Я – борец! Назад в СССР

Глава 11 Воронеж 1

А где моя зубная щётка? — спросил я себя, смотря на стакан на полочке с двумя щётками — красной и зелёной. Точнее, какая моя? Возвращаться к пьянствующим студентам и Генке с вопросами не хотелось, но больше всего не хотелось пользоваться чужой щёткой, да и после грязнули Саши… Пускай биологически я и один и тот же человек…

Я присмотрелся к ним: зелёная была измохрачена, а красная — почти новая. Понятно, Сашкина — красная… Сука, надо будет купить новую. Сбегать в тот же хозяйственный, пока не закрылся.

Взяв все свои вещи и документы, я вышел из комнаты, закрыв её на ключ, и направился в магазин, где меня встретил усталый взгляд той самой продавщицы, что и полчаса назад.

— Зачастил ты что-то? Возврата тапок не будет, — поспешила встретить она меня суровым тоном.

— Да не. Мне бы простенькую зубную щётку и тюбик пасты, тоже зубной, — бодро сообщил я ей, пытаясь растопить её тон пускай и напускным, но настроением.

— Всё на витрине, — выдала она, видимо не видя в Саше Медведеве достойного человека, которому можно было бы улыбнуться.

Софт-скиллы, умение общаться в угоду коммерции, у женщины явно проседали или вообще отсутствовали. Да и зачем? Дружелюбие же не сделает твою зарплату выше? Хотя, как сказать… Вон у Армена можно было бы даже поучиться.

«Здравствуй, брат! Друг, когда деньги отдашь⁈ Заходи ещё, брат! Скидку сделаю!» — прокручивал я в голове его голосом, пример того, как надо торговать.

Я всмотрелся в витрину. Среди паст были «Мятная» — тридцать копеек, лечебно-профилактическая «Жемчуг» — один рубль десять копеек, и упаковка зубного порошка в виде коробки белой «шайбы» за десять копеек. Щётки оказались трёх цветов, два из которых я уже видел у себя в комнате, каждая по двадцать копеек.

— Жёлтую щётку и зубной порошок, пожалуйста, — попросил я, не снимая с лица дружелюбной улыбки.

— Тридцать копеек, — холодно ответили мне и полезли доставать их из-под прилавка.

«Итого, на житие-бытие у меня один рубль десять копеек. Не густо. Спасибо тебе, Саша Медведев, за твою интересную и насыщенную тратами жизнь», — улыбнулся я сам себе, а продавщице вслух сказал: — Большое спасибо! Хорошего дня.

На мою вежливость я услышал лишь «угу». Блин, а я ведь тоже мог кому-то показаться таким в своей прошлой жизни — уставшим, в меру хмурым, не шибко разговорчивым. Ну конечно, уровень гормонов другой: сейчас мне шестнадцать, хочется горы сворачивать, хочется всех спасать и предостерегать всех от бед, рассказывая, как будет в будущем. А нельзя — по причинам собственной безопасности, ибо ждёт меня тогда дурка и допросы в КГБ, в обратной последовательности, вероятно. Вначале КГБ, потом дурка.

Щётка и порошок были положены в сумку, и я отправился к городскому КПП обратным путём, тому, каким пришёл с Геной в первый день к общаге. И на этой дистанции вдруг ощутил, что тело стало поднывать: вчера я знатно потренировался — бой с Димой на стадионе, учебный спарринг с Дулатом в зале Кузьмича, закусь с Витей Перекрёстом. Три боя, по сути, во второй день в городе, плюс потасовка в поезде — конечно, тело болит и восстанавливается. Жалко денег немного, а то бы в Воронеже можно было бы купить витамины, если такие сейчас есть в аптеках этого времени… Должны быть. Но движение «вверх» выше боли, и от осознания этого настроение моё улучшилось, а расстояние до КПП сократилось.

Выход из города был снова с очередью, в которой, пока я стоял, невольно стал созерцателем плакатов: «ПОМНИТЕ! Кто много болтает — тот врагу помогает!» — с бойцом в красных тонах, в каске, с автоматом и высоко поднятым пальцем вверх. И вполне полезная памятка: «Товарищ, проверяй паспорт и пропуск на выходе». А вот это полезно. Я на всякий случай проверил. Ведь въезд без оных обратно будет невозможен, а процедура восстановления, скорее всего, дело нелёгкое и энергозатратное.

Миновав КПП, я прибыл на всю ту же остановку, на которой уже стоял полупустой автобус — тот самый «рыжий», что и привёз меня в Ворон позавчера. Всё так же расплатившись с кассой-копилкой и открутив себе самостоятельно билетик, я занял пустуюющее место. Несмотря на открытые двери, в салоне пахло чем-то неприятным. Слава Богу, что у Саши Медведева всё нормально с «генетикой» — его не укачивает, это я проверил ещё в прошлую поездку сюда. А вот меня в прошлой жизни укачивало и даже тошнило, что создавало проблему для всех в салоне, особенно на дальних дистанциях. Тогда мне помогали конфетки, а когда я записался на лыжную секцию и начал осваивать прыжки с трамплина, проблема ушла сама собой.

