Вдовствующая герцогиня замка Оргарон

Глава 11

До заката мне удавалось успешно избегать родительского общества. Я вышла лишь к вечерней трапезе, предварительно наказав служанкам делать вид, будто меня нет в замке. К счастью, к ужину матушкина энергия иссякла – её жемчужные серьги уже не звенели так резко, а голос потерял привычную повелительную интонацию.

Трапеза прошла в гробовом молчании. Отец методично пережёвывал каждый кусок жареной дичи, его львиная трость прислонилась к резной ножке стула. Мать лишь изредка поправляла кружевные манжеты, её взгляд блуждал где-то за окном, где сгущались сумерки. Я же, довольная временным перемирием, наслаждалась тишиной, разламывая хрустящую корочку свежего хлеба.

После ужина я сразу удалилась в свои покои. Служанка Лира, ловко управляясь со шнуровкой моего платья, помогла облачиться в ночную рубашку из тончайшего льна с вышитыми у горловины серебряными звёздами. Её тёплые пальцы бережно распустили мои волосы, расчесав их костяным гребнем с руническими символами.

Перед тем как погасить свечи, я ещё раз просмотрела список ниссы Эммы – аккуратно сложенный пергамент испещрённый ровными строчками. Завтрашний день обещал быть насыщенным: ранний завтрак, затем поездка в город под охраной двух стражников в синих плащах с гербом нашего рода. Служанка Мариса, известная своей расторопностью, будет сопровождать меня по лавкам. Если чего-то не найдётся в местных магазинах – всегда можно махнуть в столицу через портал.

Последней мыслью перед сном было радостное осознание, что завтра целый день пройдёт вдали от родительских нравоучений. С этими приятными ожиданиями я утонула в пуховых подушках, пока за окном совы начинали свою ночную песнь.

Сон охватил меня, как теплый туман, перенеся на шумный весенний праздник. Кругом мелькали пестрые одежды, смешивались ароматы медовых пряников и свежесрезанных пионов. Но постепенно веселье стало искажаться – лица танцующих теряли черты, превращаясь в безликие пятна. Я ощутила ледяной холод в груди, хотя вокруг царило летнее тепло.

Внезапно я очутилась на узкой каменной тропе, ведущей к храму с мраморными колоннами. Их позолоченные капители слепили глаза, отражая закатное солнце. Каждый мой шаг отдавался эхом в пустой груди, сердцебиение громыхало, как барабаны перед казнью.

У резных дверей храма стояли родители. Мать в своем синем платье с жемчужным ожерельем, отец в выцветшем парадном камзоле. Их улыбки были натянуты, как струны. В руках они держали толстую пеньковую веревку, другой конец которой тянулся прямо ко мне.

– Иди сюда! – закричала матушка с таким энтузиазмом, что это звучало как приказ.

Я попыталась бежать, но ноги будто увязли в смоле. Каждый шаг требовал нечеловеческих усилий, будто я шла против бурного течения. Я хрипло кричала о своем праве выбора, но слова превращались в беззвучные пузыри.

Алтарная плита из белого мрамора слепила глаза. Перед ней стоял мой "суженый" – высокий, с безупречными чертами лица. Его ладони были раскрыты в жесте приветствия, но в глазах читалась лишь холодная расчетливость охотника, наконец загнавшего добычу в угол.

– Ты должна быть счастлива! – прозвучало над моим ухом, и я поняла, что голоса родителей слились в один металлический гул, будто доносящийся из глубины колодца.

Я вновь попыталась закричать: "Нет! Это не мой выбор!" – но мои слова растворялись в гуле праздничной толпы. Гости в ярких одеждах кружились в танце, бросая в мою сторону лепестки роз, не замечая, как я цепляюсь за землю окровавленными ногтями.

С каждой минутой кошмар становился всё нелепее: мать, обычно так пекущаяся о приличиях, с силой дёргала верёвку, как погонщик вола. Отец методично подталкивал меня в спину своей львиной тростью. Их смех – высокий материнский и глухой отцовский – сливались в дисгармоничный дуэт.

Алтарная плита теперь была в шаге от меня. Мрамор с прожилками кроваво-красного кварца отражал искажённое лицо моего "жениха". Его пальцы, холодные как мёртвая рыба, уже смыкались вокруг моего запястья, когда я в последний раз закричала:

– Это моя жизнь! У меня есть мечты! – Но мой вопль потонул в громе фанфар.

Я проснулась с таким резким вздохом, будто вынырнула из глубины. Сердце стучало, как пойманная птица, а ночная рубашка прилипла к спине. Лунный свет, проникая сквозь занавески, рисовал на полу дрожащие узоры. Я сжала кулаки, чувствуя под ногтями вмятины от сна – будто действительно цеплялась за землю.

Даже осознав, что это был всего лишь кошмар, я ещё долго лежала, прислушиваясь к стуку сердца и наблюдая, как тени за окном медленно плывут по стене. Тревога, как назойливое насекомое, продолжала жужжать где-то под рёбрами, напоминая: сны иногда бывают пророческими.

