Танец теней

Глава 17. Суздалев

Я отложил дневник и долго сидел неподвижно, не имея желания ни встать, ни потянуться за лампой. Фитиль почти догорел, и огонёк стал совсем маленьким; стекло почернело, и в нём отражалось моё собственное лицо — чужое и осунувшееся. Усталость вдруг навалилась на меня нестерпимым грузом, а последние недели жизни показались вечностью, проведёнными в этом бесприютном крае, по иронии судьбы названным поселенцами языческим раем.

Строки Сони, неровные, доверчивые, не укладывались ни в одну схему, позволяющую логически объяснить происходившее с ней. Это был не дневник больной — это была детская исповедь, написанная в одиночестве.

Она верила, что слова могут спасти. Она верила в доктора в столице, который попросил вести этот дневник, чтобы помочь ей. Она верила в профессора, который должен был найти средство для исцеления. И, конечно же, верила в отца, который обязательно устроит всё лучшим образом. И, несмотря на то, что она была окружена заботой многочисленных людей, она была одна в своём детском мирке, потерянном в безбрежном суровом мире тайги и взрослых людей.

Прочитав дневник девочки, я чувствовал горечь и бессилие. Сродни тому, когда видишь, как на твоих глазах гибнет человек по ту сторону пропасти, а ты лишь можешь наблюдать за драмой со своего края. С той разницей, что разделяло нас не расстояние, а время.

Фразы из дневника ещё звучали в голове, я повторял их почти шёпотом, пытаясь притупить то чувство, что поднималось в груди. «Мне страшно. Я не понимаю, почему папа так со мной поступает. Может, я сделала что-то плохое? Он всегда меня жалел, а теперь будто стал другим. Будто из него ушёл свет» — так она писала об отце. Может, она и вправду знала больше, чем все, кто был вокруг?

Я пытался думать как врач: сопоставить симптомы, построить цепочку причин. Но это была не моя специальность. В моих рассуждениях о столь тонких материях, как человеческое душевное здоровье, было больше места догадкам, чем обоснованным рациональным выводам. К тому же мысли путались, а тело охватила непривычная слабость, мешая сосредоточиться.

Стало невыносимо душно. Я поднялся, распахнул старые рассохшиеся ставни — и в комнату ворвался прохладный вечерний воздух, принесший временное облегчение.

Без особой цели я всматривался в открывшийся передо мной пейзаж.

Сумерки ложились быстро. Ещё горели верхушки лиственниц под последними лучами, но меж стволов уже сгустились синие тени. Потом из леса потянулся туман. Он наползал всё ближе к усадьбе, струясь полупрозрачными языками, и казалось, будто сам лес выдыхал эту колышущуюся призрачную пелену на луг.

Глаза мои скользили по этому мёртвому покою, скорее по привычке, чем в надежде что-то увидеть. Я вспомнил о таинственной тёмной фигуре, которая померещилась мне два дня назад, и машинально перевёл взгляд туда, где, как мне казалось, я её видел. И тут же оцепенел. Внутри всё похолодело.

Фигура снова стояла на том же месте. Такая же недвижимая, как и в прошлый раз.

Мысли закружились стремительным хороводом, и я пытался понять, как действовать дальше. Кто это? Человек? Зверь? Морок? Ведь тогда, после той ночи, я не нашёл ни следов, ни примятой травы. Может, кто-то из нэнгов? Беглый каторжанин, скрывающийся в лесу? Медведь?

А если это просто игра теней, которая опять исчезнет с рассветом?

Ерунда. Не может быть медведь. Стал бы зверь наблюдать за домом, да ещё с одного и того же места? И нэнги не стали бы молчаливо следить — в их обычаях показаться, назвать себя, а не прятаться.

На секунду мелькнула безумная мысль: Соня?.. Но я тут же отогнал её. Будь это она, логично было бы предположить, что и Стужин жив. А тогда я не стоял бы сейчас один в заброшенной усадьбе.

Беглый преступник? Вполне возможно. Но это было бы невероятное совпадение: до моего прихода здесь никто не жил, и надо же было ему объявиться именно теперь. Впрочем, и это казалось маловероятным.

