Слуга государев 4. Священная лига

Глава 19

Вена

20 апреля 1683 года

Император Священной Римской империи сидел у зеркала и наслаждался тем, как его расчёсывали золотым гребнем. Вот только это произведение искусства, с гравировкой имени монарха, головы с длинной копной тёмно-русых кучерявых волос, не касался никогда. Голова не то место, которое достойно такого гребня. Но какие тогда волосы вычесывали императору?

Лишь только к усам, гордости австрийского герцога, короля Хорватии, императора Священной Римской империи и носителя многих других титулов, прикасался маленький золотой гребешок, сверкающий бриллиантами.

Порой могло складываться такое впечатление, что императору поглаживание усов нравится даже больше, чем плотские утехи с женщинами. Может, так оно и было? Каждому свое удовольствие. И эта особенность императора Леопольда еще безобидная, в сравнении с тем, какая пошлость может быть в императорских покоях.

В трёх метрах от своего монарха, склонив голову и ожидая, когда же благословенный Леопольд Пятый вспомнит, что нынче у него на аудиенции представитель имперского посольства а России, стоял Бернард Таннер.

Император отнюдь не был глупцом и понимал, кто именно сделал возможным австрийское посольство в Московии. Потому не вызывал графа, который был лишь только номинальным послом. Королю было важно услышать реальный доклад, а не бравурные речи и не пустое восхваление австрийской миссии.

— Как в этот раз принимали вас в Московии? — наконец, открыв глаза и жестом дав понять прелестной прислужнице, что достаточно вычёсывать усы, сказал Леопольд Пятый.

Таннер тут же поднял голову. Он не лебезил перед монархом, не собирался ему льстить. Дипломат прекрасно знал, что для этих нужд Леопольд Пятый держит целый сонм чиновников-лизоблюдов, толку от которых чуть больше, чем ничего. Если только не сделать приятное монарху. Но для этого есть любовницы.

Если бы хотел император лести и притворства, то вызвал бы не реального посла, а графа, который лишь только отыгрывал роль, будто возглавляет австрийское посольство, на самом же деле при этом редко когда выходил из той усадьбы, которую русские предложили для проживания австрийскому аристократу. Основные же переговоры вёл именно Таннер.

— На удивление, Ваше Величество, встречали в этот раз с меньшими традициями, и было меньше пустого, а больше дела, — сказал австрийский дипломат чешского происхождения. — Если что нам и показывали, то можно было заметить немало изменений и странностей. Думаю, что Московия готовится встать на путь реформ и преобразований.

— И это говорит в пользу того, что русские сами настроены были на то, чтобы вступить в Священную Лигу, — блистал догадливостью император. — Но я не до конца понимаю, зачем это русским. Ведь ещё не так давно у них была острая фаза войны с Османской империей, и тогда не сказать, что русские одерживали блистательные победы под Чигирином. В этом смысле поляки могут похвастаться куда как большими успехами.

— Безусловно, Ваше Величество, вы как всегда правы. Но позволено ли мне будет несколько добавить собственных наблюдений? — поинтересовался Таннер.

— Вы здесь именно для этого. Если бы мне не было важно ваше мнение, то я бы удовольствовался только теми реляциями и докладами, которые мне поступали от посла. Кстати, как он вам? — спросил император и лукаво прищурил глаза.

Таннер был опытным дипломатом и не сказать, что уж таким несведущим в придворном этикете. Он прекрасно видел, что император сейчас устраивает проверку. У самого Леопольда Пятого явно сложилось уже собственное мнение о профессиональных качествах назначенного им же австрийского посла в России.

Знал Бернард Таннер и о том, что в имперском посольстве были люди, которые напрямую докладывали императору и некоторым его придворным, что именно происходило и как вёл себя и посол, и его помощник.

Так что смысла скрывать многое не было, но и не было никакого смысла в том, чтобы заводить себе врагов.

— Граф проявил необычайную прозорливость и ум, прежде всего, тем, что не мешал посольству работать, — ответил Таннер.

