Слуга государев 4. Священная лига

Глава 5

Преображенское.

10 сентября 1682 года

— Венчается раба Божия Анна рабу Божию… — басил Иннокентий.

Я стоял, будто бы мальчишка. Волновался, подкашивались ноги. Свеча в руках подрагивала. Не думал, что подобное мероприятие, да ещё такое спонтанное, вызовет бурю эмоций. Принимал решение осознанно, без лишних переживаний. А тут гляди-ка!

Искоса всё посматривал на Анну, будто бы в лишний раз убеждаясь, что сделал правильный выбор. Не встречал я в этом мире более красивую женщину. Уверен, что не смогу подобные эмоции и чувства испытывать рядом с другой.

Она успела обрядиться в красивое платье на русский манер. Это тот случай, когда даже целомудренное, казалось бы, мешковатое платье выглядело совершенным. Головной убор из шелковой красной ленты дополнял какого-то шарма. Или просто я люблю эту женщину и чтобы она не одела, красивее ее нет.

Анна дрожала. Она уставилась в одну точку и, казалось, что не моргала. Застыла, словно бы испуганное изваяние. Ее голова иногда чуть проседала. За пышным платьем не было видно, как подкашивались ноги моей любимой женщины, из-за этого и голова периодически резко опускалась. Любимая женщина? Да, но уже и не только… Жена!

— Будьте же мужем и женой. Помните, что жена — суть есть тень своего мужа. И не будет оного — и тени не станет, — наставлял отец Иннокентий.

Рядом с ним стоял настоятель храма Преображения Господня, а, по сути, небольшой часовенки, поставленной в месте основной дислокации потешных полков, отец Иоанн. Стоял и кивал головой, соглашаясь со всеми словами Иннокентия. Его разбудили сильно за полночь. И понятно, что нарушали каноны, и вообще, так не поступают. Но… Иоанн ничего не сказал. Он открыл храм и вот мы тут. Но венчал Иннокентий.

А этот соловьём заливался. Дорвался до проповеди. Видимо, соскучился на своей тёмной работёнке по службе церковной. Забыл, что прежде — он слуга Божий.

Это я уже потом, когда началось само венчание, понял, что потребовать с Иннокентия, чтобы именно он нас обвенчал, — была отличная идея с двойным дном. Когда патриарх узнает об этом, то вряд ли похвалит своего помощника. А у Иннокентия будет больше мотивации, чтобы не выгораживать владыку. Пока еще владыку…

Впрочем, этот скользкий уж, или даже червь, найдёт возможности и нужные слова, чтобы выкрутиться, выскользнуть.

Мы выходили из церкви, а некоторых так оттуда и выносили. С переломанными рёбрами и со сломанной ногой Игнат всё-таки выжил, был вполне в сознании, но по объективным причинам сам ходить не мог. Но ещё больше он не мог позволить себе пропустить подобное мероприятие, когда его, почти что приёмная дочь, Аннушка, выходит замуж. Так что я своим решением послал пять стрельцов и на носилках Игната привезли.

Было видно, что ему больно, немец-врач, приехавший с ним, не прекращал бурчать, что так нельзя, и что может быть даже и смерть. Но… Бывший шут удивлял своей мужественностью, характером. Нет, ну после меня конечно, того человека, которому я безоговорочно могу доверить свою жену.

Когда мы выходили из церкви, Анна сжимала мою руку так, что я подумывал, что не каждый из моих бойцов обладает подобной силой. А когда у крыльца, чуть ли не силой распихав всех собравшихся, нам перегородила дорогу матушка, мои кости на ладони захрустели, словно бы попав в тески.

— Как-то всё не по-людски! — сказала заплаканная мама. Потом она обратилась к Анне: — Иди ко мне, дочка! И не страшись более меня. Перед Богом ты мне уже дочка.

Мама троекратно расцеловала свою невестку, потом обняла её, меня… расплакалась пуще прежнего, махнула рукой и отошла в сторону. Последовали и другие поздравления. Да, здесь-то и присутствовали только мои близкие родственники. Еще и Никодим, ставший уже почти родственником, Прохор, Игнат. Только лишь взяли одну женщину из царского терема в Преображенском. Так было положено для службы.

