Слуга государев 4. Священная лига

Глава 11

Преображенское.

20 ноября 1682 года.

Я сидел за большим столом почти что в самом его конце, в уголке, словно бы по ошибке зашел на праздник и пристроился. Наверное, кое-кто упёртый продолжал показывать мне, что он вырос и в советах не нуждается. Ну да и ладно, в моей крови и голове нет понимания местничества. Не чувствую себя обиженным. Тем более, что здесь вполне хватает еды и с кем поговорить.

Государь Пётр Алексеевич решил устроить пиршество. И оно было не в Москве, а в Преображенском и приурочено к примирению Петра Алексеевича и Софьи Алексеевны, а так же к подписанию Вечного мира с Речью Посполитой.

Это примирение произошло как-то мимо меня, и без моего участия, но я рад подобному проявлению единения в царственной семье. Если только Софья что-то не задумала. Хотя вряд ли. Не в том она сейчас положении, чтобы плести хоть какие-то интриги. От царевны отказались многие, и она решилась и пришла на поклон, как верноподданная своего брата.

Возможно, даже таким образом она попросила защиты от патриарха. Правда, сейчас, как мне кажется, самому патриарху не помешала бы защита. Ну, я надеюсь, что он её не найдёт. Бойкот против Иоакима оказался действенным. Владыко поехал на полгода, или больше по святым местам.

Слева от государя сидел Мартемьян Кириллович. Важничал, подбородок чуть ли не подпирал потолок. Вот только не видно в нем той червоточины, как в братце, Афанасии, нынче которого черви поедают.

Впервые Пётр Алексеевич демонстрирует, что поддерживает своего дядьку. Просели Нарышкины, потеряли влияние, несмотря на то, что их родственник на троне. Теперь Нарышкиным нужна куда как более действенная поддержка.

По правую руку сидела царица, сразу следом за ней — боярин Матвеев. И вот так вот посмотришь, кто где сидит, так сразу поймёшь все политические расклады в России. Правда, мне хотелось бы сидеть не на краешке стола.

— За наше русское Отечество и будущие победы! — провозгласил государь.

Очень надеюсь, что в его в кубке всего лишь квас или какой другой безалкогольный напиток.

— За вечный мир с Польшей! — ещё не все успели выпить за первую здравицу, как прозвучала следующая.

Есть определённая досада у меня, что о моей заслуге в деле подписания Вечного мира с Польшей никто и не знает. Ну, разве что, сам польский посол. Ну, да ладно, не за чины и деньги служу. Хотя и то, и другое было бы неплохо иметь.

Сторговались с поляками на восемьдесят тысяч рублей, которые мы им выплачиваем, тем самым покупаем Киев. Дешевле он обошёлся, чем в иной истории, и это не может не радовать. В сущности, граница между Россией и Речью Посполитой теперь проходит по Днепру. Однако южнее Винницы земли остаются в «серой зоне». Я так думаю, что поляки таким образом подталкивают Россию к активным действиям против турок, ведь османы облизываются на эти территории.

Вдруг, неожиданно, официальная часть пира закончилась. Царица пожелала поговорить со своим сыном, они ушли, и все начали разбредаться по кучкам.

— Это ты скидываешь патриарха и подметные письма на него шлешь? — когда около нас не было никого, чуть слышно спросила Софья Алексеевна.

— Да, — честно признался я.

Почему? Да потому что не слышат. Если она кому-то расскажет о том, что всё это идёт именно от меня, то никто и не поверит. Более того, наиболее заинтересованные лица и так догадываются, откуда дует ветер. Но никому не выгодно обнажать все стороны такой мерзости, как переписка патриарха. Есть? Факт. Но не нужно еще сильнее бить по Церкви.

— Ваше Высочество, когда будут продолжены занятия в Новодевичьем монастыре? — решил я не раздувать тему с патриархом.

