они не шагнут.

Но даже шестой-восьмой ранг закалки даст старикам еще лет пятьдесят жизни. Им ли жаловаться?