— Но всё, друзья, нынче мы к себе! А буде решишься, матушка, пир скликать, так у меня потом спроси. Думаю, что кое-какие знатные гости на тот пир придут, — сказал я, взял свою тень… жену, конечно.

Держась за руки, но уже не так, что нужно было думать о переломе костей, а нежно, мы стремительно отправились в усадьбу. Словно бы боялись что-то не успеть, куда-то опоздать.

Не то чтобы мне очень уж приспичило организовать первую брачную ночь. У нас таких ночей с Анной уже было предостаточно, о чём свидетельствует и её растущий животик.

Невыносимо сильно захотелось остаться наедине. И даже не важно, будет ли между нами физическая близость. Хотелось побыть рядом, поговорить, посмотреть друг другу в глаза. Не скажу, что произошло какое-то значительное перерождение меня, что я ощутил изменения. Нет, но я понял, когда узнал о той опасности, что грозила Анне, насколько же я боялся её потерять.

Так повелось, что мы часто не ценим тех людей, которые рядом с нами, что наполняют нашу жизнь смыслами. Считаем, что это всё норма, так будет всегда. Но вот происходит несчастье, или судьба разделяет, и понимаешь… ты потерял частичку себя. Я терять себя не собираюсь. Так что теперь Анна будет под еще более плотной охраной, когда меня не будет рядом.

Наша первая брачная ночь была такой, словно мы ещё ни разу не были вместе, и что никогда не прикасались к друг другу. Это не была страсть, та, всепоглощающая, основанная на животных инстинктах. Это была любовь. Я словно бы боялся трогать жену, как будто бы она не земная.

Вот дотронусь и… Развеется образ, исчезнет. Но… Я все же рисковый парень. Так что прикоснулся. А когда образ не развеялся, прикоснулся еще и еще…

Я и раньше разделял понятия «заняться сексом» и «заняться любовью». А теперь ещё более отчётливо увидел эту грань и ту стену, которая разделяет, казалось бы, если брать в расчёт лишь только физиологию, одни и те же действия.

Утро наступило тогда, когда уже можно говорить о полноценном дне. Вряд ли был полдень, когда я поднялся с кровати, но близко к этому. Выспаться не получилось, так как легли спать мы с первыми петухами. А эти «будильники» уже орали чуть позже. Все же день убывает, осень.

И сейчас, глядя на мило посапывающую жену, я был ещё больше благодарен Иннокентию и практически простил ему даже покушение на себя. Ведь он нарушил церковные правила. Мы венчались в ночь с четверга на пятницу. Еще и ночью, как воры какие. Да! Мы украли, если только есть где-то склад со счастьем, целый грузовик радости.

Но для меня всё это было только условностями. Словно бы есть штамп в паспорте, а в нашем случае запись в приходской книге, и ладно. Любовь ведь никуда не делась, она была раньше, я сейчас, думаю, что будет в будущем.

— Я нынче же сейчас… Снедать, да? Я нынче же… — лишь только открыла глаза, спохватилась Анна.

— Лежи и отдыхай. А уж про снедь не думай. Поем с царского стола, — улыбнулся я, поцеловал жену.

— Ну как же, я жена и повинна кормить тебя, — искренне удивилась Анна.

Вот интересно, кому мне говорить спасибо, что воспитали будущую жену столь заботливой и в Домострое? Правда, полностью домостроительной моя супруга быть не должна.

— Волю мою хочешь исполнить? То вот тебе она… — я усмехнулся. — Найму для тебя наставника по этикету европейскому, да чтобы он занимался и твоими платьями. На людях показываться будешь пока в тех сарафанах, как обычно, но богатых. И платья европейские чтобы были, и кабы их носила при мне.

— Так там же вот это… — Анна чуть распахнула свою ночную рубашку и показала мне грудь. — Всё напоказ.

Я, было дело только начавший одеваться, тяжело вздохнул и стал раздеваться. Зря она мне продемонстрировала такую красоту. Пришлось задержаться еще на час.

А после, с удвоенной энергией, счастьем и радостью отправился по своим делам.

Перво-наперво я распорядился своим доверенным дьякам начать копировать бумаги патриарха. Как минимум должно быть не менее, чем двадцать копий. Многие получат эти бумаги. Наверное, удивлял писарей, что такое тайное и даже по некоторым соображениям, и преступное дело, поручаю с веселой, может и глупой, улыбкой. Наверное, если бы пришлось, я бы и убивал человека со счастьем на лице.

