Слуга государев 4. Священная лига

Глава 18

Дикое Поле Крепость Болы-Сарай.

20 апреля 1683 года.

— Ногайцы пришли! — сеял панику Еремей Акулов.

— И что? Наступают? — спрашивал я.

— Стоят в дневном конном переходе, — пожал плечами казацкий старшина.

— Что это меняет? — спросил я у казака, или даже скорее задал себе же вопрос.

Тот пожал плечами в недоумении.

— Так нагайцы жа, в дне перехода, — сконфузился старшина.

Я подумал. День перехода… Может хватить времени.

— Как лучше от степняков оборониться? — уже подсознательно, включая менторский голос, словно передо мной ученик спросил я.

Профессиональная деформация.

— Так в крепости и лепше иного обороняться от степняков, — растеряно отвечал Акулов.

У меня ученики более уверенные в своих ответах.

— Потому потребно нам быстро брать крепостицу и тогда уже ни степняки не страшны, никто, — сказал я.

Конечно, не все так просто. И уже скоро понадобится и порох и припасы, если только мы их не возьмем в Болы-Сарае. И ногайцы могут перекрыть коммуникации, связь с засечной чертой. Может в этом замысел? И те ли это нагаи, которые должны были присоединиться ко мне? Тут ли мой тесть? Вопросы… Вопросы…

Но так или иначе, а с ногаями нужно будет решать. После того, как возьмем крепость. И это все очень странно, на самом деле. Логично было бы степнякам обрушиться на нас лавиной, да при поддержке гарнизона крепости. Что-то тут не то. Но выяснять это буду позже. Пока нужно взять крепость.

Скоро бойцы находились на исходных позициях и ждали приказа. Нет, не должно было прозвучать ни каких-то слов, или даже не должны были появиться условные знаки. Сигналом начать выдвижение станет выстрел из пушки. Словно бы как в Октябрьскую революцию прозвучал грохот орудия с крейсера Аврора.

Крепость Болы-Сарай была небольшой, частью каменной, но с деревянной надстройкой сверху. Стены не высокие, не более десяти метров. Но для меня решающим были не определяет размеры, а то, что это всё-таки крепость. И что внутри неё сейчас закрылись никак не меньше тысячи защитников, но их число вряд ли должно быть более четырех тысяч. Орудий было не менее двадцати.

Взять бы предварительно какого-нибудь языка, вдумчиво его расспросить. Но никто нам на пути не попадался, кроме конных разъездов ногайцев.

— Начинайте! — решительно сказал я, когда и без того началось движение.

Никто не должен видеть, что у меня есть хоть какая-то толика сомнения в том, что я делаю. Так что только вперед, только победа!

— Ба-бах! — прозвучал первый выстрел из пушки.

Наш выстрел. Ночью часть полевых орудий удалось подвести на расстояние, с которого, если ещё немного больше увеличить заряд пороха, то небольшие ядра долетают до каменных деревянных стен крепости. И если камню было не так уж и «больно», то два ядра, попавшие в деревянную надстройку, немного, но подпортили настроение защитникам.

Рассчитывать на то, что эти снаряды смогут сколько-нибудь существенно помочь предстоящему штурму, я не стал.

Мы отвлекали врага, чтобы иметь возможность подойти к нему с другой стороны. Нынче, в предрассветный час, когда первые лучи солнца сообщают о том, что день должен быть ясным и тёплым, я сдавал свой второй экзамен на профпригодность.

Первый был во время Стрелецкого бунта. Но сейчас иное, сейчас можно и нужно биться в полную силу, без оглядки и жалости. Перед нами те, кто столетиями убивал, грабил, угонял в рабство русских людей. И не раскаялись, не повинились, чтобы хотя бы

С северной стороны крепости, где я и находился, относительно основных сил по фронту, последовали ещё шесть выстрелов. А в это время на южной окраине Болы-Сарая молчаливо, соблюдая, насколько это было возможным, быстро и решительно, слаженно, к укреплениям крепости должны были уже бежать воины.

