Я – борец! Назад в СССР

Глава 24 Куры и гимн

А так, сегодняшнее воскресеное утро 26 июня 1983 года было таким же, как и всегда. Я возвращался со стадиона, стараясь не думать про казацких, зная, что вечером будет тренировка у Кузьмича для «своих». Солнце уже грело, но в воздухе еще витала утренняя прохлада — идеальное время для пробежки, но я уже сегодня отбегал.

Я наблюдал появляющихся на улицах граждан, ощущая, что отсутствие смартфонов делало всех немножечко свободнее. Никто не скролил бесконечную ленту новостей, никто не делился мемами и смешными видосами. А доступ к любой информации в этом времени требовал серьёзного и вдумчивого созерцания телевизора, прочтения газет, слушания радио, а для особо пытливых умов читательского билета в библиотеку. Никаких персональных компьютеров, никаких социальных сетей, никакого быстрого и дешевого дофамина, из-за которого детям из моей прошлой жизни так тяжело было заняться чем-то действительно полезным.

Но были и минусы, например: «Вот как экстренно собрать людей по тревоге в той же милиции без средств связи?» — размышлял я, поймав себя на том, что перешагиваю через трещины в асфальте. «Кстати в армии был такой вопрос в тесте на вменяемость, перешагиваете ли вы через трещины?» И если призывник отвечал да, то это говорило о наличии у него навязчивых состояний.

«Звоночек мне, что ж.» — выдохнул я и продолжил мысленно рассуждать.

Как собрать роту милиции по тревоге без мобильных устройств? Да просто. Командир роты звонит командирам взводов у кого есть телефоны, те обзванивают всех, кто доступен, а остальных оповещают лично — заезжая к каждому домой и стучась в дверь, крича: «Ваня, в отделе тревога!»

А жулики «по месту жительства», те же казацкие или вороновские? У них каждый вечер собрание в условленном месте. Вон у вороновских — зал бокса при дворце спорта, на вахту которого и позвонили с вестями обо мне…

«Надо было попробовать сбежать от ментов и их собаки», — мелькнула мысль, и я поймал себя на том, что снова думаю об этих отморозках. Рука непроизвольно потянулась к рюкзаку, где лежал кастет — мой «сувенир» из прошлой стычки.

«Надо сменить тему. Давай-ка подумаю о еде», — решил я.

Мне, кстати, повезло переродиться в Вороне — снабжение тут было на порядок лучше, чем в других городах. Сегодня выходной, а значит, гастроном работает по сокращенному графику: с 9:00 до 18:00, с перерывом на «санитарный час» с 14:00 до 15:00.

Как раз успею до санитарного часа. Подойдя к магазину, я толкнул тяжелую дверь с вытертой до металла стальной ручкой окрашенной в белое. Чтобы окончательно отвлечься от дурных мыслей, остановился на пороге, вдохнув густой, плотный запах, витающий в воздухе — не тощий, стерильный дух капиталистических супермаркетов будущего, а настоящий, сочный аромат еды. Он обволакивал, проникал в легкие, щекотал ноздри — свежее мясо, копчености, ржаной хлеб, соленая рыба. Я шел вдоль прилавков, и каждый шаг открывал новые чудеса советского гастронома.

Молочный отдел встретил меня рядами бутылок с молоком, закрытых фольгой. Они соседствовали с треугольными пакетами кефира и молока — теми самыми «пирамидами», как их называли в народе. Лично я не любил заморачиваться со сдачей бутылок, поэтому всегда выбирал пакеты. Пусть молоко в них было другого вкуса и хранилось меньше, зато выкинул и забыл. Хотя многие студенты, особенно из общаги, экономили — мыли бутылки и сдавали, получая свои 15 копеек.

Правее располагался сырный прилавок. Сыры, как им и положено, были с дырками и желтоватой корочкой, аккуратно разложенные на деревянных досках. Я равнодушно прошел мимо — этот продукт никогда не вызывал у меня особого восторга. «К пиву?» — мелькнула мысль, но я тут же отмахнулся: «Так я теперь не пью».

Далее шел прилавок с консервами и соленьями, от которых исходил кисло-пряный дух. Сегодня я тоже прошел мимо, хотя бочковые огурцы выглядели заманчиво.

В углу магазина, под слабым светом люминесцентных ламп, стояла стеклянная витрина с кондитерскими изделиями. Эклеры с заварным кремом, корзиночки, стилизованные под курочек на гнезде, песочные кольца с повидлом — все это выглядело настолько натуральным, что даже странно. Никаких «аналогов молочного жира», никаких «идентичных натуральному» ароматизаторов. Хотя сахар присутствовал везде, а он мне, как и алкоголь, не товарищ.