Чёрт побери! Два дня назад я уже баррикадировался в доме. Как оказалось, зря. Впрочем, кто знает? Здравый смысл говорил мне, что лучшее решение — переждать. Здесь я смогу устроить засаду, если кто-нибудь посмеет добраться до меня. А пройти ночью без шума невозможно даже зверю. Я буду готов встретить угрозу на своих условиях.

Но было что-то, заглушавшее голос разума. Чувство постоянной опасности начало подтачивать меня изнутри. Это место давило на меня, отнимало силы, и я чувствовал, как слабею и теряю присутствие духа. Если дело пойдёт так дальше, я начну вздрагивать от каждого шороха; а в тайге, чтобы выжить, нужна холодная голова и руки, которые не дрогнут в нужный момент.

Я должен был пойти и проверить — раз и навсегда поборов этот страх неопределённости, навеянный атмосферой места. Или всё же остаться и переждать?

Рука сама достала монету, и большой палец щелчком отправил её в воздух. Миг — и я поймал пятиалтынный, зажав в кулаке. Разжал пальцы. Орёл. Мой взгляд скользнул по кромке леса — фигура оставалась на месте.

Что ж, пора посмотреть, что за призраки пришли по мою душу. Я проверил наган и нож на поясе, подхватил облокоченную на стену винтовку и двинулся по лестнице вниз.

Входную дверь я приоткрыл медленно и выглянул в щель. Мой незваный ночной гость был на месте. Я прикинул, смогу ли уложить его с такого расстояния одним выстрелом. Но тут же спохватился: даже если это человек, убивать его только за то, что он стоит и смотрит на усадьбу, — невозможно.

Голова неожиданно закружилась. Затем появился озноб: меня начала бить мелкая дрожь. Что за напасть? Некоторое время я боролся с собой, и, наконец, смог унять волну внезапно накатившей слабости. Я без резких движений приоткрыл дверь и вышел на крыльцо. Мне не хотелось скрываться и проявлять враждебных намерений. Поэтому я недолго постоял не двигаясь, а потом помахал рукой. Фигура осталась неподвижной, мной вновь овладели сомнения: не мерещится ли мне всё это?

Я повесил винтовку на плечо и неспешно спустился с крыльца, впрочем, готовый действовать в любой момент. Тем временем туман густел, и фигуру почти совсем затянуло. Шаги мои были медленными. Но странно: по мере движения вперёд расстояние между нами не сокращалось. Я вдруг сообразил — человек, если это был человек, в ногу со мной осторожно пятится к опушке.

Так дело не пойдёт. Сейчас он войдёт в лес и скроется. С добрыми намерениями так себя не ведут. Я ускорил шаг, но было поздно — пришелец уже добрался до полосы деревьев и растворился в густом подлеске. Шаг перешёл в бег. "Стой!" — закричал я в отчаянии, понимая, что это никак не поможет. Вот оно, место, где он, как казалось, стоял.

Темнота сгустилась, и было невозможно разглядеть, есть ли на траве следы. Меня разобрала досада. Куда я пошёл без лампы? На что надеялся? Я вдруг осознал, что стою на открытом месте, а тот, кто скрылся в лесу, скорее всего, наблюдает за мной. Я спешно зашёл под своды ближайших лиственниц, чтобы не оставаться на виду. Там я привалился к толстому стволу одного из деревьев и замер. Вдруг мой ночной гость выдаст себя неосторожным звуком?

Несколько минут прошли в напряжённой тишине. Никто и ничто не двигалось в белой пелене.

Что делать дальше? Выжидать? Искать? Неожиданно пришло осознание нелепости положения. Ждать я мог и в доме, где уже довольно неплохо ориентировался и где было бы легче держать оборону. Моё затаивание в густом подлеске ночью, да ещё и в тумане, было лишено всякого смысла. Ещё меньше его было в том, чтобы попытаться найти таинственного незнакомца, бродя во мраке ночной чащи.

Внезапно меня снова начало трясти, а виски сдавило болью. Я вдруг понял, что продрог и, похоже, не вполне здоров. В теле появилась лёгкая ломота. Нужно возвращаться в дом и срочно согреться. Тревожное чувство слабело, уступая место апатии.

Будь, что будет. Кто бы это ни был, он, похоже, один и избегает нашей встречи лицом к лицу, видимо, считая меня опасным.