Леопольд сперва не понял смысл сказанного, ну а когда до него дошло, насколько завуалировано австрийский дипломат назвал графа лодырем, бездельником и абсолютно никчёмным, не способным к дипломатической работе человеком, император рассмеялся.

— А теперь я слушаю вас, господин Таннер. И знайте, что вам необходимо обстоятельно описать всё наше посольство и то, как вело себя посольство польского короля Яна Сабеского. Глава нашей святейшей католической веры в значительной степени интересуется обстоятельством дел и уже начинает деятельно помогать готовить Вену к обороне. И Польша важна, — признался император.

Впрочем, ни для кого не было секретом, что австрийский император и Папа Римский уже вовсю договариваются и что глава католической церкви рассылает всем католическим монархам требования чуть ли не нового Крестового похода.

— Новый государь Пётр Алексеевич может быть весьма и весьма интересным и деятельным монархом, лишь только подучится и подрастет. В России всё также между собой не находят общего языка бояре, ну а в последнее время наметилась коалиция. Боярин Матвеев приобретает всё больше власти и уже союзничает с Ромодановскими… — начал было дипломат рассказывать всё в подробностях, но быстро понял, что это ни к чему.

Не настолько был император погружён в дела Московии, чтобы выслушивать фамилии, которые и вовсе труднопроизносимые. Так что дипломат немного изменил глубину своего доклада.

— Московиты демонстрировали нам своё новое оружие, и я остался весьма впечатлён им, — сказал Таннер, дождался заинтересованной реакции у монарха и тут же продолжил: — Они усовершенствовали французские байонеты.

— Сомневаюсь я, что московиты могут что-то усовершенствовать, — усмехнулся Леопольд Пятый. — Но пусть так. Возможно, это и лишнее, но я пришлю к вам кого-нибудь из военных, вы подробно расскажете, что же там изобрели эти восточные дикари. Мало ли. Когда-то в Венгрию тоже пришли степные дикари и наделали столько шума… Впрочем, времена, когда монголы были сильными, уже давно ушли. Или я так сказал о самих мадьярах-венграх?

Император рассмеялся, посчитав, что только что тонко и чуть ли не академически верно пошутил [венгры так же были некогда кочевниками, родственными половцам]

— Ваше Величество, я хотел бы выделить одну персону, которая меня очень заинтересовала из московитов. Это наставник малолетнего государя московского, полковник, который сыграл исключительную роль во время мушкетёрского восстания в Москве. Удивительным образом, но этот необразованный дикарь весьма умён, прозорлив, и без его помощи мне бы не удалось убедить Яна Казимира Собеского в том, чтобы пойти на уступки московитам. По прошествии времени я даже думаю, что именно полковник сыграл немалую роль в том, что Россия подписала соглашение о вступлении в Священную Лигу. Ранее мне казалось это невозможным, — сказал дипломат.

Между тем император слушал его уже в пол-уха. С чего бы Леопольду заинтересоваться каким-то наставником, если он даже не хочет слышать имён бояр, которые играют главную роль в Московском царстве. Проявил интерес и ладно. Главное же только одно — русские обязательно оттянут на себя часть османских сил. А если так, что отбиться от турок будет проще. Хотя император уже приказал собирать вещи, чтобы уехать из Вены [в реальной истории он так же уехал из Вены, чем в немалой степени подорвал веру в монарха].

Однако Таннер пришёл с обстоятельным докладом, который изложил на бумаге, и так или иначе император прочтёт все размышления дипломата о России.

Дерзкий дипломат несколько раз переписывал свой доклад. Он остался под большим впечатлением от того, что увидел в Москве, но понимал, что отсюда, из Вены, вряд ли можно почувствовать дух перемен, изменения, которые могут случиться в России. Так что Бернарду Таннеру приходилось сдерживаться, но и без того доклад получался слишком уж восхваляющим нынешнюю Россию. Дипломат оценивал военные возможности московитов довольно высоко.

При дворе императора Леопольда Пятого не нашлось бы ни одного человека, который мог бы всерьёз рассчитывать на Россию как на достойного союзника в будущей войне с Османской империей. И это несмотря на то, что успехи русских при Чигирине всё-таки заставляли задуматься имперцев.