— Да вот, у государя соизволения спросила, снова почать сие богоугодное дело творить, — отвечала Софья Алексеевна.

Ну и хорошо. Так оно и должно было быть. В том числе и за это я начал войну против патриарха. Пусть учат детей, создают основу для скорого создания Академии. Нам не так важно именно название «университет» нам люди образованные важны. Так что и «академия» подойдет.

Я чувствовал себя неловко на этом празднике. Было видно, что меня просто избегают. И в таком ключе я тоже ни с кем не хотел разговаривать. Тот же боярин Матвеев то и дело бросал на меня цепкие взгляды, но не подходил. И мне не по чину к нему бегать, разве что в ноги кланяться и на колени плюхаться. А это уж совсем…

— Царица просит тебя, — практически бесшумно подошёл ко мне стряпчий и шепнул на ухо.

А вот это уже было действительно интересно. С Натальей Кирилловной мне близко общаться еще не довелось.

Через несколько минут я был на пороге небольшой комнаты, где сидела Наталья Кирилловна. Женщина она была очень даже симпатичная, но не в моём вкусе. Да и старая… Ха! Подумал я, проживающий уже вторую жизнь и суммарно имеющий в два раза больше лет, чем этой «девушке».

— Меня беспокоит то, что сын мой перестал научаться, — говорила Наталья Кирилловна, и тон её был обвинительным.

— Ваше Величество…

— Нет нужды меня так называть на латинянский манер, — резко отреагировала Наталья Кирилловна. — Государь стал пить вино, пиво. А ему десять годов. Тебе исправно деньги платят за научение Петра Алексеевича? Отчего не с ним?

— Исправно, царица платят. Ну, коли потребность будет, то и возверну в казну всё, что мною было получено после того, как сам Пётр Алексеевич прогнал меня.

— Сколь раз он прогоняет Никитку Зотова? И репой в него кидает, и словами дурными лается на наставника своего. А все Никитка рядом. Стерпишь и ты. От государя терпеть повинно все! — повышая голос, требовала Наталья Кирилловна.

— Не серчай, царица, но Никита Моисеевич ранее научал царя худо-бедно, да всё не впрок. Коли выученец не поважает наставника своего, толку не будет никакого, — стараясь, чтобы мой голос не звучал вызывающе, всё же осмелился я перечить государыне.

Она уставилась на меня своими карими глазами. Есть такие взгляды, когда человек смотрит умно, глубоко, осознанно, пронзительно. Так вот… царица смотрела иначе. Женщина эта не блистала интеллектом, вряд ли была сколько-нибудь системно образована. Но сословная иерархия не позволяет относиться к такой власть имущей даме сколь-нибудь пренебрежительно.

— Петру по нраву были уроки твои. Бросься в ноги государю и проси его помиловать тебя, — произнесла царица.

А вот это было серьёзным вызовом для меня. Бросаться, словно холоп, в ноги своему ученику? Даже государю? Сложно это и противоречило моему сознанию. Я молчал, не на шутку растерялся.

— Так ты что ж, холоп, в ноги мне кинуться не желаешь? — послышался голос Петра Алексеевича за ширмой.

Тут же он и показался. Весь такой грозный, губы поджал, насупился. Я тут же преклонил одно колено. Не понимает, что поступил не самым умны образом?

— Перед Богом, государь, на оба колена. Тебе же — одно колено и вся жизнь моя без остатка! — сказал я.

Были у нас на уроках неоднократно вопросы чести и достоинства. Сам царь порой желал проявить себя «прогрессивным» и утверждал, что честь благородного человека должна быть превыше всего. Да, он тогда размышлял больше о самом себе, как о самом благородном рыцаре во всей России. И теперь Пётр Алексеевич попадал в ловушку. А я славил Господа Бога, что это он сейчас в замешательстве, а не я.

— Завтра же жду тебя на уроках. И поведаешь мне, о чём ты якшаешься с кукуйцами! — сказал царь и показал рукой на выход.

