Танец теней

Глава 14. Тремя месяцами ранее. Где-то в Сибири

Склон был крутой и сырой после недавних дождей. Под ногами лежала прошлогодняя хвоя, мокрая и скользкая. Тэгуй, шедший впереди, оступился — нога подвернулась, его сильно качнуло вниз. Он коротко вскрикнул и повалился набок. Пёс, бежавший чуть поодаль, залаял и метнулся обратно, вертясь возле хозяина. Суздалев в два шага оказался рядом и протянул руку. Нэнг схватился за неё, попробовал подняться, но тут же, скривившись, осел обратно — правая нога не держала.

Суздалев опустился рядом, аккуратно закатил штанину друга и осмотрел голень: стопа оставалась в правильном положении, сустав не вывихнут, пальцы двигались. Чуть выше щиколотки кожа уже начала припухать. Он осторожно продвигал пальцы вверх по голени. Когда коснулся вздувшегося места, Тэгуй задержал дыхание, побледнел, но крик сдержал.

Сомнений не оставалось — перелом. Скорее всего, малая берцовая кость, но исключить повреждение большей берцовой в текущих условиях не представлялось возможным.

— Нога, похоже, сломана. Нужно как-то спуститься, — сказал Суздалев, присев рядом. — На склоне ни уложить тебя, ни костра развести. Спустимся на ровное, добудем огня, и я займусь твоей ногой.

Тэгуй тяжело выдохнул, стиснув зубы:

— Ай… нога злая. Правильно сказал — внизу лучше. Помогай — я терпеть.

— Держись за меня — я поведу.

Тэгуй кивнул. Суздалев подставил плечо, подхватил нэнга под руку, они поднялись и начали спускаться. Тэргэ забегал немного вперёд, останавливался и оборачивался проверить, поспевает ли хозяин.

Дальше склон уходил вниз гладкой, обнажённой после дождей поверхностью: ни кустика, ни молодого деревца, за что можно было бы ухватиться. Каждый шаг давался мучительно: сапоги вязли, ноги разъезжались на мокрой осыпи, и стоило одному оступиться, как второго тут же тянуло вниз.

Наконец спуск кончился, впереди показалась ровная поляна.

Суздалев уложил Тэгуя на плащ и подложил под голову походную котомку. Пёс лёг рядом и не отходил.

Надо было развести костёр. Ветки после дождя оказались сырыми, но у берёзы на краю поляны держались сухие нижние сучья. Он обломал их, настрогал щепы, выдрал полоску бересты. Потом достал огниво. Несколько ударов кресалом — и тонкий язычок пламени взялся за кору. Береста лениво занялась, за ней мелкие щепки, а потом и более толстые ветки.

Когда пламя разгорелось, Суздалев присел к раненому. Отёк на голени заметно увеличился. Он смочил тряпицу в холодной воде из ручья неподалёку и приложил к припухлости. Судя по виду, значительного смещения не было, и вправлять кость не требовалось. В условиях тайги лучшим выходом было зафиксировать ногу и ждать, пока перелом срастётся.

Никон Архипович срезал два ровных берёзовых прута, очистил их ножом и уложил по бокам голени. Запасную холщовую рубаху он распустил на полосы и туго перевязал ими ногу, завязывая узлы сбоку, чтобы не давили.

Тэгуй молчал, только дыхание сбивалось. Один раз он вцепился в землю, когда повязка затянулась слишком сильно. Суздалев подтянул его ближе к костру и накрыл плащом.

— Лежи спокойно, — сказал он. — Утром посмотрим и решим, как быть дальше. Пока отдыхай и старайся не двигать ногой.

Ночь выдалась тревожной. Суздалев дремал у костра урывками: то подкидывал поленья в угасающий костёр, то прислушивался к дыханию нэнга. Пёс несколько раз вскакивал, рычал в сторону леса, но всё ограничивалось треском ветвей за пределами светового круга. На рассвете туман стянул поляну сырой пеленой, потянуло холодом.

Тэгуй лежал неподвижно, укрытый плащом. Когда Суздалев нагнулся проверить повязку, тот открыл глаза.

— Как ты? — спросил Никон Архипович. — Болит нога?

— Хорошо, — нэнг улыбнулся и попытался сесть.

С помощью Суздалева ему удалось это сделать и он молча наблюдал, как друг готовит завтрак. Сваренная на скорую руку похлёбка из чумизы и сушёного мяса разошлась между ними быстро: Тэгуй ел молча, с видимым аппетитом, Никон Архипович же больше присматривал за ним, чем за собственной миской. Тэргэ получил свою долю и улёгся у края поляны довольный.

После еды они достали свои кисеты, набили трубки и закурили. Некоторое время они сидели молча, пока утренний туман не растаял в ветвях и солнце не поднялось выше. И только после этого нэнг заговорил.