Но главная цель моего визита находилась дальше — мясной отдел. За прилавком, опираясь на здоровенный чугунный блок для рубки мяса, стояла знакомая продавщица в белоснежном накрахмаленном колпаке. Ее жилистые руки с коротко остриженными ногтями могли бы послужить эталоном для любого начинающего спортсмена. А перед ней… перед ней было настоящее мясо, не напичканное химией. Свиные туши с толстыми прослойками сала, говяжьи вырезки темно-бордового цвета, куриные замороженные тушки с синей печатью «М2» — мясная курица второго сорта. Она была настолько синюшно бледная, что могла бы сыграть в Игре престолов, тоже мне — не первый сорт. Настолько не первый, что в любой момент может ожить, взглянуть на меня холодными голубыми глазами и пойти в атаку, словно ходок под предводительством Короля Ночи. Хотя глаз у курицы, как и головы и лапок уже, конечно же не было. На отдельном лотке красовались субпродукты — печень, почки, рубиновые сердца.

Дальше располагалась колбасная витрина. За слегка запотевшим стеклом лежали сервелаты — плотные, тяжелые, с жировыми прожилками. «Докторская», «Московская» — все те сорта, которые уже стали легендами.

Но настоящим царем запахов был стоящий далее рыбный прилавок. Сегодня мне не к нему.

— Выбрал что-нибудь? — спросила продавщица, вытирая руки о фартук.

«Почему, если я молод и выгляжу как студент, со мной можно не здороваться?» — промелькнула мысль. «Но я вас всех перевоспитаю личным примером», — решил я и вежливо ответил:

— И вам доброго дня. А курица охлажденная есть первого сорта?

— Первый сорт разобрали, — ответила она, постукивая пальцами около разделочной доски. — Эту бери, она не хуже.

— Охотно верю, но нет, спасибо, — покачал я головой.

Я ей не верил. У нас в Вороне, блин, своя птицефабрика, а эту льдинку нужно еще размораживать — как раз к третьему свиданию с Аней оттает. Она решится на поцелуй, а я пожарю курицу… Звучало как план вечера, для пары за тридцать, но что поделать — реалии советского общепита.

«Так, но если откажусь от нее — откуда брать сегодняшнюю порцию белка? Опять гречку варить?» — размышлял я, окидывая взглядом прилавок.

Мой мозг автоматически начал анализировать цены:

Замороженная курица — 1 рубль 35 копеек за килограмм, говядина — 2 рубля, свинина — 1 рубль 80 копеек и это грудинка с костями, а шейка и того — 2 рубля 80 копеек.

О колбасах я даже думать не хотел — «Докторская» стартовала от 2 рублей 20 копеек за тот же килограмм.

Говядину долго варить, со свининой на ребрах столько же возни, сколько с курицей. Да и запах вареной свинины мне никогда особо не нравился.

— Эх, дайте вашу замороженную курицу, — наконец выдохнул я, смирившись с неизбежным.

Продавщица мясного отдела смахнула со лба седую прядь, выбившуюся из белоснежного колпака. Ее жилистые руки, покрасневшие от постоянного холода морозильных витрин, привычным движением выдернули из груды мерзлых тушек одну курицу — бледную, покрытую инеем, с торчащими в стороны ножками, будто она и после смерти пыталась убежать.

Она швырнула тушку на весы с железным подносом. Стрелка дрогнула, качнулась и замерла на отметке «1 кг 200 г».

— Рубль шестьдесят две копейки, — отрезала она, сгребая курицу с весов.

На прилавке уже ждал лист оберточной бумаги — грубой, серой. Курица шлепнулась по центру, и ловкими движениями продавщица запеленала ее в упаковку.

— Держи, — протянула она мне сверток, затем оглядела мой рюкзак. — Газетку дать, чтоб не протекло?

Я положил на прилавок рубль шестьдесят две копейки и принял сверток. Он был холодным, влажным и твердым, как камень. Бумага тут же покрылась мокрыми пятнами, но держала форму — продавщица завернула «конверт» на совесть.

На обратном пути я заглянул в молочный отдел и взял треугольник молока за тридцать копеек — чтобы восполнить водный баланс после тренировки. Выйдя из гастронома, я сразу же приступил к его вскрытию. На верхнем шве был тот самый предательски маленький белый язычок, который в теории нужно было аккуратно потянуть вверх. Но, как обычно, в девяти случаях из десяти он просто отрывался. Сегодня я не стал испытывать судьбу — просто откусил угол пакета зубами.

Поставив треугольник на подоконник уличной витрины, я положил рядом свою покупку — ледяную тушку, напоминающую холодное сердце Снежной Королевы. Достав из рюкзака бутыль с витаминами, я принял одну драже и запил молоком. А убрав витамины обратно, столкнулся с дилеммой: можно положить курицу за спину, но тогда она будет леденеть позвоночник, а можно нести в руках — но тогда ладони замерзнут, да и молоко пить будет неудобно.