Я снова улыбнулся. Вот ещё один положительный момент: у Саши нет аллергии, и его не укачивает. Несмотря на общую слабость тела, вестибулярный аппарат у парня работает как надо.

Автобус всё не ехал и не ехал, а люди всё приходили и приходили, и вот их набралось настолько много, что я по доброй воле уступил своё место седовласой бабушке с клетчатой сумкой. Как говорится, не дожидаясь общественного порицания.

Наконец мы тронулись, и повторилась процедура с духотой и сквозняком — с закрыванием и открыванием люков и форточек. Я же занял стоячее место в самом конце салона, где расположился у продольной белой перилы, сложив руки на неё, а сумку — вперёд, под ноги.

Станция Колодезная была оживлена: тут толпились люди, и я вошёл внутрь, видя, конечно же, снова очередь — из трёх касс работала всего одна. «Что же, сделаешь с этим…» — смирился я с этими мыслями, встав в единую колонну людей за крепким мужчиной с двумя чемоданами. Но «сделал с этим» не я, а какая-то женщина в середине очереди, она обошла всех и, прорвавшись вперёд, втиснувшись в окошко перед худощавого вида мужчиной в костюме и очками, эмоционально набросилась на кассиршу.

— Что это такое⁈ Почему у вас на всю станцию одна касса работает⁈ — начала она с фактов. — Я буду жаловаться!

— А не надо на меня орать! Я, женщина, тут тоже не рассчитывала за троих работать! — парировала кассирша.

— А я не ору! — орала женщина. — Я вас спрашиваю: доколе это всё будет продолжаться⁈ Людей в духоте морочить⁈

— Я сейчас вообще закроюсь на перерыв, если будете так орать!

— Гражданочка, ну серьёзно! — взмолился мужик передо мной. — Что людей-то мучать⁈ Откройте хотя бы вторую кассу!

Его поддержало массовое бессознательное, и на фразе какой-то женщины: «Вы что, хотите, чтобы люди тут от духоты в обморок падали⁈» — я заметил, как сквозь жалюзи на полукруглом окне во второй кассе зажёгся свет.

— Чего разорались, как нелюди⁈ Подходите! На стекле русским языком написано: перерыв пятнадцать минут! — вступила в бой другая кассирша.

— Знаете что, мы полчаса уже так стоим! — запротестовала другая женщина.

— Ничего, не сахарные, не растаете! Ишь какие! — прикрикнула на людей та из первой кассы.

— На третьей кассе тоже написано, что перерыв пятнадцать минут, а она не открывается! — продолжали перепалку граждане.

По моему мнению, зря, касса-то открылась, зачем нагнетать?

— Потому что болеет человек! А мы тут вдвоём! — сообщила на повышенных тонах женщина из второй.

«Очереди — зло», — подумалось мне. Я, кстати, думал, что сейчас сразу же организуется вторая очередь, но она осталась одна, а граждане просто выходили из неё, вставая к окошку в освободившуюся кассу из двух.

Наоравшись вдоволь, люди как-то подуспокоились, и всё пошло быстрее. Что было причиной задержки второй кассирши, мне было неизвестно — халатность или банальное отлучение в туалет. И вот, простояв ещё двадцать минут, я уже стоял у второй кассы.

— Здравствуйте, мне бы в Воронеж попасть? — спросил я кассиршу.

— Здрасьте. Поезд в девятнадцать ноль-ноль, двадцать копеек за билет, багаж есть? — недовольно ответила мне она.

«Ну хоть здоровается», — подумал я.

— Дайте один, без багажа, — попросил я, отдавая свой последний рубль и паспорт, в ответ получая сдачу, сам билет и мимолётно просмотренный документ. «Это тебе не КПП в Вороне».

Билет представлял из себя голубенький листок с надписью «Проездной документ» и шрифтом кассовой машины выбитые слова: «Колодезная — Воронеж 1, Поезд 052, Вагон 03, место 015».

— Спасибо, — кивнул я и отошёл искать, где скоротать время. Судя по часам на стене, до семи вечера было ещё два с половиной часа.

В зале было действительно душно, и я вышел на платформу, вдоль которой располагались лавочки — совсем такие же, как в парке Ворона, окрашенные в зелёный цвет. Присев на свободную, я окинул взором всю платформу: у левого края стояли два сотрудника милиции, на них была тёмно-синяя форма, красные петлицы с гербом Союза и фуражки, тоже с гербами.