Первыми, кто по плану взойдет на валы — это мои ученики, диверсанты, наиболее сильные и подготовленные бойцы, как я считал. И я очень рассчитывал, что им удастся выиграть минут десять, когда противник будет сосредоточен на севере крепости.

На юге же бойцы тащили большие деревянные настилы, двенадцатиметровые, если не больше, но такие, которых должно было хватить, чтобы перекрыть небольшой вал.

Это деревянная конструкция хоть и казалось устойчивой, не могла выдержать, например, одновременно десять стоящих или бегущих человек по ней. Но что-то более массивное и прочное соорудить не получалось. Так что и выходило, что нужно как можно больше времени, чтобы дать шанс бойцам с южной стороны возможность тонкими ручейками, находясь на хлипком перекинутом через вал мостике, не более, чем впятером одновременно, накопить достаточно сил, чтобы начать взбираться на в стену.

— Начинайте ложный приступ! — приказал я. — Как и уговаривались, не спешить. Токмо когда с юга взойдут на стену следует действовать.

Сразу пять тысяч русских солдат и казаков выдвинулись вперёд. Они шли неспешно, ведь главная задача — это показать врагу намерения, но не ударяться в лоб об оборону крепости.

Я наблюдал в зрительную трубу за тем, как на северной части крепости становится всё больше защитников. И это явно турки, особо различимы были мундиры янычар. Но, судя по всему, их здесь немного, роты две, вряд ли больше.

А ведь при подходе к крепости никто не мог ответить определённо, что крепость эта не ногайская, хоть и находится в степи, где кочуют ногайцы, не ханская, а всё же турецкая. Хотя предполагалось, что турки имеют в своём распоряжении те рода войск, которые способны сражаться на крепостях. Иные степняки, им бы на конях воевать. И то не долго. Век таких воинов уходит безвозвратно.

Удивительно, как мало было сведений о противнике, о Крымском ханстве, с которым нам предстоит схлестнуться. Вопиюще мало. Следовало с прискорбием принять, что русская разведка работает из рук вон плохо. Её, можно сказать, почитай что и нет.

Но ничего… Впереди успехи, я в это верю.

И теперь я наблюдал за разворачивающимися событиями, размышляя о том, правильно ли всё-таки выбрал себе роль. Откровенно хотелось быть в рядах штурмующих. Но пришлось одергивать себя, сдерживать свои желания, оправдываясь тем, что я командующий и без меня наступление дивизии быстро схлопнется.

Да и откровенно не хотелось умирать. У меня родился сын, любимая красавица жена, мама, сестрица, братья мои. Начал и не довел до ума пока скудные, но перспективные проекты. Смею надеяться, что я России нужен настолько, что не имею никакого права рисковать собой.

— Бах, бах, бах! — зазвучала крепостная артиллерия.

— Зачем? Без толку же! — произнёс я вслух.

Но отвечать мне было некому. Да я и не адресовал вопрос кому-то конкретному. Все те, с кем я мог бы обсудить действия турок, сейчас находятся на передовой или рядом с ней. Окружали же меня лишь пять посыльных, в обязанности которых входило вовремя сообщить мои приказы, подать условные сигналы или знаки.

Турки открыли огонь из своих пушек, скорее всего, потому, чтобы показать свою готовность отразить наш штурм. Расстояние передовых наших отрядов до крепости было ещё более, чем в версту, и, насколько позволяла судить рекогносцировка, не было у турок такой артиллерии, которая могла бы с уверенностью поразить наступающие полки с дальности от версты и более. Они пугали. Зря. Сегодня пугливых русских не будет. Хватит… натерпелись.

Главное же, что выстрелы эти прозвучали только с северной стороны. Значит, что бойцов, максимально скрытно подходящих с южной части крепости, ещё не заметили.

*. *. *

Воин Никитович Деменков, один из трёх дворян в особом отряде полковника Стрельчина, вёл роту бойцов на приступ крепости Болы-Сарай. Максимально пригнувшись, настолько, чтобы можно было ещё бежать, но уменьшить обзор для обороняющихся, отряд спешно приближался к крепостному валу.

