Мы успели поздороваться, пройти в обеденный зал и рассесться по уготовленным нам местам, когда наконец-то пожаловал старший сын Аделины.
Когда он перешагнул порог обеденного зала, шум утих сам собой – да иначе и быть не могло. Высокий красавец, широкоплечий и подтянутый, с черными как смоль волосами, аккуратно уложенными назад, и глазами цвета пьяной вишни – глубокими, манящими и одновременно холодными. Он был одет в безупречный армейский мундир темно-синего цвета с золотыми эполетами и вышивкой на воротнике, который невероятно шел ему, словно созданный специально для того, чтобы подчеркнуть его мужественность и внутреннюю силу. Каждое движение Ричарда было выверено и грациозно – он словно владел пространством вокруг себя. Богатый, известный, красивый, обласканный милостями от императора – завидный жених.
И мое прошлое. Мое личное прошлое, не Арисы, Виктории.
Вот когда я порадовалась, что перед выходом, несмотря на противление матушки, выпила успокоительную настойку. На моем лице не дрогнул ни единый мускул, когда Ричард горт Жатарский, герцог Нортамберлендский, с надменным видом шел к выделенному ему месту возле его матери, по правую руку от нее. Его взгляд был холоден и властен; казалось, он привык быть в центре внимания и не терпит конкуренции.
Когда Ричард вошёл в зал, свет люстр заиграл на золотых эполетах его мундира, подчеркнув безупречную линию плеч. Шрам над правой бровью – тонкая белая нить на загорелой коже – придавал лицу оттенок опасности. Его сапоги, отполированные до зеркального блеска, глухо стучали по паркету, а перчатки из тонкой лосиной кожи обтягивали пальцы, будто вторая кожа. Он нёс с собой запах снега и железа – как будто только что сошёл с зимнего поля боя, а не из покоев усадьбы.
Я смотрела на него равнодушным взглядом настоящей вдовы – недавно потерявшей супруга и научившейся скрывать свои чувства за маской спокойствия. А сама мысленно возвращалась к тому далекому времени на Земле.
Мне тогда только исполнилось восемнадцать. Я была наивной дурой – мечтала о большой и чистой любви. Я ждала своего единственного и верила: он вот-вот появится на горизонте, станет моей отрадой и защитит меня от всех угроз – вымышленных и реальных. В общем, дура, да.
И он появился, тот самый единственный. Почему-то во сне, но меня этот пустяк мало волновал. Он так и представился: Ричард горт Жатарский, герцог Нортамберлендский. Но я забыла о его титулах практически сразу, помнила только имя: Ричард…
Красивый брюнет с точеными чертами лица – высокие скулы, прямой нос и тонкие губы с легкой улыбкой – модной прической с аккуратными локонами на висках и безупречным поведением. Он приходил каждую ночь: шутливо целовал меня в лоб как младшую сестру и уносил в другие миры – яркие и волшебные места с неземной красотой. Он рассказывал о существах этих миров – добрых духах леса, величественных драконах и таинственных хранителях древних знаний.
Никакой пошлости или грязи; максимум – дружеский поцелуй в лоб. Мне хотелось большего – тепла прикосновений или хотя бы слов признания – но я боялась сказать ему о своих желаниях и покорно соглашалась играть роль ведомой.
Год длились наши волшебные путешествия по мирам; год ночных встреч с этим загадочным красавцем.
А потом… Потом он просто исчез. Не появился в очередной раз.
Я ждала его каждую ночь; надеялась; верила; плакала по ночам в подушку от горечи утраты. А потом заставила себя поверить: это был всего лишь сон – сказка без ничего общего с реальностью.
Я забыла его.
И постепенно превратилась в циничную стерву – женщину с холодным сердцем и острым языком, которая больше не верит ни в любовь, ни в чудеса.
Ричард сел, поправив шпагу у бедра. Лёгкий звон стали заставил матушку вздрогнуть, но герцогиня лишь поджала губы. Ричард откинулся на спинку стула, и луч света упал на прядь волос у виска – там, где раньше вплетался серебряный локон, теперь была лишь тьма.
Слуги внесли жаркое, но я видела только его пальцы, перебирающие нож – те самые, что когда-то рисовали в воздухе карты несуществующих королевств. Теперь они резали мясо с точностью хирурга, а кровь на тарелке напоминала закаты из наших скитаний.
Тогда его пальцы, касаясь моего лба, оставляли следы тепла, как солнечные зайчики. Мы летали над лесами, где деревья пели на ветру, и ныряли в озёра, чья вода мерцала как расплавленное серебро. Он смеялся, когда я пыталась поймать светлячка-духа, а его голос звучал как шёпот листьев перед дождём.
Сейчас тот же голос, отдавая приветствия гостям, резал воздух холодной сталью. Его рука, обнимавшая когда-то мои плечи в танце среди лунных цветов, теперь сжимала рукоять кинжала на поясе.
Когда он поднял бокал за здоровье матери, рукав мундира сполз, открыв браслет из сплетённых волчьих клыков – новый аксессуар. Раньше на запястье висел тонкий шнурок с бирюзой – мой подарок, сделанный из нитки от платья и камешка, найденного у ручья.