Ещё один плюс Саши Медведева — отличное зрение. Под кителями у сотрудников справа топорщилось. Очень неудобно, конечно: чтобы извлечь пистолет из кобуры, нужно полностью расстегнуть китель. Но с советским уровнем преступности, возможно, это и не понадобится — от слова «никогда».

А чем убить время до поезда? Конечно же, трансформатором! Я, достав его, принялся наматывать его прямо тут.

Упражняемость: чем больше мотаю, тем лучше становлюсь. Учитывая замечания Светы, теперь я мотал аккуратней и всё так же старался — виток к витку, виток к витку, изолируя между рядами лентой. Разматывал его и заматывал снова, пока знакомый голос не прервал меня.

— Привет, Саш, ты что так рано?

Я повернулся: рядом со мной стоял Фёдор Кузьмич.

Минус Саши Медведева — наблюдательность и, видимо, аккуратность.

— Доброго дня, Фёдор Кузьмич! Да я что-то приехал, как приехал. Вот сижу, трансформатор мотаю, чтоб навык развить, — сообщил я, убрав катушку и трансформатор в рюкзак, встав и поздоровавшись с тренером за руку.

— Как твоя голова? — спросил Роженцев, когда мы сели снова на скамейку. Он сам был налегке — синий спортивный костюм со значком «Д» и потёртым дипломатом.

— Хорошо, спасибо! — кивнул я.

— Память не вернулась?

— Частично, — соврал я.

Конечно же, не вернулась — я же другой человек.

— Ну, бывает. Я помню, в молодости боксёры рассказывали, что после боёв бывает, долго прийти в себя не могут люди. А ты в Тамбове прям выключился.

— Есть такое, — пожал я плечами, добавив, — Фёдор Кузьмич, а давайте в зал туалет и душ проведём?

— Это ж узаконивать надо, — протянул тренер.

— Как? — спросил я.

— Согласование с ЖЭК и СЭС, — дело долгое.

— Ну, а втихаря установить? — улыбнулся я.

— А втихаря, если, то баба Валя нас всех сдаст, и придут, и оштрафуют. На мою работу доложат, а я и так на фабрике, на одном честном слове держусь из-за отгулов и командировок. Благо… — на последнем слове он осёкся, видимо, не желая разглашать какую-то серую схему с его фабрики.

— Понятно, — вздохнул я. — А что за фабрика?

— КК, ты что, забыл? — и, видя, что я и правда не помню, расшифровал: — «Красное Крыло», птицефабрика Вороновская.

— Птицефабрика? — призадумался я. — Тренер, а там рабочие на полставки не нужны? Ну, там, грузчики?

— Всегда, Саш. А что ты интересуешься? У тебя же, вроде, и с деньгами всегда хорошо было, — спросил тренер.

— До нокаута о ковёр в Тамбове, видимо, было, — улыбнулся я. — А сейчас работа нужна, с быстрым заработком.

— Ты же можешь родителей попросить, как вы с Генкой всегда делали?

— Да устал я от старой жизни, хочу своими силами всего добиться, — как можно искреннее произнёс я.

— Похвально. Что, совсем деньги кончились?

— Не, не совсем. Просто работа нужна.

— Приедем обратно — ещё поговорим. Ты не раздумал чемпионом быть? — улыбнулся тренер.

— Нет, не раздумал, — твёрдо сказал я.

— А твои техники из будущего всё ещё с тобой?

— Это, тренер! Я тогда, наверное, очень уж сильно ударился, что такой эффект получил: мыслить стал грамотнее, а всё, что было раньше, забыл. Так что про будущее я, наверное, погорячился, походу привиделось. В понедельник к врачу покажусь.

— Вот это правильно, — похвалил меня тренер. — А после ударов о ковёр чего только не привидится.

Мы рассмеялись, но видно было, что тренер немного погрустнел: парень из будущего с супертехниками давал ему, как учителю-подвальному энтузиасту, неплохой шанс сделать чемпиона.

— Тренер… — позвал я его.

— М?

— Я буду чемпионом. Только для этого работа нужна, — повторил я свою мысль, чтобы та стала более доходчивой.

— Найдём, — хлопнул меня по плечу Кузьмич. — О, а вот и наши!

Ребята прибывали через единственную дверь на платформу и, завидев тренера, шли к нему. К прибытию поезда вся команда была уже в сборе.

А дальше была погрузка и короткая поездка в Воронеж, где нас встретил вокзал, несравнимый по своим масштабам со станцией Колодезной.

Войдя в здание через широкие ворота, в глаза бросались его высокие своды, а в нос ударил знакомый коктейль запахов: сигаретный дым, варёная колбаса из буфета и едва уловимый аромат дешёвого одеколона — и всё это смешивалось с запахом просмолённых новых шпал.