Коленки воина Никитовича подкашивались, приходилось с этим мириться и следить за тем, чтобы не упасть. Но это было единственное проявление малодушия. С остальными явлениями у командира отряда справиться получилось.

И вот он — ров. Удалось, не привлекая к себе внимания, подойти вплотную к крепостным фортификациям. Все, как полковник и говорил, все, что как он рассчитал. Деменков, успев пообщаться со Стрельчиным, стал превозносить своего командира, стремился быть похожим на него.

— Бах! — раздался выстрел в сторону бойцов, которые поднимали настилы, чтобы перекинуть их через ров.

Обнаружены. Но сильно позже, чем даже предполагалось. И это давало дополнительные шансы.

— Быстрее и не скрываться! — отдал приказ своим бойцам воин Никитович.

— Бах, бах, бах! — последовали следующие выстрелы.

Воин Никитович заметил, как одного из его бойцов крутануло от попавшей в плечо пули, и он свалился в ров, до этого уже находясь посередине его на деревянных досках.

— Бах-бах! — по стрелявшим защитникам крепости начали работать русские стрелки.

Штуцерники загодя заняли свои позиции, ночью проползли по уже достаточно высокой траве и ждали, когда придёт их час. Располагались практически у кромки рва. Расстояние до крепостной стены было около двухсот шагов.

С этого расстояния стрелки из штуцеров с конусными пулями гарантированно могли поражать своего противника. Турки же эффективно работать не имели никакой возможности. Мало того, что расстояние было большим и бить относительно прицельно можно было только из нарезного оружия, так ещё и русские стрелки были рассредоточены.

Выстрелы продолжали звучать. Больше ста стрелков меткими выстрелами выбивали не только солдат противника, но и артиллерийскую прислугу. Быстро перезаряжались, снова били.

Воин Никитович был уже под стеной.

— Лестницу, чёртово племя! — кричал он, подгоняя бойцов, которые замешкались при переходе через ров.

Уже скоро полетели кошки, цепляясь за деревянные надстройки крепости. Выставлялись лестницы, бойцы были готовы взбираться на крепостную стену.

Несмотря на то, что южная часть — главное направление приступа, здесь было не более тысячи русских бойцов. Около двухсот из них уже стояли под крепостными стенами. Часть направили свои пистолеты вверх, стреляя не то что в появлявшихся людей, но даже туда, откуда предположительно могли появиться турки, сбрасывающие камни, намеревающиеся стрелять по наступающим русским.

Не было уже никакого смысла действовать скрытно. Это замедляло события. Сейчас можно было работать открыто, решительно, быстро. И бойцы резко выпрямились, ускорились.

— Подавайте общий сигнал к приступу! — выкрикнул я.

Театральная постановка закончилась, начинается суровая проза жизни и войны. Теперь мы уже не будем показывать, что лишь только намереваемся атаковать. Теперь мы всеми силами будем давить противника.

Уже послышались выстрелы и звуки боя со стороны южной окраины крепости. Следовательно, нам необходимо поддержать своими действиями основных штурмовиков. Задача — не дать противнику перебросить большую часть своих сил с северного направления на южное.

Одну из боевых задач, продиктованную нашими тактическими приемами, мы выполнили. Часть турок побежала на южную окраину своей крепости, здраво рассудив, что основные события разворачиваются именно там. Теперь же мы раздёргивали оборону турецкой твердыни уже не демонстрировали намерения. Ускоряясь, большими силами, начинали штурмовать крепость.

Все доски, которые мы успели за один день расколоть из срубленных деревьев, всё это пошло на изготовление деревянных настилов, при помощи которых сейчас на южной окраине крепости мои бойцы должны перебраться через ров.

С северной же стороны мы закидывали ров фашинами.

— Бах-бах-бах! — стреляли по защитникам крепости русские меткие стрелки.