Другие бы, наверное, даже на коленях поползли к двери. Я же встал, поклонился, сделал три шага спиной вперёд. Только сейчас развернулся и вышел.

Вот же… Что получается? Царь решил поговорить с матушкой, чтобы она заставила меня приползти на коленях к нему? И вот откуда это желание видеть всех униженными? С кровью и молоком матери, что ли, передаётся?

Я не знаю, как, но, как только я вновь зашёл в пиршественный зал, пообщаться со мной чуть ли не очередь выстроилась. Как узнали все они, что опала снята? Это вопросы, на которые у меня не было ответа.

Я разговаривал с Матвеевым, обсуждали с ним возможные реформы. Потом говорил с Григорием Григорьевичем Ромодановским, и он меня даже послушался в том, что обязательно нужно провести большие учения и проверить состояние санитарии в полках на выходах. Опять же все досконально проверить и предусмотреть сожженную степь в походе.

— Послал я в германские княжества людей своих, кабы они наняли отряды наёмников. Казна нынче дозволяет это сделать. Так что, скоро повоюем, — говорил уже слегка захмелевший Григорий Григорьевич.

Я не стал переубеждать и говорить о том, что лучше бы мы направили эти деньги на обучение своих солдат. Ещё офицеров иноземных нанять можно — вот их нам катастрофически не хватает. А солдат дешевле своих воспитать, чем оплатить хотя бы год наёмникам.

И вот такие разговоры были весь оставшийся вечер: слово здесь, звук одобрения там, кивок головой. Постепенно, но все напивались, мне же было тяжело общаться со все более невменяемыми людьми. Так что скоро я отошел и ушел. У меня еще много дел завтра.

А через неделю, так и вовсе на сегодняшний день самый перспективный проект по зарабатыванию денег запускаем. Нужно быть в форме.

Окраина Москвы.

27 ноября 1682 года.

Шум гам, крики!

— Не жалей! Бей! — кричали одни.

— Да отвечай ты ему! Я на тебя ефимку поставил! — кричит, надрывается, другой, и находятся те, кто с ним согласен.

На окраине Москвы проходили бои. Внутри круглой арены, перетянутой канатами, бились люди. Дрались отчаянно. У на кону были деньги слава, репутация. Ставки и выплаты за победу уже были таковыми, что победивший на этом этапе получал два рубля. Очень прилично, если учитывать, что следующая победа сулила уже четыре рубля. И так, дойдя до финала и победив в нем, можно заработать до пятидесяти рублей. А это деньги большие, даже очень.

— Ах ты! — разочарованно выдохнули одни.

— А-а-а! — от радости закричали другие.

Четвертьфинал, как-никак.

Я посмотрел на арену, бросил быстрый взгляд на дальний холм, откуда за происходящим наблюдал государь, подошел к распорядителю турнира.

— Ну и как там? Заработали чего? — спрашивал я у Игната.

Должны были заработать, обязательно. Я же видел, что пошли многочисленные ставки после прояснения, что есть такое «ставка» и что такое «цифры в рост» (ну не мог я найти синонима слову «коэффициент», и без того людям было нелегко понять, о чем речь).

Я-то играл, ставил и выигрывал. Правда, из пяти ставок, одна не сыграла. Одного из моих бойцов выбил, неожиданно заявивший себя, Гора. Думаю, что не обошлось здесь без Петра Алексеевича. Находясь далеко, он смотрел за действом в подзорную трубу. Решил, видимо, выставить своего бойца. Ну, а кто чаще иных сопровождает царя? Правильно — великан Матвей.

Матвей, по прозвищу Гора, оказался ну просто непробиваемым. Как ни «порхал, как бабочка» и не «жалил, как пчела» мой боец, он ничего не смог сделать. Гора лишь раз попал в плечо шустряку, и все… Выбил к черту и плечо, и моего человека из турнира.