— Тебе идти нужно, Никон. А я здесь пока оставаться.

— Как это? — удивился Суздалев. — Я тебя здесь не брошу.

Тэгуй покачал головой:

— Не бросаешь — за помощью идёшь. За рекой стойбище есть. Один день, если быстро ходить. Я ждать буду. Ты скажешь нэнгам, они забирать меня. Ты с ними не возвращаться. Сразу дальше идти. Река уже сердится, ты слышишь? Два, может быть три дня. Потом реки не пускать тебя дальше. До полной луны ждать придётся. Может дольше. Сейчас иди.

— А ты? — тихо спросил Суздалев.

— Я ждать. Есть еда, есть ружьё, есть собака. Нэнги близко. Ты сказать им: Тэгуй лежит у ручья, под серой скалой Кумчи. Они приходить.

Суздалев молчал, глядя на товарища. Тэгуй был прав, но от этого не становилось легче. Половодье вот-вот начнётся: реки поднимутся, закроют все пути, и ждать придётся неделями. Впереди две большие переправы — их надо пройти сейчас, пока ещё можно. Припасов почти не осталось, времени в обрез, и неизвестно, чем ещё обернутся дела в Ирие.

У нэнга же было всё, что необходимо для выживания, пока не придёт помощь — еда, ружьё и верный пёс. Тэгуй меткий стрелок, а Тэргэ вовремя поднимет лай и не даст застать хозяина врасплох. Если добраться до стойбища за день, нэнги придут и перевезут старика к себе, где за ним будут ухаживать. Это действительно было разумнее, чем застрять здесь на месяц вдвоём. Останься они тут, Суздалеву всё равно пришлось бы уходить на поиски еды, оставляя товарища надолго одного.

Нэнг тоже молчал, давая другу время всё спокойно обдумать. Потом он заговорил:

— Ты не думай долго. Время не ждёт. Пойдёшь сейчас — утром будешь у наших. Расскажи им всё. Они придут быстро. Сам дальше иди. Тебе торопиться нужно. Я поправиться и догнать тебя. Найду, Помогать буду. Назад вместе пойти.

Суздалев вздохнул. Врач в нём протестовал: оставить больного со сломанной ногой одного в лесу казалось немыслимым. Но разум возражал: если промедлить, вода закроет путь. И дело не в том, что он не доберётся до Ирия. Просто им придётся выживать вдвоём в течение долгого срока, будучи ограниченными неподвижностью Тэгуя.

Он машинально вынул из кармана монетку и пристроил на своём кулаке. Щелчком большого пальца отправил её в полёт. Вращаясь, она взмыла вверх, на миг зависла и упала на его ладонь. Решка.

Тэгуй с улыбкой наблюдал за действиями друга, зная этот нехитрый ритуал. Суздалев молча разделил оставшиеся припасы: небольшую часть убрал в свой рюкзак, остальное оставил Тэгую, сложив всё в котомку, которую пристроил слева от нэнга. Ружьё с патронами он разместил справа: случись что — можно сразу до него дотянуться. Старик одобрительно кивал, следя за каждым движением друга.

— Ты не бросаешь, — повторил Тэгуй, словно угадывая его сомнения. — Ты делаешь правильно.

Никон Архипович однако не торопился уходить. Он присел рядом и ещё раз осмотрел сломанную ногу: повязка держалась крепко, отёк не усилился. Поправил плащ, подложенный под голову нэнга, подтянул ближе котомку с припасами, чтобы старик мог дотянуться рукой.

Потом занялся делом. Насобирал сухих сучьев под елями и аккуратно сложил у костра. Сходил к ручью, наполнил флягу водой и заодно котелок. В нём сварил простую похлёбку, потом снял с огня и оставил рядом, ближе к костру, чтобы легко было подогреть вечером. Табак и огниво тоже положил под руку.

Тэргэ всё это время наблюдал за ним, не отходя. Суздалев позвал пса, потрепал по загривку и негромко сказал: «Береги его, Тэргэ». Пёс коротко тявкнул и снова улёгся у ног хозяина.

— Ну вот, — тихо произнёс Никон Архипович и замешкался, не сумев подобрать слова.

Тэгуй улыбнулся и обвёл глазами пространство вокруг себя:

— Я здесь как царь. Спасибо, Никон. Ступай, не бойся за меня. Мы, нэнги, с детства привыкли жить в лесу. Это мой дом. Я ждать свой народ, они приходить. Огонь есть, ружьё есть, пёс есть. Звери не тронут. Ступай. Я попросить добрые духи леса. Они смотреть за тобой.

Потом он подробно объяснил другу дорогу, называя приметы, по которым можно было отыскать стойбище. Суздалев крепко пожал старику руку, посмотрел ему в глаза и сказал:

— Жди, Тэгуй. Я не подведу. Удачи тебе!