По фронту их было сильно меньше, чем с южной стороны. Но в зрительную трубу я уже видел, что пуля с расширяющейся юбкой впервые в своей истории берет кровавую жертву. Стрелки били с расстояния, до которого могут долететь только вражеские ядра и бомбы.

Но бойцы были рассредоточены настолько, что расстояние между стрелками составляло порой и двадцать шагов. Так что противник мог стрелять, но это все равно, как ядрами бить по воробьям. Злым воробьям с титановыми могучими клювами, которые так клюнуть могут, что и череп проломить.

Группы солдат и казаков подбегали ко рву, скидывали свою ношу в виде фашин, плотно связанных прутьев или пучков травы. Скоро, словно бы в ускоренном режиме просмотра фильма, ров заполнялся всем тем, по чему скоро смогут перебраться к крепостным стенам русские солдаты. Но все еще главным направлением штурма было южное.

— Направьте резерв на юг! — последовал мой приказ.

Посыльный тут же отправился одвуконь на юго-запад, где должны располагаться более тысячи бойцов резерва. Не только моих, наполовину там было и казаков.

Акулов выделил наиболее умелых и лихих станичников, которые, по его мнению, лучше справятся в штурмовыми действиями. Я тоже отрядил часть преображенцев в резерв.

Точной информации у меня не было, но и не было посыльного, который бы сказал, что на юге всё плохо. Зрительную трубу не было видно, но я предполагал, что там бой уже должен кипеть на стенах.

Словно боевые злостные муравьи, казаки, облепив крепостные стены лестницами, взбирались наверх. Часть из бойцов оставалась внизу, и я прямо чувствовал на своей шее, как должно быть неудобно и как что шея должна затекать, потому что необходимо смотреть наверх и стрелять в любого появившегося защитника, который стремится либо скинуть лестницу, либо наградить православных воинов камнем или пулей.

Солнце постепенно, но неумолимо входило в свои права. И это становилось проблемой и для русских бойцов, и для противника. Может, нужно было атаковать отдельными силами с востока? Тогда враг мог быть ослеплён ярким солнцем, в то время как русским штурмовикам солнышко подогревало бы спину, увлекая вперёд.

Всего не предугадаешь.

Воин Никитович был сильно удивлён, как развиваются события. Было с чем сравнивать. Он ещё совсем юным воином участвовал в Чигиринских походах. Так что знал, какую цену должны заплатить те, кто идут на приступ. Обороняться всегда легче.

Но пока в его отряде только двое раненых. Больше сотни метких стрелков заставили противника прятаться. Так что турки ожидали русских уже непосредственно на стенах, не решаясь лишний раз становится мишенью для русских стрелков.

— Взошёл! — раздался крик чуть в стороне.

Находящийся всё ещё внизу, наблюдавший за тем, как взбираются по лестнице его бойцы, Воин Никитович взглянул в сторону. Там с флагом в руках на стене стоял русский солдат.

— Твою Богу душу мать! — выругался командир особой сотни полковника Стрельчина.

Знаменосца наотмашь рубанул янычар своим ятаганом. Он он не упал. Трое других русских солдат, следовавших сразу за убитым смельчаком, подхватили и знамя, и окровавленное тело первого русского солдата, забравшегося на стену турецкой крепости. Русских воинов на крепостной стене становилось всё больше, они начинали отвоёвывать пространство и плацдарм для других солдат.

— Быстрее, чёртово племя! — кричал Воин Никитович, подгоняя своих бойцов. — Там русские солдаты умирают!

И ведь подействовало. Прав был Егор Иванович Стрельчин, утверждая, что каждый воин должен настолько любить своего государя, своё Отечество, чтобы оставаться готовым в любой момент отдать жизнь за эти идеалы.

И сколько сам капитан Деменков говорил со своими бойцами, сколько говорили священники, присылаемые полковником, сколько Егор Иванович во время тренировок, когда присоединялся к роте, говорил о необходимости любви к царю и Отечеству.