Вот только польские войска ещё более героически сражались под Каменец-Подольским, а польско-литовская гусария, в том числе из-за её красоты и эпатажности, считалась достойнейшей силой, могущей противостоять любым османским войскам, даже сипахам или янычарам.

— Мы желаем более подробно знать о том, как будут русские действовать, и, если будет на то возможность, направить их в нужное русло. Именно поэтому вы и направитесь в составе небольшой делегации в расположение русских войск. Язык вы знаете, традиции, повадки московитов тоже уже выучили. Докладывать мне каждую неделю. Вместе с тем я доволен вашей работой, и вас ожидает награда в серебре, — сказал император и отвернулся, всем своим видом показывая, что аудиенция закончилась.

Таннер и не знал, как ему относиться к подобному назначению. С одной стороны, он был не против и дальше проследить за тем, что происходит в России, так как за время пребывания в Москве окончательно и не понял, что именно изменилось в Русском государстве. С другой стороны, в родной Богемии-Чехии давно не был. Но служба — есть служба.

Казалось бы, что очевидных реформ в Московии и не проводилось, но вместе с тем приходили весьма интригующие сведения и после того, как Таннер покинул Москву. Чего стоят необычайно ловкие интриги против патриарха.

Именно Московского патриарха Таннер считал главным препятствием для того, чтобы состоялась полноценная дипломатия между московитами и Империей. Значит есть силы, которые стремятся расчищать дорогу для реформ. Хотят изменить Россию еще до того, как государь войдет в полную силу?

Так что дипломат решил побыстрее уладить все свои дела, освоить наградные талеры, которые ему должны передать из императорской канцелярии, и отправиться на окраину Русской державы.

Бала-Сарай

20 апреля 1683 года

— Что со степняками делать станем? — спросил я.

— Тяжко нам придётся. Кружат, как те вороны, вокруг крепости нашей. Почитай, что мы в осаде сидим, — сказал Глебов.

Я перевёл взгляд на казацкого старшину Акулова.

— Боя супротив нас они не дадут. Не по силам мы им. Так кружить и дале будут, — сказал очевидное Акулов и задумчиво добавил: — Попытаться можно… Конными нашими, кабы токмо завести ногаев в засаду. Но это жа степняки. Они сами в подобных ложных отступлениях лучшие.

Действительно, получалось так, что мы взяли крепость, но при этом как бы не оказались сами в ловушке. Припасов, фуража, сколько его ни захвати, если мы так и будем в этой небольшой крепостице стоять долго, не хватит. Да и как сидеть тут? Воевать нужно.

— По моему разумению, кроме того, чтобы оставлять тут невеликий гарнизон и идти далее, я не вижу выхода, — озвучил и я свои мысли.

— Невеликий гарнизон и степняки возьмут, — выразил свой скепсис казацкий старшина.

— Так предложи что-либо иное! — бросил я ему.

Молчит. Всем понятно, что не в интересах степняков давать нам бой. Мы уже выходили и строились в боевые порядки… Степняки не велись, отходили чуть дальше. Мы как будто подставляли пехоту, выставив линию, даже не каре, чтобы ногайцы соблазнились и напали на нас. Они не хотели. А бегать по степи за ними сложно. И нет у нас столько ресурсов, столько кавалерии, чтобы сразиться на встречных только этим родом войск. Мы сильны пехотой и артиллерией.

Между тем, мы взяли неплохую добычу в Бала-Сарае. По крайней мере, с казаками я мог бы рассчитаться уже прямо сейчас. Артиллерии только в крепости было маловато. Если до штурма и во время него я считал это благом, то сейчас полагал, что это плохо.

При обороне крепости не стоит надеяться на артиллерию. Ее мало, она времен еще как бы не прошлого века. Оставлять здесь свой козырь, своих стрелков, чтобы они издали били по наступающим ногайцам, — это тоже не тот вариант развития событий, который я бы предпочел. Другие планы есть на этих солдат.