Потом, правда, мы разработали целую стратегию по выбиванию из турнира Горы. И нет, не потому, что я не хотел его победы. Дело в том, что все только на него и ставили. Ну не дураки же делать ставки на тех, кто в два раза меньше Горы.

Так что я поставил аж двадцать рублей на другого своего бойца, вышедшего против Горы. Вот только до того Матвея изматывал еще один мой ставленник. Долго изматывал под улюлюканье и недовольство зрителей. И мой победил. А я говорил Горе, чтобы начал всерьез уделять внимание физической подготовке. Силушка богатырская — это очень хорошо. Но она же, только подкрепленная выносливостью, умением и ловкостью… И тогда Гора стал бы просто непобедимым.

Турнир проходил у одного из холмов, чтобы можно было на склоне вкопать лавки и народ не стоял. Тут же разносили напитки, прежде всего, в кувшинчиках примерно по пол литра, мед. Были заказы и на Рейнское вино. Запас и этого пойла имелся. Все стоило дорого, но некоторым было уже плевать на деньги. Такой азарт поглотил людей, что даже страшно становится.

А что будет, если они словно очнуться и спросят за свои потраченные деньги? Нет, я не боюсь, что придут и станут роптать. Силовая поддержка турнира — это стрельцы Первого Стрелецкого приказа. И с нами связываться себе дороже. Но вот судачить по углам станут точно.

— Как с куста собрали, — говорил испуганно Игнат, нагибаясь и шепча. — Четыре сотни и двенадцать ефимок. А еще и кто переможца не выяснили.

Да, оказалось дело очень прибыльным, я даже сказал бы, что сверхприбыльным. И это же без расчета того, сколько получится заработать на напитках, да закусках. Вон, пирожок с зайчатиной, стоит ажно две копейки у нас. Это сильно дороже, чем даже у Красной площади. Но покупают. Нагорланятся, да и давай пить и заедать свое горе или радость.

Выходит, что можно в месяц спокойно иметь более двух тысяч рублей, если устраивать турниры раз в неделю. Отдавать при этом рублей двести в казну Стрелецкой корпорации, на оплату некоторых задействованных в обслуживании людей. И все… можно экипировать и содержать целый полк. Еще и останется.

И тут я увидел его. Подобные слова, наверное, должны были бы прозвучать, если бы здесь оказалась какая-то очень-преочень красивая женщина, и я, словно бы, обомлел, лицезрев её красоту.

Но нет. Увидел я десятника, о котором, если уж признаться самому себе, и забыл вовсе. А вот он.

— Игнат, делай, что хочешь, обещай какие угодно деньги, но этот десятник должен выйти со мной в круг, — сказал я, указывая лишь глазами в сторону человека, который некогда поступил со мной не совсем вежливо.

Это был тот самый десятник, которому я обещал обязательно на кулаках набить морду.

— А, так это же Никифор! Он завсегдатай кулачных боёв, — подсказал один шустрый паренёк, разносящий у нас пирожки с зайчатиной.

Я посмотрел на этого встревающего во взрослые разговоры восьмилетнего, а, может, девятилетнего, паренька.

— А почему у нас дети работают? — спросил я у Игната.

Тот лишь пожал плечами. Мол, а почему бы и нет. В принципе, это я уже, как человек в годах и всё ещё не отказавшийся от своих понятий из будущего, так думаю. Хотелось бы сказать, что не место мальцам там, где мужики за деньги дерутся. Ну если справляется, так пускай заработает копеечку, а может, даже и не одну, и в семью.

— Бойцам потребно дух перевести, — провозгласил бирюч.

Бирючами до сих пор называли тех, кто громко кричит, оглашая новости. Я бы назвал Прохора, а это именно он и есть, ведущим нашего шоу.

Посмотрел в сторону Игната и того десятника. Увидел, что глаза заблестели у стрельца, который когда-то был изрядно груб со мной, и я пообещал ему сойтись на кулаках.

