Вдовствующая герцогиня замка Оргарон

Глава 14

Время до званого ужина у герцогини Жатарской пролетело стремительно, словно осенние листья, подхваченные порывистым ветром. Я занималась хозяйством с методичной точностью – пересчитывала полотняные мешки с мукой в кладовых, где пахло сушёными травами и старой древесиной, проверяла, чтобы служанки не ленились выбивать ковры во внутреннем дворе. Каждое утро начиналось с обсуждения дел с экономкой, чей пояс вечно гремел металлическими ключами от всех замков в поместье.

С управляющим мы обсуждали посевные планы в гостиной. Он чертил планы прямо на полу обожжённой палкой, оставляя на дубовых досках чёрные штрихи: "Тут рожь, тут ячмень, а у оврага пусть гречиха растёт – земля там кислая, ей по нраву". Я кивала, следя, как угольные линии складываются в знакомый узор наших полей.

В городе я больше не появлялась – той единственной прогулки по неровной мостовой мне хватило, чтобы понять: моё место здесь, среди привычных стен, где ковровые дорожки мягко глушат шаги. Лишь изредка я позволяла себе выйти в сад, где гравийные дорожки хоть и кололись сквозь тонкую подошву туфель, но хотя бы не оставляли синяков на ступнях.

Матушка, словно сокол, выслеживающий добычу, постоянно норовила утащить меня в голубую гостиную. Там, среди выцветших гобеленов, мы пили чай из тонкого фарфора с позолотой, уже потёртой на краях. Её разговоры кружились вокруг одних и тех же тем: "Видела новую шляпку леди Браунтан? Совсем безвкусица!", "А герцог Лермонтский, слышала, опять в долгах?", "Эта кузина Альмира… ну как можно было опозорить род, выйдя за стеклодува?". Я отмалчивалась, разглядывая трещинку в чашке, что тянулась от ободка к ручке.

Батюшка же вел себя как обычно: ел, спал, смотрел в окно с задумчивым выражением лица. Иногда мне казалось, что он погружен в свои мысли о чем-то далеком и недоступном, а иногда – что ему просто неинтересно происходящее вокруг. Даже редкие гости, обычно так любившие наведываться в наш замок, теперь обходили его стороной, словно чувствуя тяжёлую атмосферу, витавшую в наших стенах.

И когда на календаре, наконец, появился заветный день званого ужина, я готова была молиться всем известным и неизвестным богам, лишь бы это событие принесло хоть каплю перемен в нашу унылую рутину.

Я сбежала в свою спальню – переодеваться перед ужином – с чувством, близким к облегчению, будто вырвалась из клетки. Еще чуть-чуть, и можно будет с чистой совестью отправить дражайших родителей домой. В карете. Никаких порталов. Не то чтобы мне было жалко магии колец – их запас еще позволял пару десятков перемещений. Но надо же и совесть иметь! Пусть хоть немного помучаются в дороге, раз столько дней мучили меня.

Я не стала шить для ужина ничего нового, в том числе и в пику матушке, которая наверняка ожидала увидеть меня в каком-нибудь вычурном наряде. Вместо этого вытащила из резного орехового шкафа проверенное темно-фиолетовое платье с пышной юбкой, перехваченной шелковыми бантами, и узким лифом, украшенным серебряной вышивкой в виде виноградных лоз. К нему – туфли под цвет платья, с чуть потертыми носками, но еще вполне приличные. Приказала служанкам накрасить меня бледно-розовыми румянами и слегка подвести глаза сажей, а волосы уложить в высокую прическу, заплетя несколько прядей в косу вокруг макушки.

И, конечно, надела фамильные драгоценности своего умершего мужа – массивное ожерелье из чёрного жемчуга, где каждый шарик был размером с ноготь мизинца, и серьги, тоже с жемчугом, но уже в золотой оправе, подвешенные на тонких цепочках. Они холодно покачивались при каждом движении головы, напоминая о прошлом, которое я давно похоронила вместе с их владельцем.

К нужному времени – ровно за полчаса до назначенного часа – я спустилась в холл, где уже ждали родители: матушка в своем неизменном черном платье с жемчугами, батюшка в чуть менее потрепанном, чем обычно, камзоле. Оттуда, не дожидаясь их комментариев по поводу моего наряда, я открыла портал прямо к подъезду усадьбы герцогини Жатарской.