Я пересёк луг, поднялся на крыльцо и огляделся. Никого. Не было ни единого движения ветвей или травы. И лишь плотный покров тумана медленно тёк, меняя форму.

Дом принял меня в своё тёмное чрево, тяжёлые створки двери отрезали от призрачной картины ночного леса. Тишина внутри показалась уютней напряжённого безмолвия снаружи.

Чувство опасности проходило, и его сменяла нежданно подступившая слабость, лишая сил бороться и принимать решения. Хотелось отдаться воле обстоятельств, лечь и уснуть. Тяжёлые условия прошлой ночи, дневник Сони, одиночество, безрадостные картины вокруг — всё это легло тяжким грузом, и усталость вцепилась в меня своими кривыми когтями.

Медленно я преодолел лестницу и оказался в гостиной, где теперь ночевал. Мне подумалось, что пара глотков чего-нибудь горячительного не помешает. Нужно согреться, расслабиться и забыться крепким сном, чтобы хотя бы на время отдохнуть душой от окружавшей безрадостной атмосферы.

Шкаф у стены, помнится, содержал множество пыльных запечатанных бутылей. В качестве их содержимого можно было не сомневаться, и я вытащил первую попавшуюся наугад. На этикетке значилось: «Bisquit & Dubouché & Co — Cognac — Grande Fine Champagne — France».

Что ж, попробуем. Я вернулся к дивану, присел, достал нож и, немного повозившись, откупорил бутылку. Первый глоток приятно обжёг гортань. Вкус был чуть проще, чем у предыдущего коньяка. Поймав себя на этой мысли, я усмехнулся: довольно нелепо рассуждать о тонкостях элитных напитков, сидя в заброшенном доме посреди тайги. Ещё пару глотков — и тепло медленно разлилось по телу.

Есть не хотелось. Я не спеша достал трубку и раскурил её. Однако после первой же затяжки закашлялся и почувствовал боль под рёбрами. Озноб, навалившийся на меня в лесу, начал сменяться жаром, а боль в висках усилилась. Азарт погони стих, мысли отвлеклись от странного пришельца в сумраке, и я вдруг осознал: у меня начинается лихорадка. Боль в боку и сухой кашель намекали, что я, похоже, серьёзно простудился.

Скорее всего, это случилось вчера ночью, когда пришлось ночевать под дождём. А сегодняшний день, проведённый в трудах, окончательно ослабил тело — теперь я пожинал плоды своей беспечной веры в собственное здоровье.

Жар меж тем усиливался. Несколько времени спустя дыхание стало поверхностным, а во рту пересохло. Боль справа под рёбрами стала явной. При вдохе казалось, внутри меня что-то сипит и булькает. Эту клиническую картину я, увы, знал неплохо, и ничего хорошего она мне не сулила.

Если дело так пойдёт и дальше, к утру я могу и не встать. Ведь, если я правильно ставил себе диагноз, моей болезнью было крупозное воспаление правого лёгкого, судя по ощущениям — нижней доли. Мне доводилось не раз видеть, как люди умирали от этого даже в условиях больничного ухода.

Сейчас не помешали бы горячее питьё и грелка. Но выходить на улицу и разводить костёр нельзя — это могло усугубить моё положение. Разумнее было бы укутаться потеплее и отдыхать. Нужно было поспать, и уже утром принимать меры, ориентируясь на самочувствие.

Впрочем, ночь не подарила мне облегчающий сон. Я метался в состоянии между дрёмой и бредом. Мне снились кошмары, что-то связанное с Соней, погибшими охотниками и умершими женщинами. Но сон то и дело прерывался, дробясь на осколки смысла. Я то и дело просыпался от приступов жара и ломоты в теле. Улечься удобно было невозможно, как я ни крутился, ни одно из положений не приносило мне долгого облегчения.

Утро застало меня совершенно разбитым. Одежда моя была мокрой от ночного пота. Зато жар немного спал. Определённо мне было лучше, но я знал коварство этого мнимого облегчения. Будь у меня такой пациент, я бы непременно настоял, чтобы он остался в постели.

Но я себе подобного позволить не мог. После обильного выпотевания, я чувствовал сильную жажду, а воды в моих флягах хватит едва, чтобы приготовить завтрак и напиться. Если болезнь свалит меня, я не смогу добыть себе воду. Нужно было озаботиться этим, пока ноги ещё носили меня.