Тут же отправился на учебные площадки. Тренировки шли полным ходом. Хотя без моего присутствия было ощущение, что слегка подлениваются как офицеры, так и будущие солдаты.

Настроение было не ругать, наоборот, сделать что-то необычное, что-то детское…

— А ну мяч мне давай! — выкрикнул я, забегая на футбольное поле.

Тут же мне сделали пас, неумело, так что пришлось самому возвращаться за улетевшим в сторону мячиком. А потом я показал дриблинг. Обвёл первого, чуть приостановился, мячик катнул себе под ногу — он полетел мимо молодого парня, оббегаю его, бью…

— Гол! — кричу я, будто бы забил его в финале чемпионата мира по футболу.

Радости полный организм. И почему я раньше не женился? Такие эмоции пропускал! Тут бы не стать «свадебным наркоманом», не думать еще жениться. Хотя… можно же отмечать каждый год День Свадьбы.

— Вот как играть нужно, олухи! — закричал Прохор, поставленный мной над Потешным Вторым полком.

Здесь были собраны мальчишки в возрасте от десяти до двенадцати лет. И государь не возражал, если таких, по его мнению, уж сильно малых, будет обучать мой человек.

Сам-то Пётр Алексеевич считал себя уже чуть ли не совершеннолетним. Он занимался, если в коллективе, то только с Первым Потешным полком, куда входили парни тринадцати-пятнадцати лет.

Я ещё немножко посмотрел, как ребята играют в футбол. Плохо. Толпой бегают за мячиком. О том, что можно передавать пас, практически никто и не знает, ноги — крюки, визгу много.

Впрочем, не сказать, что, когда я наказывал и старшим играть в такую игру, то долго и упорно их обучал этому. Не было, когда. И то, что для меня казалось простым, на проверку, не понятно для других, Ничего, еще подучатся.

Между тем я подумал, что командные игры — это всегда хорошо, в том числе и для скрепления коллектива. Так что футбол я уже внедрил. Подумаю, может быть, даже буду внедрять и хоккей. Зима близко!

Всяко подобные подвижные игры полезны для молодого организма, а ещё они укрепляют иммунитет, повышают выносливость. Тут же и ловкость тренируют, и разрабатывают вестибулярный аппарат. Так что одна только польза, если не считать порой ушибленных ног, рук, да и драк. Но, на то есть наставники, командиры, которые должны всё это пресекать. А травмы еще чаще получают отроки и в других местах. Больше всего на полосах препятствий.

В мечтах было в будущем устроить небольшой турнир по футболу среди разных команд, включая ещё и стрелецкие, с каждого полка. Если только стрелецкое войско ещё сохранится к этому времени. В прошлой жизни я футбол любил.

А вообще это не такая уж и утопическая идея — устроить состязания. Соревновательный дух — он сильно повышает мотивацию. А если ещё по итогу положить, например, рублей двадцать победителю… Вот это будет заруба! Куда там советским хокеистам против канадцев!

Недолго понаблюдав, как занимаются бывшие крестьяне, ставшие уже почти что полноценными рекрутами, солдатами, я отправился в хозяйственную часть.

— Ну как, всё ли готово к учениям? — стараясь говорить строго, спрашивал я у пока что сотника Еремея Никитича Кулакова.

Уже настолько хотелось называть иными чинами этих людей, которые начинают обучаться воевать по-другому, что старые названия никак не годились, не ложились на слух. Вот сейчас бы я его назвал, может, и не капитаном, но старшим лейтенантом. Пускай будет старшим поручиком, или просто поручиком, если вводить чин подпоручика.

Нужна реформа военная. И она почти уже готова. Государь в курсе, одобряет. Я сделал так, что Петр Алексеевич, словно бы сам догадался. Мы с ним три урока в подряд готовили реформу для… Условной страны. А потом царь задумался.

— Коли все так складно, как мы нарешали, отчего же в Отечестве нашем не ввести такое? — задался государь вопросом.

— Пригласите, ваше величество, бояр, Ромодановских, кои войной заведуют, да Матвеева. Обскажем им все. И пущай принимают преобразование, — сказал тогда я.

Преображенское

29 сентября 1682 года.