Он помедлил миг, потом повернулся и зашагал к лесу. На самом краю поляны он обернулся и помахал рукой на прощание. Старик помахал в ответ.

Войдя в лес, Никон Архипович задал темп своей ходьбе — такой, чтобы не растратить силы, но и поспеть. Он хотел выйти к стойбищу к вечеру, предупредить нэнгов, чтобы рассветом те могли отправиться на помощь раненому.

Вынужденное одиночество сразу изменило лес: не слышно было ворчливого голоса проводника, не крутился вокруг пёс. Теперь шаги гулко отдавались под деревьями, и тишина казалась настороженной. Руки привычным жестом проверили наган и нож на поясе.

Спустя короткое время, дорогу преградил первый ручей. Сверху ещё блестел лёд, но вода уже пробивала его и бежала поверху, мутная, с кусками снега. Суздалев перебрался по нависшему стволу, оступился — сапог мгновенно наполнился ледяной жижей. Дальше было то же самое: из овражков текли бурные потоки, переправы становились всё труднее. Где-то приходилось хвататься за ветви, где-то шагать прямо по колено в воде или увязая в раскисшей глине.

Сапоги скоро превратились в грузила, в котомку впиталась влага, и поняга стала оттягивать плечи. Каждая сотня шагов давалась всё труднее. Казалось, сама тайга проверяла его решимость.

Местность понижалась, и чем дальше он продвигался, тем явственнее становился шум воды. Сначала казалось, будто где-то впереди шелестит ветер в ельнике, но звуки нарастали и становились тяжёлыми, глухими. Воздух сделался влажнее, тянуло сыростью, и в лесу стало прохладнее.

В низинах уже стояла вода: между кедрами и берёзами расплывались лужи, а местами целые участки леса тонули в мутных потоках. Суздалев понял, что если задержаться, завтра переправиться будет почти невозможно — половодье только начиналось, и вода прибывала с каждым часом.

Наконец, он вышел к берегу. Река клокотала и пенилась, широкая, тяжёлая, влекущая за собой льдины и чёрные стволы деревьев. Не стоило даже думать о переправе вплавь: ледяная вода и бешеное течение обернулись бы верной гибелью.

Пришлось идти вверх по течению, искать хоть какую-то возможность. Час спустя Суздалев добрёл до порогов, на которых набился плавник. Бревна застряли, среди торчащих из воды камней, их сучья спутались, и вся эта груда дрожала под напором потока. Дорога сомнительная, но выбора не было. Нужно было решаться.

Он сделал первый осторожный шаг. Сапоги заскользили по мокрой коре, каждое движение грозило сорвать вниз. Тяжёлый тюк тянул плечи, и казалось, ещё немного — и он потеряет равновесие, сверзнется вниз, а ревущий поток утащит и придавит ко дну. Суздалев вцеплялся руками в сучья, перебирался с бревна на бревно, несколько раз едва удержавшись на шаткой переправе. Ободранный, мокрый от брызг, он выбрался на другой берег. Река осталась за спиной, но сердце ещё колотилось, не веря, что смерть отступила.

Он вернулся вниз по течению и двинулся дальше, держась указанных Тэгуем примет. Сначала взял направление к невысокому гребню, где среди камней росли редкие лиственницы. Оттуда нужно было спуститься в распадок с тёмным ельником, перейти заболоченную низину и снова подняться на сухое место. Так и шёл, припоминая всё, что рассказал ему о пути к стойбищу старик.

Каждый шаг давался тяжело. Ноги стыли в мокрой обуви, ремни впились в плечи, и казалось, всё тело налилось свинцом. Несколько раз он останавливался перевести дух, но тут же заставлял себя идти дальше, помня о том, что нужно отыскать стойбище затемно.

К вечеру он заметил с возвышенности дым, поднимающийся над лесом, и взял это направление, которое вывело его к поляне. Между чёрных стволов засияли огоньки, и в воздухе потянуло костром — запах был таким живым и тёплым, что у Суздалева закружилась голова от усталости и облегчения.

Собаки первыми почуяли чужака, раздался лай, и из-за чумов вышли мужчины с луками и ружьями. Женщины и дети глядели из-за плеч, переговаривались между собой на незнакомом языке. Суздалев остановился, снял со спины понягу и поднял руки, показывая, что идёт с миром. Ответом было молчание и настороженные взгляды. Кто-то из мужчин сказал что-то коротко и гортанно, остальные зашумели. Наконец вперёд вышел седой старик в длинной распахнутой малице. Он заговорил на русском с сильным акцентом, коверкая язык:

— Я — Орокон. Старший мои люди.

Суздалев назвал себя. И начал, подбирая простые слова, объяснять, зачем он пришёл. При упоминании Тэгуя старик вскинул голову, а в рядах слышалось одобрительное гудение — они знали это имя. Настороженность сменилась вниманием, и он понял, что его будут слушать.