Я стянул с себя влажные вещи, разложив их на спинке дивана сушиться, а сам переоделся в сменную одежду, которую извлёк из своего тюка. Потом сделал пару глотков коньяка, чтобы немного согреться и решил, что сварю себе чумизовую похлёбку и наведу чай. И лишь подкрепившись, отправлюсь за водой.

Я собрал в котомку посуду, крупу, полоски сушёного мяса, соль, специи и чай, прихватил обе фляги и направился вниз, разводить костёр для готовки. Ноги слушались плохо и были ватными. Я осторожно спускался, боясь, что одна из них подвернётся, и я покачусь кубарем с лестницы. Даже такое лёгкое действие далось мне с трудом, пришлось остановиться в холле и отдышаться, прежде чем выйти из дома.

День был ясным, и мне пришлось на несколько секунд прищуриться, привыкая к солнечному свету, после полумрака усадьбы. Как только глаза мои справились, я заметил под ногами что-то необычное и присел рассмотреть находку. Потребовалось мгновение, чтобы осознать, что я нашёл. И, несмотря на мой жар, по спине пробежал холодок.

На крыльце прямо перед дверью из веток и камней был выложен знак.

В случае с фигурой в ночи, я мог бы всё списать на игру моего воображения, тем более, что никаких следов я не нашёл. Но сейчас передо мной был материальный факт чужого присутствия. А значит и всё остальное мне не мерещилось.

Символ представлял собой выложенную мелкими камушками спираль, скрученную из трёх рукавов. В некоторых местах у рукавов были разрывы, которые были заполнены фигурками, сплетёнными из веточек. Определённо я видел его в дневнике у Сони. Похоже, девочка и впрямь набрела тогда на какой-то древний монолит, когда заблудилась, а потом запомнила символы, вырезанные на камне. Была ли это ритуальная магия нэнгов или, может, даже артефакт, оставленный ещё раньше ивэнами? Я склонялся к первому. Ибо ивэнов уже давно нет, а знак кто-то оставил.

Но это был не главный вопрос. Гораздо важнее было узнать, где тот, кто оставил мне знак и какие у него намерения?

Глаза мои пробежали по кромке леса, но не нашли ничего такого, что требовало бы моего внимания. Попытаться разыскать следы? Пожалуй, я так бы и поступил. Но в моём состоянии подобная растрата сил была бы непозволительной роскошью. В конце концов, если кто-то захочет пожаловать в гости, он так и сделает. А если не захочет, то и это я переживу.

Я приготовил себе завтрак, который съел без особого аппетита. Кружка горячего чая принесла временное облегчение. И я решил прогуляться к знакомому ручью, чтобы пополнить запасы воды.

В доме на кухне мне удалось разыскать подходящего размера бидон, чтобы в дополнение к своим флягам принести воды впрок, на случай, если слягу.

Я двинулся неторопливо к лесу, стараясь ступать ровно, чтобы не вызвать боль в боку. Воздух был неподвижный, влажный, и шаги мои отдавались глухо, будто я шагал не по земле, а по войлоку. На опушке я срезал себе ветку для посоха. С ним идти стало немного легче.

Каждые сотню шагов я останавливался передохнуть и отдышаться. Я ощущал, как рубаха прилипает к спине, а дыхание учащается. Пару раз пришлось делать короткие привалы, просто чтобы найти силы продолжить путь.

Когда, наконец, показался ручей, я испытал почти детскую радость: вода блестела в камнях — холодная, живая. Хотелось опуститься на колени и напиться большими глотками, пока не сведёт зубы от холода. Но я подавил соблазн, понимая, что так только помогу болезни быстрее взять надо мной верх.

Некоторое время я сидел у воды, глядя на её быстрое течение. Мысли путались. Хотелось лечь и никуда больше не идти. Пришлось собрать остаток воли, чтобы подняться, наполнить фляги и бидон и отправиться обратно к усадьбе.

Вернулся я совершенно обессиленный. Заварил себе чай и долго сидел с дымящейся кружкой на крыльце, привалившись к перилам. Жар снова начал усиливаться. Голова кружилась, в висках стучало, а каждое неловкое движение немилосердно отзывалось болью в правом боку, заставляя морщиться.

