Вдовствующая герцогиня замка Оргарон

Глава 37

– Мне не понравилось, как вчера вел себя с тобой этот хлыщ! – внезапно выдал Ричард тоном собственника, пробив гнетущую тишину зала. Его голос был низким, как гул приближающейся грозы. – И как ты реагировала на его ухаживания!

Он уставился на меня в упор, его глаза, еще мгновение назад холодные, теперь пылали недвусмысленным огнем.

Я разве что челюсть под столом не поймала. Ощущение было такое, будто меня окатили ледяной водой, а потом ударили обухом по голову. Это что вообще я услышала?! В каком смысле, «мне не понравилось»?! С какой стати?! Я разве клялась в верности этому умнику?! Или давала клятвы у алтаря?! Кем он себя возомнил, этот высокомерный герцог?! Да он вообще понимает, что говорит?! Внутри все закипело от возмущения и оскорбленной гордости.

Собственно, все эти вопросы я и задала Ричарду, правда, чуть более вежливо, чем собиралась, сжав зубы до боли и стараясь говорить ровным, хотя и дрожащим от ярости голосом, решив все же придерживаться местных правил поведения. Каждое слово давалось мне с трудом, как будто я выдавливала его сквозь камень. Ричард выслушал меня с каменным спокойствием, лишь палец слегка постукивал по краю стола, выдавая его собственное напряжение. И потом заявил, отчеканивая каждое слово с полной уверенностью:

– Нас тянет друг к другу, это очевидно. Возможно, мы влюблены друг в друга. Не надо спорить со своими чувствами, Вика. И с решением богов – тоже. Раз уж они поменяли ваши с Арисой души, значит, считают, что мы с тобой должны быть вместе. Это предначертано.

– Ты – самовлюбленный нахал, – отрезала я леденящим тоном, в котором звенели осколки разбитого спокойствия. Поднимаясь со своего места, я отодвинула кресло с резким скрежетом по полу. Есть больше не хотелось. Совсем. Этот гад своим умничанием весь аппетит мне испортил. – И то, что тебе кажется, не нужно принимать за истину в последней инстанции. Да и вообще… – Я повернулась к нему спиной, намереваясь выйти из зала, уйти подальше от этого невыносимого присутствия.

Я не успела договорить – Ричард оказался прямо передо мной, как призрак. Подскочив из кресла с кошачьей ловкостью, неожиданной для его внушительного сложения, он мгновенно преградил путь. Прежде чем я успела вскрикнуть или отпрянуть, его руки сжимающимся обручем схватили меня за плечи, а потом резко притянули к себе. Запах его кожи – дорогого мыла, кожи конской сбруи и чего-то неуловимо мужского, знакомого и чуждого одновременно – ударил в ноздри. И тогда… его губы решительно и властно накрыли мои.

Ощущения нахлынули на меня сумасшедшей лавиной.

Первым чувством был обжигающий шок. Как смеет этот тип?! Что он о себе возомнил?! Неуправляемая ярость вспыхнула во мне, и я попыталась оттолкнуть его, упираясь ладонями в его твердую грудь. Но его руки, как стальные тиски, держали меня с невозмутимой силой.

И тут… вопреки всем моим мыслям о сопротивлении, вопреки ярости и оскорблению, мое тело отреагировало. Его губы были твердыми, требовательными, но не грубыми. Тепло от его прикосновения прожгло кожу, словно электрический разряд. Нелепая дрожь пробежала по спине, колени внезапно ослабели. Я замерла, парализованная этим странным, разрушительным контрастом – гневом в душе и предательским откликом тела.

Я почувствовала терпкий привкус дорогого игристого на губах Ричарда, смешанный с его собственным, уникальным вкусом. Этот запах, этот вкус… они были навязчивыми, заполняющими все пространство. Они вытесняли воздух, вытесняли мысли.