У герцогини Аделины горт Жатарской было большое семейство, впрочем, как почти у всех в нашей дальней провинции. И вся эта толпа собралась сегодня в усадьбе ее сиятельства. Сама она недавно овдовела и потому могла, не стесняясь, командовать всеми, как настоящая глава семейства.

Высокая и плотная женщина с осанкой, говорящей о годах привычки держать всё под контролем. Её тонкие черты лица – высокие скулы, изящно очерченные брови и слегка вздернутый нос – указывали на богатое благородное происхождение и множество предков с титулами и заслугами. Глаза Аделины были холодными и проницательными – светло-серые с едва заметным оттенком голубого, словно отражали не только её внутреннюю силу, но и умение видеть слабости окружающих.

Она стояла у входа в усадьбу в платье из тончайшего шелка глубокого изумрудного цвета – оттенок был настолько насыщенным, что казался почти бархатным на свету. Платье было украшено сложной вышивкой золотыми нитями по корсету и рукавам – узоры напоминали ветви винограда с мелкими листочками и гроздьями ягод.

На шее сверкало массивное ожерелье из золота с крупным изумрудом в центре – фамильная драгоценность Жатарских. Волосы, седые у висков, но всё ещё с пепельным отливом, были уложены в башню из локонов, проткнутую золотыми шпильками с рубинами. Одна из них, чуть криво воткнутая, выдавала спешку служанки – но герцогиня этого не замечала. Или делала вид.

Вся её внешность производила впечатление женщины властной и уверенной в себе – словно барыня с Земли, снисходительно наблюдающая за тем, как в её усадьбе собирается толпа людей, появившихся здесь поесть и попить на дармовщину.

Усадьба за её спиной дышала роскошью: резные дубовые двери с гербом – скрещённые мечи над чашей, мраморные ступени, вытертые до блеска, гирлянды из живых цветов, вплетённые в железные светильники. Из открытых окон лились звуки лютни и запах жареного фазана, но сама Аделина казалась не частью праздника, а его стражем.

Когда она делала шаг вперёд, шлейф платья шуршал по камням, как змея по сухим листьям. Гости расступались, кланяясь, но она не улыбалась – лишь кивала, будто отмечая в уме, кто из них достоин её внимания. Даже смех в зале звучал тише, когда она проходила мимо – будто сама атмосфера сжималась под её взглядом.

Её три дочери, уже замужние, суетились рядом, поправляя платья и одёргивая детей. Старшая, Клара, с лицом, как у матери, но без её холодности, пыталась унять сына, тянувшегося к золотым шпилькам в её причёске. Средняя, Лира, в платье с залоснившимися от частой носки рукавами, шепталась с мужем-офицером, бросая тревожные взгляды на мать. Младшая, Мира, с лицом, бледным от усталости, беременная третьим, опиралась на служанку.

Сыновья стояли позади, как тени. Средний, Гарт, в потёртом мундире, нервно перебирал ордена на груди – его жена, дочь разорившегося барона, теребила край платка. Младший, Эдрик, выпячивал грудь в камзоле с гербом жены-наследницы. Его супруга, полная женщина в парче, держала за руку двух близнецов в одинаковых кружевных костюмчиках – их лица были испачканы вареньем.

Между ними сновали дядья и тётки: толстый дядя Фернан с красным носом пьяницы, шептавший что-то о долгах; тётка Ирта в платье с выцветшими розами, норовившая ущипнуть служанок за бока. Племянники-подростки толкались у стола со сладостями, а кузины постарше перешёптывались за веерами, оценивая друг друга украшениями.

Сама Аделина возвышалась над этим хаосом, как скала. Её взгляд, скользнув по дочерям, заставил Клару резко одёрнуть сына, а Лиру – замолчать. Когда Эдрик попытался представить ей жену, герцогиня лишь кивнула, не удостоив невестку и словом. Её пальцы сжали веер так, что костяные рёбра затрещали, когда племянник уронил бокал.

Родня затихала, едва она поднимала руку. Даже дети, чувствуя ледяную ауру её власти, прижимались к нянькам.

И вот сюда-то нас и пригласили, на званый ужин, да. Заодно и для знакомства со старшим сыном Аделины, чьего имени я не знала. Он должен был пожаловать порталом из самой столицы. Самый успешный из всех детей Аделины, тот, кем можно по праву гордиться.

И я радовалась, что перед появлением здесь успела выпить успокоительную настойку, хоть матушка и была против. Вечер обещал быть насыщенным, им не нужны были все мои силы.