Удивительно, что он вовсе не из тех, кого уже отправили в Сибирь, или кого собирались казнить за участие в бунте. Хитрец? Отсиделся в стороне.

— За три рубля выйдет с тобой. И, коли ты не был тем, кто всех зверёнышей научаешь, которых тут все хвалят, то предупредил бы, что супротивник твой силён, — сказал Игнат.

— Три рубля? Чего же так дорого? — возмутился я.

Это же получается, что моё удовольствие подраться с обидчиком стоит аж половину коровы. Не из дешёвых удовольствие.

— Поку́да бойцы наши дух переводят, в круг выйдут полковник Стрельчин, наставник государев, и десятник Никифор Иванов сын Никифоров… Ставьте серебро ваше!

В это время я уже завязывал перчатки.

Да, бои происходили в перчатках, но в таких, где только прикрывались немного костяшки кулаков. Хоть как-то, но это, наверняка, уменьшало травматизм. При этом и в таких перчатках вполне можно было сделать захват и побороться, что отнюдь не воспрещалось.

— Поставил на тебя сто рублей, — прошептал мне Игнат, будто бы проходя мимо.

Я удивился. Это были просто огромные деньги. И получилось бы выигрыш взять. Ведь как минимум, для того чтобы заработать, на моего оппонента должны поставить хоть сколько-то больше ста рублей.

Значит, ставят на десятника. А мне следовало быть осмотрительным. Если он такой любитель кулачных боёв, наверное же неплохой боец.

— Встретились, Никифор? — спросил я, когда мы зашли в круг. — Помнишь, что я обещал тебе, когда выезжал из Кремля? Помнишь ли ты, что бил меня?

— А три рубля я уже заработал, — усмехался мой соперник.

Может быть, он и прав. Иные будут готовы и ногу поломать, только бы три рубля заполучить.

— Да и посмотрим ещё, кто кого, — усмехнулся Никифор.

Я не стал отвечать на этот выпад.

— Начали! — выкрикнул Прохор.

Оппонент тут же сократил дистанцию и попытался посчитать мои зубы коротким ударом. Наверняка подобная тактика могла бы сработать, но у меня получилось отклониться. Просто я знал, что могут быть и короткие удары, а не размашистые, как большинство здесь бьют.

Неожиданно мой оппонент выбросил ногу и показал, что даже неплохо растянут и включает ноги. Это вообще поразительно. У него даже получилось задеть меня в плечо.

Пора было и мне показать, на что я способен. Разрываю дистанцию. Соперник тут же её сокращает. Я, неожиданно для него, ещё больше сблизился, практически обнял.

— Ух! — невольно выдохнул я, получая удар в печень.

— На! — бью головой в нос.

Тут же разрываю дистанцию. Мой противник поплыл. Удар! Есть! Один зуб падает в грязь, которую намесили предыдущие бойцы. Удар! Замечаю, что сбил челюсть, может и серьезно сломал. Сокращая дистанцию, захватил руку, уложил противника на свое бедро.

— Бум! — раздаётся глухой звук от падающего тела, и брызги грязи разлетаются по сторонам.

Резко встаю, седлаю избитое тело и заношу для удара кулак. Выжидаю паузу. Нет, добивать не хочется.

Да и, признаться, противник мне попался шустрый и по местным меркам весьма умелый. Это чувствовалось. И мне пришлось всерьез включаться в бою.

— Лежи, иначе добью, — говорю я своему оппоненту.

Тот было попробовал встать, но вовремя передумал.

— Победа полковника Стрельчина! — полным радости голосом кричит Прохор.

Наверное, стервец, также поставил на меня деньги.

— За то — прощаю, — говорю я, подаю руку десятнику. — Приходи в Преображенское. Поговорим и посмотрю на тебя.