Ориентиром на выход были огромные часы с римскими цифрами. Ненавидимые мною очереди стояли повсюду: у билетных касс — плотная, нетерпеливая, с подозрительными взглядами на тех, кто пытался «проскользнуть»; у газетного киоска, где рядышком пожилые мужчины листали свежекупленные газеты; у телефонов-автоматов.

В зале ожидания на деревянных скамьях всё было заполнено пассажирами. В углу располагался детский уголок с маленькими столиками и игрушками, где чем-то своим было занято четверо карапузов младшего школьного возраста. «Счастливое детство — заслуга партии!» — гласила надпись на плакате над «уголком». На правой стене висело расписание на гигантском табло с переключающимися буквами, возле нескольких поездов были таблички «задерживается».

У самого выхода стояла парочка серебристых автоматов с газированной водой и многоразовыми гранёными стаканами.

Но что меня поразило больше всего — так это вокзал снаружи. Я задрал голову, чтобы рассмотреть это творение советских мастеров.

На огромных жёлтых колоннах полукруглого фасада, на самой крыше, возвышались белые статуи: по центру, конечно, был рабочий и колхозница, держащие герб Союза, с каждой из сторон — по три крупные звезды, обрамлённые венками. Другие статуи были менее понятны мне, кроме солдата с ППШ и лётчика времён Великой Отечественной Войны. Но смотрелось дико гротескно. В моей прошлой жизни я никогда не бывал в Воронеже, а был бы — безусловно, сделал бы селфи на фоне этого памятника советской архитектуры. Привокзальную площадь «возглавлял», конечно же, Ленин — куда же без Ильича? Памятник с надеждой взирал на город: в правой руке — шапка, левая держится за ворот длинного пальто.

Но поглазеть на достопримечательности мне особо не дали: Фёдор Кузьмич поторапливал нас, повторяя, что надо спешить, а то опоздаем на тренировку.

Добирались пешком и шли непривычно быстро, хотя автобусы, трамваи и троллейбусы ходили. Команда из девятерых ребят, включая меня, и тренер. И вот здание спортивного общества с синей буквой «Д» в ромбе возникло перед нами во всей своей двухэтажной красе.

Подошли мы как раз тогда, когда в дверь стекались человеческие группки. Это были молодые парни крепкого вида, почти все в спортивных костюмах — таких, какой был сегодня на Кузьмиче. Я даже заметил несколько парней со сломанными ушами — явной атрибутикой борцов.

Ха! Могли ли эти парни знать, что в будущем будет такая медицинская услуга — по ломанию ушей? Ну, для пущей грозности. Например, есть у парня авто — он берёт себе и хирургически «ломает» ухо, чтобы было видно каждому на дороге.

Надо сказать, что сломанные уши — далеко не признак опыта, а скорее генетики. Вот я, к примеру, столько лет отборолся, а уши были совсем не похожи на пельмени. А кто-то придёт в зал — и в первый же месяц, бац! — и, судя по уху, словно тысячу схваток на коврах провёл.

Я потрогал себя за уши: у Медведева они были маленькие и мягкие. Эх, Саша, похоже, и тебе «не везёт» с ушами. Хотя как сказать «не везёт» — сломанный хрящ та ещё мука: он воспаляется, наливается кровью… Можно кровь откачивать, а можно забить на это. Кто забивает — получает пельмень, кто оперирует в клинике — получает повязку на месяц. Можно, конечно, кустарно откачать шприцом, но кровь всё равно наберётся, и завтра придётся заново откачивать.

Одно точно: единожды сломанное ухо будет беспокоить после каждого турнира. Я вдруг вспомнил ситуацию из своей прошлой жизни, когда во время боя в клетке у моего воспитанника сломанное-переломанное ухо-пельмень наполовину оторвалось. Нередки были и случаи, когда пузырь с кровью в ухе лопается во время боя, и схватка останавливается, а спортсмен снимается рекомендацией врача с присуждением победы оппоненту…

Но мои мысли про уши снова были прерваны:

— Дарова, Кузьмич! — прокричал выходящий из ворот мужичок — черноволосый, среднего роста, крепкий.

На нём был тоже костюм на молнии, только чёрный, с тремя полосками «Адидас», похоже. На груди у мужичка на шнурке висел серебристый секундомер и свисток.

Они встретились на полпути и крепко пожали руки — двойным рукопожатием.

— Привет, Сергеич! — выдал Кузьмич.

— Молодец, что приехал. Сегодня у меня лёгкая работа — на разогрев, завтра утром — вешалка и схватки.

— Как я мог это пропустить? Вот, ребят привёз — мы только с Тамбова, и сразу к тебе.

— А, ну, ты звонил, да. А кто из них Медведев?

Тренеры повернулись на меня, и я оторопел: неужели тренер что-то про меня говорил своему другу? Возможно, даже обмолвился о моих прибабахах с перемещением из будущего… Неприятненько… Я-то уже решил это особо не афишировать.