Я заставил себя съесть пару галет, немного сушёного мяса и выпил ещё чая. В конце концов, отдых и еда сделали своё дело, мне стало лучше: жар спал, а сил прибавилось.

Мне не терпелось спуститься в подвал, чтобы отыскать ту самую тайную комнату, о которой писала в своё дневнике Соня. Это было самым вероятным местом, где следовало искать подсказки, ведь остальной дом и окрестности я, в меру своих сил, уже обыскал.

Я сходил наверх за керосиновой лампой, которую раздобыл ещё вчера в комнате одного из работников, чтобы читать дневник Сони. Там же тогда нашёлся небольшой запас керосина и фитилей, так что у меня был надёжный источник света, и можно было приступать к поискам.

Я спустился обратно и направился в сторону кухни, рядом с которой располагалась лестница, ведущая вниз. Перед ней я зажёг лампу, поднял её повыше, и медленно, шаг за шагом начал погружаться в недружелюбный мрак подземелья.

Воздух становился холоднее, повеяло запахом сырости. Голова кружилась сильнее, чем я ожидал, но я шёл дальше, чувствуя в себе пока достаточно сил, чтобы продолжать.

Оказавшись в подвале, я подошёл к ближней двери и толкнул её плечом. Петли заскрипели, и она подалась. Это была кладовая. Внутри были грабли, лопаты, вилы, на стенах висели различные плотницкие инструменты. На полу стояли ящики: какие-то с разной хозяйственной мелочью, какие-то пустые. Всё покрыто пылью. Ничего примечательного.

Следующее помещение было угольным складом. Запасов ещё было прилично. На стенах — чёрный налёт, едва различимый в тусклом свете лампы. Деревянный совок валялся под полкой. Я задержался всего на мгновение: всё лежало так, как было оставлено двенадцать лет назад, не тронутое никем.

В узком закутке, который шёл дальше по коридору, почти не было воздуха. Я толкнул дверь, посветил внутрь и сразу понял, что здесь делать нечего: голый пол, паутина в углу, обломанная металлическая петля на стене. Помещение пустовало.

Четвёртая дверь была низкой, и мне пришлось нагнуться, чтобы войти. Оказавшись внутри, я поднял лампу выше. Свет выхватил из темноты развалившиеся деревянные короба. Часть досок превратилась в труху, смешавшись со светлой крошкой на полу. Я не сразу понял, что передо мной и нагнулся рассмотреть ближе, но в боку закололо так, что я ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. Отдышавшись, я снова пригляделся и понял, что на полу белеют кости. Определённо они не были человеческими, и их было много.

Голова моя соображала плохо. Жар усиливался, и я не сразу понял, где я нахожусь. Потом меня осенило: это же ледник, где хранили мясо! Лёд давно растаял, мясо сгнило, а кости, естественно, остались.

Поднявшись, я выбрался обратно в коридор и остановился, переводя дыхание. Тени плясали по стенам, и я вдруг осознал, что у меня дрожат руки от бившего меня озноба. Ничего. Нужно немного потерпеть, подвал не такой уж и большой. Обойду его весь, а завтра буду весь день отдыхать.

Я доковылял до следующей двери, открыл её и поднял лампу выше. Мне, наконец, повезло: передо мной был винный погреб, который я искал, ибо из дневника Сони следовало, что именно в нём находится вход в тайную комнату.

Погреб был просторным. Пол вымощен ровными плитами, потолок был сводчатым каменным, будто мы были в старинном аббатстве или замке, где-нибудь в Европе, а не в загородном доме посреди Сибири.

Пространство было заполнено тремя рядами стеллажей: два шли вдоль стен и один посредине. Кое-где между ними висела клочками паутина. В каждом ряду они стояли вплотную друг к другу, и я не видел места, где могла бы скрываться потайная дверь. Их полки были заполнены сотнями винных бутылок, лежащих в отдельных ячейках. Пыль покрывала их толстым слоем, под которым было не различить надписи на этикетках. Стоял запах старой пробки и сырого дерева. Годами не потревоженный воздух был затхлым.

Я дошёл до противоположной от двери стены и увидел три стеллажа, расположенных вдоль неё. Два располагались по углам и один посредине. Между ними было около метра пространства. Пожалуй, расположить дверь в потайную комнату удобнее всего было бы там.