— Полковник, э-э-э, ваше превосходительство, — обращался ко мне Прохор. — Там это… Трое нагаев идут до крепости.

Я усмехнулся.

— А вот, господа, други мои, и ответы на вопросы, что мы обсуждали, — сказал я. — Мы тут думаем, как биться, а к нам гости.

В обращениях в армии у нас ломка. Не привыкли к новым, не забыли старые. Я выдал новый Устав «Первого стрелецкого полка войска Преображенского и иного нового вида войскового». Вот так длинно и непонятно звучит временный устав. Но он переходной. Это попытка приучить людей, офицеров, к новым обращениям, званиям.

И пока получается такая белиберда, что уши режет. Не помню, чтобы историки будущего писали о том, как в армии после Петровских реформ подобные конфузии случались. Может, я что-то делаю не так? Руководствуюсь тем, что нельзя через колено ломать всё старое и насаждать быстро и репрессивно всё новое. Вот только много порядка эти мои новшества в армию пока не принесли.

Я направлялся на выход из крепости. Сопровождали меня всё те же Акулов и Глебов. Если в момент получения сведений, что степняки решили поговорить, у меня проснулся энтузиазм, то сейчас он поугас. Чего они хотят? Может предложить, мол уходите, мы вас не тронем? Так глупо.

Знакомые черты лица…

— С кем я говорю? — спросил я, уже догадываясь, кто именно передо мной.

Переводчик ногайцев, бывший явно русским человеком и по виду, и по своей речи, быстро перевёл.

— Ты говоришь с беем Кучуком. И странно, отчего не знаешь меня. Я тесть твой, — сказал переговорщик.

Переводчик с неподдельным интересом посмотрел на меня, потом на бея. Для него явно было новостью то, что мы родственники.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, достопочтенный бей. Но о чём же мне с тобой разговаривать? Разве же ты не лгал мне, разве не обещал привести своё войско под руку государя русского? Но не сделал этого. Чего ты хочешь? — спрашивал я, надменно взирая на своего тестя.

Интересный персонаж, на самом деле. В годах, но столь моложавый, что можно удивиться. Но ничто иное в нем не выдавало бея, согласно тому стереотипу, что у меня сложился в голове. Ну, если только не считать его богатые одежды и доспехи. Я то думал, что беи и другие вельможи нагайские должны выглядеть толстыми, неуклюжими, низкорослыми.

Кучук-бей был достаточно рослым, намёка на лишний вес я не увидел в этом человеке. Несмотря на то, что он был уже в серьёзных годах, как бы не под пятьдесят лет, что по нынешним временам уже очень немало, казался серьезным противником. Невзирая на свой возраст, он был поджар и явно не гнушался тренировками.

Судя по всему, это серьёзный враг. Враг? В купе с тем, как ведут и вели себя ногайцы, я мог бы заподозрить, что они скорее нейтральны. Ни одного серьезного столкновения. Ну одно-то было, да. А после нам позволили ходить по Дикому полю, словно бы по Подмосковью.

Я молчал, давал возможность сказать бею. Это он хотел разговора.

— Ты ведь не знаешь… Я перехватил вестового, который спешил тебе с новостями в крепость. Так что ты не знаешь главного… — Кучук замялся.

— Не томи меня. У меня хватает дел и в крепости, и за её пределами, чтобы тратить это время на разговоры с тобой. Я вовсе не знаю, что здесь делаю, так как разговаривать с предателями — это ниже моего достоинства.

— А ты не заговаривайся! Следи за тем, какие звуки извергает твой рот, — казалось, что оскорбился не только мой тесть, ногайский бей, но и переводчика задели мои слова.

Уж больно эмоционально он выдал перевод.

— Я жду от тебя новостей, если ты не врёшь. Но я не жду от тебя угроз. Не нужно сотрясать воздух, если ты не решил принять бой. А если такое решение есть, так нечего медлить, — сказал я.

— Сына твоего украли… внука моего. Тебе скажут, что это я, но нет… Я не крал.