У бойцов, которые долго и с умом занимаются единоборствами, всегда вырабатывается понимание своего соперника. Бывает, что ещё бой не начался, а уже можно понять, что перед тобой боец или, так, бутафорская груда мышц.

Десятник был бойцом. Более того, если его подучить, показать некоторые азы военно-прикладного рукопашного боя, то можно из него сделать и инструктора. И мне очень не хватает людей, которые бы могли заменять меня во время тренировок или помогать вести их.

А ещё просто катастрофически не хватает офицеров. И набирать в свои полки сплошь иноземцев, которых также не сильно густо, я не хочу. Не потому, что не доверяю всяким немцам. И даже не из-за чувства патриотизма.

Немец на русской службе — всё равно чужак. Год повоюет, потом уйдёт. А если вкладывать в этого офицера силы и время, то это становится крайне невыгодным. А вот подтягивать своих, русских офицеров, у которых нет проблем с коммуникацией, которые и словечко могут загнуть на русском языке так, что станет понятно любому рекруту, — вот такую хочу видеть русскую армию.

Кроме того, уже устоявшиеся в своем ремесле офицеры-иноземцы трудновоспитуемы. Они ведь обучились всем тем воинским премудростям, которые сейчас главенствуют в Европе. А у нас в армии, как я искренне надеюсь, много новшеств впереди. Да и вопрос сохранности военной тайны тоже не стоит последним.

Полуфинальные и финальные бои прошли так, словно бы специально бойцам было дано указание биться красиво, театрально, долго.

Никто не хотел сдаваться. И было удивительно, что в финале я не встретил сразу двоих своих бойцов, а представлял Преображенское лишь один из моих будущих диверсантов.

Победил он, но лишь благодаря тому, что применил приёмы, которых оппонент не ожидал. Там нажал на точку болезненную, тут надавил на носок. Мелочи, но его противника это сильно обескуражило.

— Кто таков? — подошёл я к побитому, проигравшему, но не сломленному финалисту.

— Маратка, сын Ивана Скоригина, мастера кожевенных дел, — сказал парень.

Я удивился, когда присмотрелся к этому уже бородатому мужику. А ведь действительно — акселерат. И глаза молодые, и лицо можно было бы сказать, что молодое, но заросшее уже достаточно грубой бородой.

— Сколь годков тебе? — спросил я.

— Так семнадцать, — ответил молодой уникум.

И такого бойца терять никак нельзя. Что же будет, если его выучить, да ещё и подрастёт? Росточком да статью вряд ли догонит Гору, но занять второе место после него вполне сможет.

— Завтра в Преображенском жду, — сказал я.

— Так никак не могу я. Батюшке-то помогать в мастерской потребно, — понурив голову, предоставляя возможность капелькам крови слететь с насиженного места на кончике носа, ответил Маратка.

— Я сказал, а ты придёшь. А нет — так и за тобой, и за батюшкой твоим приду. Говорит тебе наставник государев, — грозно сказал я.

Придёт, никуда не денется.

А я с удивлением для себя открыл ещё одну полезную грань с организованными кулачными боями. Это же можно заниматься кадровым вопросом, присматривая для себя наиболее одарённых, выносливых, мужественных бойцов.

Грамоту освоят, и всем иным премудростям офицерским также обучим. Может быть, и не из всех впоследствии выйдут офицеры или даже нижние чины, но кто-то из них ещё прославит матушку Россию. Но… очень много значит характер, да чтобы упертый. И голова, без разумности которой невозможно было бы дойти до финала.

Я возвращался домой весёлым и обдумывал огромное множество планов. Заработать за день более семисот рублей! Это же просто чудо. И казалось, что же может произойти, чтобы этот день испортить?

— Бах! — прозвучал выстрел из-за дерева в Соколином лесу по дороге в усадьбу.

Пуля попала в меня, и словно бы вся небольшая вторая жизнь пронеслась перед глазами, когда я падал с седла. Темнота…