Осмотр стен при свете лампы ничего не дал. Не было ни малейших признаков щелей или стыков, намекавших на наличие прохода. Скорее всего, он был спрятан за одним из стеллажей. Возможно, они как-то могут отъезжать в сторону. Я подёргал их, но они стояли как влитые. На полу и стенах не удалось обнаружить каких-либо полозьев, по которым бы один из стеллажей мог двигаться.

В приключенческих романах мне попадались описания того, как герой нажимал на нужный камень, и в стене открывался проход. Мои попытки найти скрытый рычаг в стене не привели к успеху, ни один из камней не поддался.

Тогда я продолжил поиск. Просунув пальцы в щели между центральным стеллажом и стеной, я стал ощупывать пространство. Примерно на уровне груди я почувствовал нечто похожее на выступающий из стены железный пруток. Я подёргал его, и он опустился вниз. Раздался щелчок. Вся конструкция немного отошла от стены. Я потянул её за правый край на себя, и она повернулась на скрытых петлях. По сути, это была огромная дверь, замаскированная под стеллаж. За ней оказалась другая, поменьше, но зато железная, похожая на те, которые ставят в банковских сейфах. Только на ней не было ручек и колеса ригельного замка.

Я толкнул — ничего. Навалился что было сил — бесполезно. Конечно, она была закрыта. От усилий у меня закружилась голова, и потемнело в глазах. Я присел на пол, собраться силами. Машинально достал трубку, чтобы по старой привычке обдумать всё, пока курю. Однако, как недавно до этого, после первой же затяжки закашлялся, и бок снова пронзила боль. Трубку пришлось потушить, и я просто сидел, вяло перебирая мысли в отяжелевшей вдруг голове.

Соня писала, что у двери есть ключ. И ключ необычный. Что это могло означать? Да что угодно. Нужно посмотреть, на что похожа замочная скважина. Может, это даст хоть какое-то представление, что мне требуется искать.

Силы меня стремительно покидали. Я заставил себя подняться и поднёс лампу поближе к двери. В ней было всего одно круглое отверстие. Будь оно пустым, я бы мог вставить туда палец. Но, внутри я смог разглядеть какие-то пазы затейливых форм. Похоже, ключ должен был напоминать металлический стержень, с фигурными рёбрами на торце, или что-то в этом роде. Мне ничего подобного при осмотре дома на глаза не попадалось. Но думать сейчас о поисках я уже не мог. Пошатываясь, я отправился к выходу, собирая остатки сил, чтобы подняться в гостиную. Там я буквально рухнул на диван, понимая, что сегодня уже ничто не сдвинет меня с места.

Некоторое время у меня ещё хватало сил на размышления. Что делать дальше? Где искать ключ? Сколько всего было ключей? Вполне возможно, что один. Он мог быть у Стужина или у Сони. Их комнаты я уже осмотрел. Впрочем, кто знает, какие тайники могут быть в покоях промышленника. Вполне возможно, там есть замаскированный сейф, может даже не один. Если так, то можно не спешить. Нужно отлежаться, поправить здоровье, а потом ещё раз методично всё обыскать.

Это были мои последние связные мысли, к ночи жар усилился, и я уже не мог бороться с лихорадкой, в которую ввергала меня болезнь. Я погрузился в пограничное состояние между сном и бредом, не осознавая где реальность, а где мои кошмары. Перед моими глазами проплывали образы Сони, Стужина, профессора Вернера, Тэгуя и Орокона, они что-то говорили мне, смеялись, звали, убеждали и кричали. Я обнаруживал себя то в тайге, то дома — в Санкт-Петербурге, то прошлых моих экспедициях, пока, наконец, не очутился в озере с тёмной водой.

Вода была холодной, а тело моё стало свинцовым, и меня тянуло вниз. Я отчаянно барахтался, пытаясь выгрести наружу, жадно глотая воздух. На берегу передо мной высился заброшенный Ирий, и когда я погружался в воду, очертания его расплывались, становясь колышущимся силуэтом. Я тонул. Силы мои заканчивались, воздуху не хватало. Собрав волю в кулак, я рванулся вверх, и в момент, когда мне всё же удалось выплыть на поверхность, я проснулся. Воздух с натужным сипом проникал в мои лёгкие. Правый бок при попытке вдохнуть глубоко отзывался болью. Рубашка моя была насквозь мокрой от пота, будто я, в самом деле, тонул.