Солдаты прониклись. И теперь их вперёд ведёт уже не столько необходимость, или жажда наживы, или бранные слова командира, сколько вера в то, что они делают, и в то, что они на стороне правды.

Скоро и сам воин Никитович был на стене. Здесь было сущее Вавилонское столпотворение. Русские и турки, скорее, не кололи друг друга, не стреляли, а просто вытесняли, толкались плечами. В первых ряда было невозможно поднять руку. И ситуация казалась патовой. В какой-то момент ни одна из сторон не могла продвигаться.

— Пистолеты готовь! — кричал сотник-капитан Деменков.

Тут же стоящие рядом с ним не менее чем полтора десятка бойцов достали из своих поясов пистолеты, подняли их кверху, изготовились стрелять.

— Залпом пали! — прокричал капитан Деменков.

— Бах! Бах! Бах! — прозвучало множество пистолетных выстрелов.

Повторялся маневр, придуманный еще во время неудачного штурма Кремля бунтовщиками.

Свинцовые пули пролетали поверх голов русских солдат, устремляясь во врага. Промахнуться было невозможно, это как стрелять в сплошную стену. Поэтому не менее десяти турок получили ранения или моментально умерли. Чаще всего пули прилетали в головы османов, так что некоторых, кому сравнительно повезло, лишь посекло лица осколками разлетающихся черепов.

— Шаг! — выкрикнул сотник-капитан.

И тут же в едином порыве все русские ратники сделали шаг вперёд, ещё больше тесня своих врагов. Всегда порядок и организованность бьёт силу, даже отчаянную отвагу.

Плацдарм расширялся. И всё, казалось, складывалось в пользу русского войска. Вот только число штурмовиков было несравненно меньше, чем защитников. Тут бы подкрепление.

— Твоё благородие, — согласно новому уставу обратился к Воину Никитовичу один из его сержантов. — Так, тама… это… резервные полки идут к нам.

Капитан выдохнул. Насколько же вовремя идёт поддержка!

— Перезаряжай пистоли, готовь залп! Турку берите в ножи! — с боевым азартом воодушевлённо кричал воин Никитович.

Не только к нему пришло второе дыхание. Русские солдаты стали пуще прежнего отвоевывать стену шаг за шагом.

*. *. *

Гремели пушки, стреляли не только стрелки, но и бойцы, оказавшиеся под стенами. Тем самым предоставлялась возможность другим русским солдатам лезть на стену. Крепость будет наша, в этом я уже не сомневался. Вопрос стоял только в том, какой ценой это нам дастся.

На одном из самых безопасных участков, где уже расчистили площадку на стене, я, прикрываемый сразу двумя десятками солдат, взобрался наверх. Посчитал, что сейчас ситуация позволяет и мне немного погеройствовать.

Хотелось окропить свою шпагу кровью врага, но увидел, что это вряд ли получится. И по левую и по правую руки было уже слишком много русских бойцов, что и не пролезть. Да и зачем мне нарушать то, что эффективно работает? Солдаты с примкнутыми штыками, словно бы копьями, теснили и продавливали врага.

Всё правильно, всё, как учились. Периодически солдаты сменялись другими, которые выходили в переднюю линию с перезаряженными ружьями. Делали залп, сразу же кололи подранков, переступали через них, двигались дальше, давая возможности своим товарищам перезарядить ружья и после смениться. Методично, но враг уничтожался. Это была работа. Та, которой обучались, и которая дает свои плоды.

Уже видны были русские воины снизу, в городке. Уже открывались ворота, и Стременной полк, а также конные казаки начинали свой разгон, чтобы ворваться в крепость на конях и поставить жирную точку в противостоянии.

— У-у-у-у! — громко, перебивая звук сражения, заревели трубы.

Я уже подумал, что защитникам крепости пришли на выручку те самые ногайцы, что стояли в дневном переходе. Но, нет.

— Они сдаются! — начали кричать русские войны, когда сразу после звука труб турки стали становиться на колени.

Моя первая крепость. Надеюсь, что не последняя. И куда пленных девать? Но лучше уж такие заботы.