С трудом задремав под утро, я проснулась разбитой, с ощущением, будто кто-то высыпал песок мне под веки. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели в ставнях, резали воспаленные глаза. Нарушив все правила приличия, я осталась в спальне, когда служанка Лира робко постучала с утренней чашкой чая.

– Скажи их сиятельствам, – прошептала я, прикрывая глаза от света, – что у меня мигрень.

Это не было ложью. Голова раскалывалась на части, будто в черепной коробке танцевали гномы в железных башмаках. С трудом поднявшись с постели, я босиком прошлась по ворсистому ковру, где переплетались золотые и багряные драконы. Их шершавые чешуйки щекотали подошвы, когда я бродила по комнате, собираясь с силами.

Пока замок жил своей жизнью – родители завтракали в столовой, повара суетились на кухне, а садовники подрезали розы – я устроила себе утро, полное релакса. В мыльне, за ажурной перегородкой из сандалового дерева, пахнущего медом, стоял массивный чугунный чан. Вода, которую служанки нагревали всю ночь, уже потеряла пар, но все еще сохраняла приятное тепло.

Я погрузилась в воду с головой, ощущая, как мыло с экстрактом розмарина и горной сосны обволакивает кожу. На миг показалось, что ароматы хвои и пряных трав смывают вместе с грязью и ночные кошмары. Пена шипела в ушах, создавая успокаивающий белый шум, пока я растирала кожу мочалкой из люфы, оставляя на теле розовые полосы.

Вытеревшись полотенцем, я вышла в спальню.

После этого я переоделась в дорожное платье из мягкой шерсти пепельного оттенка. Его широкие рукава, стянутые у запястий кожаными шнурками, удобно облегали руки, а пояс с серебряной застежкой в виде совы плотно обхватывал талию. В потайной карман я опустила кошель из толстой бычьей кожи, туго набитый золотыми кронами, и провела пальцами по портальному кольцу – массивному золотому перстню с тусклым рубином, что когда-то принадлежал моему покойному супругу.

Завтрак подали скромный: ржаные гренки со сливочным маслом и чай с бергамотом в тонкой фарфоровой чашке. Даже ароматный пар, поднимавшийся от напитка, не смог развеять мрачное настроение, оставшееся после ночного кошмара.

Когда часы в башне пробили десять, я вызвала сопровождающих. Два стражника в кольчугах и синих плащах с гербовой вышивкой уже ожидали в коридоре рядом с Марисой – бойкой служанкой с острым языком и цепкой памятью на покупки.

Сняв кольцо с пальца, я повернула рубин к свету. Камень вспыхнул тусклым багровым отсветом, и в воздухе запахло озоном. Портал развернулся перед нами сине-белой спиралью, подняв вихрь пылинок, что закружились в солнечном луче. Сделав глубокий вдох, я шагнула в мерцающий водоворот, и через мгновение мы уже стояли на брусчатке площади Лортунда, где утреннее солнце золотило купола городской ратуши.

Город, раскинувшийся на склонах холмов, обрушился на нас какофонией звуков и ароматов. Площадь Лортунда, вымощенная вековыми булыжниками, отполированными до зеркального блеска бесчисленными подошвами, дышала историей. Старинные дома с серыми каменными стенами щеголяли резными ставнями, где среди рун защиты цвели расписные васильки и маки. С дубовых балконов свешивались ковры с геометрическими узорами, а под карнизами качались связки алых перцев и серебристого чеснока.

С восточной стороны площади пестрели торговые ряды:

Ткачи развернули шелка из Альтарии, переливающиеся всеми цветами радуги, и грубую домотканую ткань с характерным запахом овечьей шерсти.

Кузнец вывесил на побелевшую от времени стену ряд подков, каждая с выбитым именем заказчика – "Гансу в добрый путь", "Милле на счастье".

Напротив стояли лавки специй, где воздух дрожал от ароматов шафрана, корицы и сушеных белых грибов. Коренастый торговец-карлик в кожаном фартуке зазывал: "Грибы, собранные при лунном свете! В каждом – сила лесных духов!"

Над этим оживленным миром возвышались древние городские стены. Их камни, покрытые сетью трещин, словно морщинами, прятались под ковром из темно-зеленого плюща. Каменные горгульи на углах, их крылья обросшие мхом, смотрели на город пустыми глазницами. Вдали за полем шелестел темный лес – таинственный и недружелюбный.

Я приложила ладонь к теплой от солнца стене, ощущая под пальцами шероховатость вековых камней. Где-то за спиной зазвучала флейта – тоскливый напев одинокого музыканта.

– Куда сначала, ваше сиятельство? – спросил рыжий Тор, поправляя рукоять меча с натертой до блеска гардой.

– На рынок, – ответила я, направляясь к лотку, где сверкали медные котелки и глиняные кувшины с синей глазурью.