Мне потребовалось несколько мучительных мгновений, чтобы осознать, где я. Луна, похоже, скрылась за облаками, и тьма в комнате была непроглядной. Абсолютная тишина дополняла окружавший меня мрак. Было в этом что-то пугающее. Я подумал, что может таким и бывает момент, когда душа выходит в момент смерти из тела. Впрочем, мысль была скорее ироничной, ибо в наличие души в человеческом теле я не верил.

В таких обстоятельствах время тянется нестерпимо долго. И я не мог точно определить, сколько я так пролежал. Жар то усиливался, то спадал. Сон не шёл, я просто лежал, давая организму время бороться с болезнью.

Вдруг неожиданно я услышал звук. Он шёл снизу, издалека, и если бы не абсолютная тишина вокруг, я бы вряд ли его различил. Но я готов был поклясться, что слышал его. Звук был металлическим. И у меня возникла уверенность, что это открылась потайная дверь в винном погребе. Некоторое время ничего не происходило. Но потом я услышал тихие осторожные шаги — кто-то поднимался из подвала на первый этаж. Вот последний раз скрипнула ступень и снова наступила тишина. Потом мой непрошеный гость двинулся в сторону холла, где находилась лестница, ведущая на второй этаж, ко мне.

В холле шаги снова замерли. Потом послышалась какая-то возня. Я не мог понять по звукам, что там происходит. Стараясь двигаться бесшумно, я приподнялся и принял сидячее положение. Проверил наган и нож — на месте. Нужно было незаметно подкрасться и посмотреть, что там происходит. Я встал, сделал шаг, другой. Но на третьем шагу под моей ногой предательски скрипнула половица.

Тот, кто был внизу замер. И через несколько секунд я услышал быстрые шаги, удаляющиеся к лестнице в подвал.

Гнаться у меня не было никаких сил. Поэтому остаток ночи я провёл сидя на диване. Но мой ночной гость не вернулся.

К утру жар спал и с первыми лучами солнца я осторожно спустился и увидел на полу начерченные в пыли символы. Я не припомнил, были ли в дневнике Сони такие, но был уверен, что они имеют отношение к тому, что произошло тут двенадцать лет назад.

От символов в сторону лестницы уходила цепочка следов. Я пригляделся, но не смог понять, чьи они. Это был явно кто-то, кто ходит на двух ногах, но это не было похоже на следы обуви. Они были какие-то странные, бесформенные.

И хотя я чувствовал слабость, и стоило сначала выпить горячего чаю и подкрепиться, всё же я решил двинулся по следам, ибо любопытство взяло верх. Я вернулся наверх за лампой, разжёг её и направился в подвал. Как я и ожидал, следы привели меня к тайной комнате, дверь в которую теперь была открыта.

Я сделал шаг внутрь и поднял повыше лампу, разглядывая окружавшее меня пространство.

Посреди комнаты стоял стол. А на нём лежал скелет. Одежда почти истлела, и было трудно определить, чем были оставшиеся клочки рассыпающейся от времени ткани.

Было на столе ещё кое-что, притягивающее взгляд — записная книжка и пожелтевший исписанный лист бумаги, придавленный внушительного вида золотым перстнем-печаткой, на верхней части которого искрились в свете керосиновой лампы выложенные драгоценными камнями буквы вензеля «МНС».

Если у меня и были какие-то сомнения, то одного взгляда на перстень хватило понять, что лежащие передо мной останки принадлежат хозяину этой несчастливой усадьбы, Михаилу Николаевичу Стужину.

Я подошёл к столу, отложил в сторону перстень, взял листок, и пробежался по нему глазами. Это было завещание. Тогда я открыл записную книжку. На первой же странице размашистым уверенным почерком было написано: «Читать тому, кто найдёт».

Мне не хотелось тратить силы на возвращение из подвала. Хотелось прочитать послание Стужина, а потом осмотреть подземный ход, который упоминала Соня. Я придвинул к столу один из стульев, уселся поудобнее, пристроил на уголок лампу и записную книжку, так чтобы не потревожить останки покойного, и принялся исполнять его последнюю волю. То есть читать.