*. *. *

Перекоп

20 апреля 1683 года

Пока ещё Крымский хан Мурат Герай с нескрываемым удивлением, раздражением, а ещё и с брезгливостью встречал нежданных гостей. Вот уж кого он не ожидал увидеть перед своим отбытием в Стамбул, так это иезуитов. И хотелось бы казнить сразу, но зачем-то они приехали. Можно выслушать, а после казнить.

Мурат Герай был образованным человеком, большую часть своей жизни провёл в Стамбуле, встречал разных людей, в том числе и европейцев. Кто такие иезуиты, он знал.

— Что нужно вам, неверные гяуры? — надменно спрашивал пока ещё Крымский хан.

Мурат был ещё разочарован тем, что турецкий султан принял решение сменить его на другого родственника, на Хаджи Герая. Полководческие способности Мурата, больше похожего на муллу, чем на грозного воителя, были невелики.

В преддверии Великой войны, а также чтобы удовлетворить желание крымских беев, не особо довольных вялой политикой Мурата, крымским ханом был уже назначен Хаджи Герай. И прежний правитель Крымского ханства направлялся в Стамбул, чтобы там вновь читать священные книги, греческих авторов, арабских мудрецов и забыть о нелепом периоде своей жизни, когда ему пришлось быть крымским ханом.

— Мы не только прощаем тебе столь оскорбительное обращение к нам, — сказал один из трёх прибывших иезуитов. — Но мы и с подарком к тебе.

— Только подарок придет чуть позже, но он обязательно будет, — сказал другой иезуит.

— И в чём же ваш подарок? — нисколько не заинтересовавшись, для проформы спросил хан.

— Внук одного из подданных твоих… Знаем мы о том, что один из сильнейших ногайских беев собирался примкнуть к Москве. Знаем мы и о том, что этот бей хотел признать своим наследником своего внука, разочаровавшись в сыне своём…

Вот сейчас Мурат заинтересовался. Действительно, порядка семи беев, которые собрали более десяти тысяч лучших степных воинов, так до конца и не определились, за кого им воевать. И был у него предводитель, чьих старших детей когда-то забрала Москва в заложники.

Это был ещё один промах, из-за которого Мурата вызывают в Стамбул. Ведь если союз ногайских беев начнёт действовать вместе с Москвой, то большая часть крымского войска должна будет оставаться в Крыму. Тут уже и подожжённая степь не поможет остановить русское наступление.

— Я понимаю, о чём ты говоришь. У крымского ханства есть свои уши и в Москве. Но что же подвигло вас выкрасть этого ребёнка, если он уже рождён, о чём у меня сведений нет? — уже искренне интересовался Мурат.

Тут, скорее, был научный интерес. Орден иезуитов и его деятельность — тайна, покрытая мракобесием. И Мурат хотел понять, как действует орден и каковы его цели.

— Это же очевидно… Мы не хотим усиления Московии. Русские должны с позором проиграть эту войну. А если им будут помогать многие беи, то всякое может случиться. А ещё нам нужно, чтобы ты оставил в живых одного полковника. К нему есть счёты уважаемых в Речи Посполитой людей, — сказал третий иезуит, до того момента молчавший.

Ян Казимир Сапега посчитал личным унижением, как он проиграл дипломатическую битву в Москве. Боялся, что его враги воспользуются этим промахом всесильного магната. И причиной этого дипломатического провала была, как посчитал польский посол, в том числе деятельность полковника Стрельчина.

Благо, что в польском посольстве никем иным, как польскими шляхтичами, иезуиты и не представлялись, их не вычислили. Представители этого католического ордена и организовали похищение ребенка. А ещё они присматривались к тому, кто развёл бурную деятельность в Преображенском, кто стал во главе карателей Стрелецкого бунта, кто позволяет себе говорить с русскими боярами на равных. Кто учит русского государя и начинает все больше влиять на ум мололетнего царя.

Многое в этом не поддавалось логическому объяснению А если что-то непонятно, то это лучше уничтожить.