Вдовствующая герцогиня замка Оргарон

Глава 20

На следующий день приехал Дирк, доложил, что пора сажать зарику, наполовину магическую культуру, смесь земных риса и гречихи.

Она была выведена столетия назад скрещиванием местных злаков с призрачными растениями из пограничья миров. Ее зерна, размером с ноготь большого пальца, имели ребристую поверхность, словно покрытую морозными узорами. В сухом виде они были матово-белые, но при контакте с влажной почвой начинали мерцать слабым голубоватым свечением.

У зарики имелось несколько интересных свойств:

Питательность – горсть вареной зарики могла насытить взрослого на сутки. Каша из нее не имела вкуса, но впитывала ароматы трав или бульона.

Капризность – прорастали только при одновременном присутствии хозяина земли и управляющего. Если сеять без соблюдения ритуала, зерна превращаются в ядовитую слизь.

Зависимость от погоды – требовала дождя ровно на третий день после посадки. Если ливень задержится – ростки сгорят от собственного свечения; если придет раньше – сгниют в земле.

Взаимодействие с магией – поля зарики гасили простые заклинания в радиусе мили. Колдуны избегали селений, в которых ее выращивали.

Несколько килограммов зарики могли накормить всю деревню. Если, конечно, зерно взойдет, дожди его не побьют и солнце не спалит. Зарика была капризной культурой. Потому ее обычно сажали в присутствии хозяев имения. Те должны были неотлучно находиться рядом с управляющим и вместе с ним следить за посадкой зарики с кромки поля. Обычно этим занимались мужчины. Но в моем случае надо было ехать мне. Верхом или в карете. И так как я ездить на лошадях не умела, а тело Ариссы не могло мне ничего подсказать, решено было отправляться в карете. Сразу после завтрака.

Пришлось подниматься к себе, переодеваться.

Дорожное платье было сшито из плотной серой саржи, с глубокими карманами по бокам и защипами на талии, скрывавшими лишние складки. Подол, отороченный темной тесьмой, приподнимался на палец над землей, чтобы не цепляться за колеса кареты. Полуботинки, туго шнурованные до щиколоток, слегка жали в подъеме – прошлогодние, еще не разношенные после зимы. Шляпка-таблетка с узкими полями была подбита изнутри выцветшей синей тканью, приколота к волосам двумя длинными булавками с жемчужными головками.

Подготовившись к поездке, я спустилась по лестнице в холл, вышла на крыльцо. Дирк уже ждал меня там. Ехать предстояло вдвоем.

Карета, выкрашенная в болотный цвет, пахла сырой кожей и конским потом. Обивка сидений, когда-то малиновая, потрескалась на сгибах, обнажив сероватый войлок. На дверце тускло поблескивал герб рода. Кучер в заплатанном камзоле щелкнул вожжами, и пара гнедых кобыл тронула, громко фыркнув.

По дороге к амбару колеса то и дело проваливались в колеи, заставляя карету крениться. Через приоткрытое окно тянуло запахом навоза и свежевспаханной земли. Дирк, сидевший напротив, покусывал кончик карандаша, сверяясь со списком в потрепанной записной книжке. Его сапоги, испачканные глиной, оставляли комья на половике.

У амбара крестьяне уже ждали, переминаясь с ноги на ногу. Зерно зарики хранилось в холщовых мешках с красной вышивкой по горловине – старинный оберег от гнили. Зернышки, чуть крупнее риса, отливали перламутром, будто припудренные инеем. Трое подростков, задыхаясь, погрузили мешки на телегу, привязанную к задку кареты.

На поле ветер трепал подол моего платья, засыпая полуботинки мелкой пылью. Крестьяне, разбившись на цепочки, рассыпали зерно в борозды, проложенные деревянными маркерами. Дирк, стоя в сторонке, щурился на солнце, считая шаги сеятелей. Раз в несколько минут он одергивал подручного, указывая жестом на пропущенную борозду. Зарика ложилась ровными рядами, слегка мерцая под косыми лучами. Я, прислонившись к карете, смотрела, как ветер подхватывает горсть зерен с ладони старика-крестьянина – те рассыпались дугой, будто пытаясь улететь.

Сажали зарику долго, тщательно выверяя каждый шаг. После ее посадки мое платье пропиталось запахом дыма от крестьянских костров – едким и горьким. И назад, домой, в свой замок, я попала ближе к вечеру, когда солнце зашло за горизонт.

Уставшая, голодная, еле державшаяся на ногах, я сразу поднялась в свою спальню, цепляясь за перила – спина ныла от долгого стояния на поле. Уже в спальне я переоделась и приказала принести ужин. У меня не было ни малейшего желания спускаться в обеденный зал.

Прибежавшая служанка споро накрыла на стол, выставив несколько блюд для ужина, и сообщила:

– Госпожа, к вам гость приезжал, карточку свою оставил.

Я нахмурилась. Никакого гостя я не ждала.

– Принеси карточку, – приказала я.

Служанка поклонилась и убежала. Я же задумалась. Оставлять карточку, ну или визитку, если по-земному, было традицией среди столичных обитателей. Местные так не делали, экономя на всем, в том числе и на бумаге. Ну а из столицы я точно никого не ждала.

Между тем вернулась служанка. С карточкой, да.

Визитка была идеально ровной, с гладкими краями. Золотая краска на титуле «герцог Нортамберлендский» сверкала без единой трещины. Вензель в углу, переплетенные лилии и меч, отливал серебром. Даже бумага пахла дорогими чернилами – сладковато-горьковатый аромат, как в столичных канцеляриях.

Мое сердце замерло на мгновение, затем застучало с утроенной силой.

Ричард. Он здесь был. А я отсутствовала. Да чтоб вас всех!

Уж не знаю, как мне удалось не показать своего волнения. Я забрала у служанки карточку, отпустила ее и вернулась к ужину.

Я ела, не чувствуя вкуса.

Настроение, и так не особо хорошее, вообще опустилось ниже плинтуса.

Вот зачем он приезжал? Что ему надо было? Нет, вопрос, конечно, риторический. Я и так знала, что. Земли Арисы. Она считалась завидной невестой как раз из-за своих земель. Даже я, ни разу не разбираясь в сельском хозяйстве, знала, что если продать все мое имущество, то можно безбедно прожить лет этак двести, а то и дольше. Не удивлюсь, если Ричард решил присмотреться к выгодной партии, а потом по-тихому избавиться и от замка, и от остального имения.

Я отломила кусок хлеба, но так и не поднесла ко рту, переворачивая карточку в руках. На обратной стороне – миниатюрная печать с изображением фамильного замка Жатарских. Даже в сумерках было видно, что печать свежая, края оттиска четкие.

Сердце заныло. Захотелось рыдать от обиды и боли.

Сверчок за печкой смолк, будто почувствовал напряжение. Я поднялась, сделала несколько шагов и сунула карточку в ящик стола, щелкнув замком громче, чем нужно.