У меня как будто сердце лопнуло. Начало жечь в груди. И хотелось бы возразить, потребовать не лгать, ибо это всё лишь только элементы информационной войны, но я сразу поверил в случившееся.

— Кто? — жёстко, решительно спросил я.

Приблизился ближе к бею. Настолько близко, что мог даже взять его за горло. И было острое желание это сделать.

— Кто? — повторил я свой вопрос.

— Не знаю. Украли ещё и моего старшего сына. И нынче я, желая всем сердцем прийти тебе на помощь, вынужден показывать, что воюю с тобой. Ты должен знать это.

— Ты признаешь все же наш брак с Анной? — спросил я. — Зачем красть внука твоего, если ты не признаешь его?

— Принародно говорил, что готов признать, — сказал бей и понурил голову. — Мой старший сын не оправдал надежд. Он готовил по приказу султана покушение на меня. И все у него получилось бы, случайность… На кого мне оставлять все? Да, я хотел внука. Но не украл его. Думал только об этом.

Хотелось найти причины, почему так произошло. Я тому виною стал, или же мой ногайский тесть. Если он признает брак официально, то мой сын становится наследником большой Орды, или даже не одной.

— Тогда выходит, что признаешь брак дочери своей, православной, — говорил я, судорожно размышляя, кому может быть выгодно украсть моего сына.

Что ни идея — все из области небылиц. Патриарх? Да нет же, он иначе отомстил бы мне. Кто еще?

— Нет, не признаю. Но и да, признаю внука. Я не признаю брак, я его принимаю, как данность. И вижу, что дочь моя выбрала себе не худшего из московитов. Я узнавал. Ты быстро стал тем, кто ты сейчас. Но что нам делать? Лишаться своего последнего признанного сына я не хочу, пусть даже он и отравить меня хотел. Внука я забрал бы себе, воспитал бы достойным правоверным. Но даже не представляю, как можно скрасть малого ребенка, когда он еще и под защитой государя русского, — говорил бей.

— Мне нужно узнать, кто украл моего сына. Это крымский хан? — я не хотел больше разговаривать ни на какие другие темы, кроме только о своем сыне.

— Люди в христианских черных платьях. Монахи, но среди них были одетые просто, вот они и говорили о ребенке, — сказал тесть.

— Иезуиты? — пришло мне в голову.

Скорее всего. Я же слышал и неоднократно, что представители этого ордена так и норовят в России интриговать. Словно бы есть шанс, что Россия вдруг откажется от своего православия.

— Подумай, кто может быть твоим врагом, кто с такими монахами якшается, — говорил тесть.

В голову пришла мысль… Польша. Ведь там ордену иезуитов вальготно живется. Австрия? Да нет же… Речь Посполитая. Чуйка говорила в эту сторону.

— Пропусти моих людей. Я отправлю в Москву тех, кто будет расследовать похищение, — сказал я.

— Я тебя пропущу и твое войско. Но ты не пойдешь на земли мои. Иди к Перекопу. Основные войска Ромодановского уже вышли и идут на юг, — сказал Кучук.

— Многое знаете, — сказал я, на самом деле, думая о сыне и борясь с желанием рвануть самому не его поиски.

Если бы знал, куда бежать и кого убивать за такое преступление, то уже был бы в пути. Но я пока не знаю.

— Вся Степь уже знает, что вы идете к Перекопу. Там вас ждут, — сказал Кучук-бей.

— И дождутся… Они все дождутся… — прошипел я, резко повернул коня и, не прощаясь, отправился в крепость.

Нужно отправлять людей, Никинора, Прохора, в Москву. Пусть шерстят все по иезуитам и Польше. А еще мне стоило больших, огромных, трудов, не стать винить в случившемся Анну. Она всего-то женщина, вина на тех, кого я оставил на охране. Может и на Игнате. Но нужно знать обстоятельства дела.

Все узнаю… Но не могу бросить войска. Могу только обозлиться так, что резать и кромсать врагов стану. Ну а случится то, что поляки замешаны… Горя им, ибо разделы Речи Посполитой могут с моей подачи случиться и на сто лет раньше.