Десерт подали, когда Ричард, наконец, посмотрел в мою сторону. В его глазах не дрогнуло ни искры узнавания. Только холодная оценка вдовы в потускневшем бархате, чья ценность – в землях, а не в сердце. Я отломила кусочек медового пряника – тот самый сорт, что мы ели, сидя на облаке над спящим городом. Сахар хрустнул на зубах, как пыль забытых обещаний. Глава 16
Я плохо запомнила тот ужин. Народ в основном ел, пил, сплетничал – голоса смешивались в гулкую какофонию, а смех и перебранки то и дело прерывали разговоры. Я машинально засовывала в рот кусочки еды – мягкий хлеб, немного жареного мяса, горсть винограда – лишь бы не выделяться и не привлекать к себе лишнего внимания. Но вся еда казалась пресной, словно я ела не для удовольствия, а по инерции. Внутри меня бушевала буря: тревога, усталость и горькое чувство одиночества.
Мои мысли уносились далеко отсюда – к дому, к замку, где стены были знакомы и надежны. Там я могла укрыться от всех взглядов и лицемерия. Мне отчаянно хотелось сбежать в свою спальню, закрыть за собой дверь и дать волю слезам. Я мечтала о том, чтобы поставить магический купол – невидимый барьер, который поглотил бы все звуки и защитил меня от посторонних ушей. К счастью, все мои амулеты были заряжены и работали исправно; они могли создать такую защиту без лишних усилий.
Настроение было отвратительным – словно тяжелая туча нависла над душой и не давала дышать свободно. Сердце сжималось от тоски и бессилия; казалось, что внутри меня пустота, которую ничем нельзя заполнить. И меньше всего мне хотелось сидеть за этим длинным столом в гостях, улыбаться натянутой улыбкой – как механическая кукла, лишенная чувств.
Ричард сидел в трёх метрах. Его смех – низкий, с хрипотцой – заставлял мурашки бежать по спине. Когда он поворачивал голову, свет играл на бриллиантовой запонке в виде волка – новой детали, которой не было в наших скитаниях. Его рука с бокалом вина двигалась плавно, как тогда, когда он показывал мне танец звёздных духов над ледяным озером.
Я старалась как можно реже смотреть в сторону Ричарда – боялась даже случайного взгляда с его стороны. Не дай местные боги заметить мой интерес к его персоне! Ведь это могло выдать меня с головой: мою слабость, мою боль и ту часть меня, которую я так тщательно прятала от всех.
Каждый раз, когда его глаза мелькали в поле моего зрения – холодные и проницательные – внутри что-то сжималось от страха быть разоблаченной. Я боролась с собой: не дать волю эмоциям, не показать ни капли слабости. Но сердце предательски колотилось быстрее; дыхание становилось прерывистым; пальцы невольно сжимали край скатерти.
В эти моменты я ощущала себя пленницей собственной памяти – пленницей прошлого, которое возвращалось вместе с каждым взглядом Ричарда. И чем сильнее я пыталась забыть тот год волшебных ночей и надежд на любовь, тем ярче вспыхивали воспоминания – словно огонь в сухой траве, разгорающийся от малейшего дуновения ветра. Сердце сжималось от боли, а разум путался в лабиринтах воспоминаний, не давая ни минуты покоя.
Очнулась я в своей комнате, переодетая в ночную рубашку из тонкого льна, который служанка аккуратно застегнула на пуговицы. Видимо, она постаралась – комната была прохладной и тихой, а постель пахла свежестью. Глаза мои были на удивление сухими, хотя внутри рос ком, мешавший дышать и давивший на грудь.
Не помню, как я заснула и что именно мне снилось – сон был расплывчатым и тревожным, словно туманное видение без начала и конца. Проснулась я утром разбитая и измученная. Казалось, что каждая клеточка моего организма пульсирует болью и усталостью одновременно.
Тело ломило – мышцы ныли, словно меня всю ночь били палками. Кости гудели, как провода на морозе. Когда попыталась повернуть голову, шея скрипнула, будто ржавые петли. Кожа горела, но под одеялом знобило – мурашки бежали от пяток до затылка.
Голова раскалывалась – каждый стук сердца отдавался в висках молотом по наковальне. Даже шёпот собственного дыхания резал уши. Горло першило, как будто я глотала стекловату, а язык прилип к нёбу, словно обожжённый кипятком.
Колокольчик у кровати оказался дальше, чем я помнила. Рука, дрожа, потянулась к нему, пальцы скользнули по холодной бронзе.
Служанка прибежала почти мгновенно, увидела моё бледное лицо с налётом пота и покрасневшие глаза – заахала от тревоги и без промедления умчалась.
Из коридора донеслось:
– Лекаря! Срочно! – и топот ног по каменным ступеням.
Я уткнулась лицом в подушку, вдыхая запах лаванды, смешанный с собственным потом. Где-то за стеной каркала ворона – насмешливо, протяжно.