Суздалев говорил медленно, а трудные места пояснял жестами — так он объяснил, что нога сломана. Он назвал гору Кимчи, и нэнг кивнул, показывая, что знает это место. Для ясности Никон Архипович нарисовал прутиком на земле путь с рекой и горой, и показал место, где оставил друга.

Старейшина слушал внимательно, несколько раз переспрашивал. Говорил он значительно хуже Тэгуя, выросшего среди русских. Но понимал Суздалева довольно неплохо: нэнги часто посещали фактории и ярмарки, где меняли товары на оружие, патроны и табак.

Выслушав, он подозвал четверых мужчин и долго совещался с ними. Потом повернулся и сказал:

— Солнце вставать, мы идти. Ночь. Темно. Река сердится. Опасно. Четыре пойти. Тэгуй принести.

Это было верное решение. Никон Архипович понимал, что лишняя спешка только навредит. У Тэгуя есть еда, огонь, оружие и пёс. Одна ночь не станет для него серьёзным испытанием, даже со сломанной ногой.

В конце беседы Орокон махнул рукой в сторону костра:

— Хорошая еда. Идти туда, орос.

Суздалев знал, что оросами нэнги называют русских, и понял, что его приглашают на ужин к костру. Последовал за старейшиной и сел на указанное ему место. Женщины вынесли миску горячего бульона из сушёного мяса, немного вяленой рыбы и травяной чай.

Пока Суздалев ел, нэнг расспрашивал его. Ему было любопытно, что делает чужак в сердце тайги, так далеко от своих поселений. Как мог, Никон Архипович пытался объяснить, что ищет большой заброшенный одинокий дом оросов к югу от этих мест.

Выражение лица Орокона не выдавало, знает ли он об Ирие и насколько понял сказанное ему. Его взгляд оставался бесстрастным.

Когда Суздалев закончил объяснять, нэнг некоторое время молчал, явно раздумывая о чём-то. Потом сказал:

— Мои люди утром к Тэгуй идти. Ты идти?

— Нет, — покачал головой Никон Архипович. — Дальше пойду. — Он махнул рукой в сторону юга. — Спешу. Река поднимется — не пройти потом.

— Мы Тэгуй принести и здесь лечить. Не бойся. С тобой не идти. Дальше нельзя. Земля духи живут. Нэнги не живут.

Разговор продлился ещё немного, но постепенно прекратился, так как русский язык нэнга не позволял свободно общаться на отвлечённые темы. Никон Архипович достал трубку, угостил нэнга табаком из собственных запасов, и они молча закурили, думая каждый о своём.

Сытость разливалась по телу, усталость, накопленная за день, давала о себе знать. Голова стала клониться на грудь, веки смежились сами собой, тепло от костра окутало приятным уютом. Старейшина заметил, что гость хочет спать, и предложил пойти к нему в чум. Однако Суздалев отказался, предпочтя заночевать на свежем воздухе. Вечер стоял безветренный и тёплый. Устроив сапоги и портянки сушиться у огня, он достал из тюка одеяло и улёгся, положив под голову дорожную котомку. Так он и уснул.

Утро выдалось ясное и прохладное. Когда Никон Архипович проснулся, на поляне уже кипела работа: женщины разжигали костры, мужчины готовили упряжь и проверяли ружья. Четверо, назначенные вчера старейшиной, о чём-то говорили с Ороконом возле его чума. У ног одного лежала оленья сбруя — видно, рассчитывали задействовать животное для носилок или поклажи. Старейшина подошёл к Суздалеву, кивнул и сказал коротко:

— Мы идти Тэгуй брать. Ты дальше идти?

— Да. Вода поднимается. Спешить надо.

— Спешить, — согласился нэнг. Он присел на корточки и, выкладывая на земле камешки и щепки, пальцем прочертил между ними линии, объясняя чужаку, где лучше перейти последнюю из больших рек по дороге на юг.

Потом они выкурили по трубке и проводили мужчин, ушедших за Тэгуем. Никон Архипович принялся собирать вещи, а Орокон крикнул что-то женщинам, и те принесли полоски сушёного мяса, завернутые в бересту. Суздалев хотел было отказаться, но старейшина настоял, и дар был с благодарностью принят. На прощанье они обменялись крепким рукопожатием и на том расстались.

Одинокая фигурка продолжила свой путь, оставляя за спиной стойбище. Чадящие костры, низкие чумы, суетящиеся люди. Всё это казалось таким простым и прочным, как остров в океане безбрежной тайги. В книгах герои шагали в неизвестность смело, как будто счастливый конец им предначертан заранее. А здесь каждый шаг отзывался эхом неизвестности и одиночества предстоящего пути.