Работа спорилась. Объекты в Преображенском строились на глазах. Более того, под строительство каменных сооружений, вполне легально и под подписью Юрия Федоровича Ромодановского, стояться и мельница и сразу немалого размера кирпичный завод. стройкой заведует голландец Вандервилль. Построены и многие мастерские. И сегодня я собирался продемонстрировать приглашенным боярам то, что хотел бы показать и несговорчивым послам.

И вот…

— Господин полковник, прибыли бояре, — обратился ко мне по-новому «преображенскому» обращению стрелец.

— Иду встречать. Передай всем, дабы готовые были! — сказал я, сел верхом на Буяна и уже достаточно лихо направил коня в сторону въезда в Преображенское.

Скоро мы уже стояли под навесом. Моросил дождь, хотя холодно не было. Пили вино, но умеренно. Впереди представление, а не попойка.

— Ты уверен в том? — спрашивал меня Григорий Григорьевич Ромодановский.

— Да! — решительно и громко ответил я.

Так, чтобы вся комиссия уже услышала мой однотипный ответ на один и тот же вопрос, заданный раз в… «надцатый».

Главнокомандующий русским войском, Григорий Григорьевич, пожал плечами и отставил бокал с рейнским вином.

— Ох, гляди жа! Как бы не было худо, — пожурил меня Матвеев, демонстрируя яркие положительные эмоции.

Что-то он в более чем приподнятом настроении. Я тоже полон энтузиазма и даже могу сказать, что счастлив. Но я молодожен, и жена у меня лучшая, и тесть у меня… имеется…

— А что худого может быть, бояре? Мы отработаем те приемы, что обычно. Покажем, как разбивается бивуак, да степняков покажем. Пусть бы уже соглашались на наши условия послы, — говорил я. — Они поймут, что у нас сила зарождается. Задумаются.

— Ишь, ты! Выискался голова иноземного приказа! — усмехнулся Матвеев. — Уже в дела посольские лезешь.

Бояре снисходительно улыбнулись. Наверное, такие усмешки можно было сравнить, когда взрослый человек слушает советы от пятилетнего мальчика. Мол, молодец, умный ребенок растет! Но… Ребенок.

— Вам, бояре, принимать решение. Я выказал то, что думает государь, — устав уже спорить, сказал я.

— Государь ли? — уточнил Матвеев и посмотрел на Юрия Федоровича Ромодановского. — Отчего Стрельчину государь говорит, а не тебе, боярин?

Такие слова можно и нужно было стерпеть мне. Но вот в отношении считай что и равного… Все трое Ромодановских стали в стойку, что показалось, готовы и мужицкую драку начать, да бороды повыдергивать. А, нет… Матвеев побрился, оставляя на малоросский, или все же на польский, манер длинные усы. И Юрий Федорович так постриг бороду свою, что это, скорее, уже щетина, чем, собственно, борода.

— Ты, Артамон Матвеевич, своими делами промышляй, а меня не наделяй упреком, что не в почете я у государя. Все, порученное мне, справно, — сказал грозным голосом Юрий Федорович.

Я знал, что его уже несколько нервирует то, что я стал для Петра Алексеевича и другом, и наставником. А вот Ромодановские все же держатся на расстоянии, словно бы Петр побаивается их, или они его. Не получается доверительного контакта. Скорее царь теряется рядом с тем же Юрием Федоровичем. Ну, есть такое, мощные они люди, Ромодановские. Да и голоса, как на подбор, у каждого зычные, как звуки раскатистого майского грома.

— Да будет тебе… — улыбнулся Матвеев.

Вот не могу понять, откуда в нем такое настроение.

— Покажешь нам, чем поражать будешь послов, али не готов? — спросил Григорий Григорьевич Ромодановский, поспешивший сменить тему разговора.

— Два часа и все будет, — отвечал я.

— Вот и добре… Пошли с тобой, полковник, поговорим! — усмехаясь, говорил Матвеев.

Отошли немного.

— Это ты крамольные письма на патриарха разослал? — весело спросил Матвеев.

Как? Со мной рядом завелся крот?

— Рассказывай, Стрельчин! — уже серьезным, суровым тоном потребовал боярин.

Можно почитать:

Что можно сделать «провалившись» в царский Петербург? А если ты мирный профессор и не боевик? Выжить. Если позволят

https://author.today/work/291306