И вдруг… как удар грома среди ясного неба – вспышка сна. Тот самый танец, тот же властный взгляд, тот же голос: "Он – твоя судьба… Не противься…" Эхо этих слов смешалось с реальностью поцелуя, накладываясь на него, придавая ему жутковатую, мистическую значимость.

Я не целовала Ричарда в ответ. Но и не могла вырваться. Я стояла в его объятиях, как окаменевшая, лишь сердце колотилось бешено, стуча в висках и груди, угрожая вырваться наружу. Сознание металось между желанием укусить его за губу до крови и осознанием того, что в этой силе, в этой наглой уверенности… была какая-то гибельная притягательность. Мир сузился до точки соприкосновения губ, до его сдавливающих рук, до оглушающего гула в ушах и предательского трепета где-то глубоко внутри.

Не знаю, чем завершился бы наш поцелуй, – этот странный, парализующий вихрь из ярости, навязанной близости и предательского отклика тела – но в холле послышался шум, отчетливые шаги и гул приглушенных, но хорошо знакомых голосов. Сердце мое замерло, а потом рвануло в бешеный галоп, предчувствуя беду. Затем дверь в обеденный зал с грохотом распахнулась. Яркий свет из холла ворвался в полумрак зала, ослепив на мгновение. И я услышала холодный, как сталь, голос матушки, язвительный, пронизывающий, с ядовитой ноткой любопытства:

– Отец, похоже, мы не вовремя. Наша дочь сейчас очень занята, – ее взгляд, острый и оценивающий, скользнул по нам, застывшим в немой сцене объятий.

Щеки вспыхнули мгновенно и нестерпимо жарко, сами собой, словно меня окатили кипятком. Краска, позорная и предательская, перебралась на шею, сползла под ворот ночной сорочки, и я почувствовала, как горит вся. Ощущение было таким унизительным, таким оголенным! Я резко, почти с рывком, отпрянула от Ричарда, словно его прикосновение стало раскаленным железом. Он, проклятая сволочь!, стоял прямо и гордо с абсолютно, до безумия, невозмутимым видом, слегка приподняв одну бровь, как будто все так и надо! Как будто застать его, целующего меня против моей воли посреди обеденного зала – это самая естественная вещь на свете! Бешенство смешалось со стыдом, заливая все внутри кислотой.

– Н-ну что вы, матушка, – выдавила я из пересохшего горла, пытаясь прийти в себя, пытаясь хоть как-то собрать рассыпавшиеся осколки достоинства. Голос звучал хрипло и неестественно высоко. – М-мы уже… как раз закончили обедать. – Я сделала шаг назад, чувствуя, как дрожат колени. – Его сиятельство как раз собирался уходить. – Я судорожно сглотнула комок в горле. – Не так ли? – Я повернулась к Ричарду, пытаясь придать лицу каменное выражение, подняв брови домиком в немом, но отчаянном требовании играть по моим правилам.

Он ответил мне тяжелым, недовольным взглядом, в котором читалось явное нежелание подчиняться. Его глаза, еще секунду назад пылавшие чем-то необъяснимым, теперь стали холодными и оценивающими. Но все же, после мучительно долгой паузы, он развернулся с королевской медлительностью и, отвесив безукоризненно вежливый, но ледяной поклон моим родителям, молча удалился. Его шаги гулко отдавались по мрамору холла, а затем…

Глухой, окончательный удар. Захлопнулась входная дверь. Звук эхом прокатился по замку, повис в тягостной тишине зала. Я осталась наедине с родителями. Отец молчал, его лицо было непроницаемой маской, но складка между бровями выдавала бурю. Матушка же не сводила с меня пронзительного, все видящего взгляда. Воздух сгустился, стал давящим, невыносимым. Я стояла посреди этого молчаливого судилища, чувствуя, как стыд, гнев и страх сплелись в тугой узел у меня под сердцем. Ожог от поцелуя Ричарда все еще пылал на губах, контрастируя с ледяным холодом, разливавшимся по спине от родительских взглядов. Что они видели? Что они думают? И главное – что они теперь скажут?

Тишина звенела в ушах громче любого крика.