Выбрав второй вариант, я допил молоко стоя перед гастрономом, глядя на свой «трофей». Пустой пакет отправился в рюкзак, а я, взяв курицу, двинулся в сторону общаги, периодически перекатывая сверток из руки в руку, чтобы не отморозить пальцы.

«Что-то у меня явно есть от Саши Медведева», — размышлял я, чувствуя, как холод проникает через бумагу. «Костюм купил, часы купил, а теперь экономлю на еде». Спишем это на юношеские гормоны, когда хочется всего и сразу.

Парадокс ситуации заключался в том, что я работал на птицефабрике, но не мог оттуда брать курятину — все было строго подотчетно. Как, впрочем, и в цехе, где я наматывал трансформаторы. На обоих предприятиях на выходе был личный досмотр, а с ворами в СССР разговор был короткий.

«Увольнение по статье "за хищение социалистической собственности», — мысленно перечислял я возможные последствия. «Исключение из комсомола. Штраф в тройном размере — около 4 рублей 50 копеек за эту курицу. И позорное собрание перед всем коллективом». До уголовного дела по 89-й статье «хищение госимущества» вряд ли бы дошло, но если бы поймали с парой тушек — могли и нарисовать, хрен сотрешь.

«А за трансформатор могли бы и вовсе расстрелять или, для острастки, вздернуть на медной проволоке прямо в цехе», — поймал я себя на этой шутливой мысли. «Значит, витамины и молоко дошли до мозга». Саше повезло — у многих людей непереносимость лактозы, а это тело переваривало молоко прекрасно. Оно, наверное, в хорошем смысле офигело от нового хозяина — не пьющего, не курящего, да еще и спортом занимающегося.

«Сюрприз-сюрприз, тело. Я еще и закаляться начну — посмотрим, как ты запоешь!» — мысленно пообещал я себе. Решил, что с завтрашнего дня буду обливаться холодной водой после пробежки. Для бокса нужно было прикупить гантели — раскидываться с ними во время бега, раз уж Дима отказался со мной тренироваться «по пацанским понятиям». Да и к местным боксерам идти не хотелось — раз уж они решили, что помогать ментам — это для «активистов» и «краснопузых». Еще и придумали мне кликуху, хотя я в их мире вообще не существовал.

«Ну е-маё, опять зациклился на этих уличных разборках», — с досадой подумал я.

Даже перекидывание ледяного свертка из руки в руку не помогало отвлечься. «Надо быстрее приготовить эту ледышку, поесть и поспать перед тренировкой». А вечером, скорее всего, ждала смена на фабрике. Потом понедельник — пробежка, занятия в техникуме, тренировка, цех с трансформаторами… И так до следующих выходных.

Войдя в общагу, я поднялся на свой этаж. Открыв дверь комнаты, увидел неслыханное — Генка еще спал, причем без Жени, той самой светленькой девочки, подруги Ани, которую за глаза называли «Лампочкой».

«Ну, поехали», — подумал я.

«Несправедливо как-то — кто-то и еду добыл, и потренировался, а кто-то дрыхнет». И в лучших традициях Дона Корлеоне и его «конской головы», я засунул сверток с курицей под одеяло к спящему Гене.

Встав посреди комнаты, я торжественно положил правую руку на грудь словно американский футболист и запел:

— Союз нерушимый республик свободных

— Сплотила навеки Великая Русь.

— Да здравствует созданный волей народов

— Единый, могучий Советский Союз!

— Славься, Отечество наше свободное,

— Дружбы народов надежный оплот!

— Партия Ленина — сила народная

— Нас к торжеству коммунизма ведет!

— Ты че, блин, офанарел⁈ — взвыл Гена, вскочив на кровати. Его голый торс нащупал морозную свежесть курятины. — А-а-а, сука, что это⁈

— У меня к тебе важный вопрос есть! — выкрикнул я, в то время как пакет с мороженой курицей с грохотом упал на деревянный пол.

— Ты что, выпил с утра⁈ — не понял Гена, потирая глаза.

— Почему у Жени кличка «Лампочка»?

— Сука! Ну нельзя же так пугать — гимном! И что это за дрянь на полу⁈

— Варианты ответа: А — «Золото партии», Б — замороженная курица на обед, — предложил я, больше ничего не придумав.

— Выбираю «золото партии»! — фыркнул Гена. — А Женька — «Лампочка», потому что у нее отец Илья. «Лампочка Ильича», понял? Ты что, только вчера с Курска приехал?

— Ты знал, что меня за глаза «Медведем» кличут? — продолжил я пытать гену вопросами.

— Ну, знал.

— А че молчал?

— А ты в поезде на миелофон отреагировал так, что я с твоими новыми талантами решил лишний раз не провоцировать. — Гена зевнул и потянулся. — И, судя по курице в постели и утреннему гимну, твоя болезнь после удара в Тамбове прогрессирует.

— У нас в комнате радио нет, и на кухне тоже, — сказал я. — Может, под гимн веселее просыпаться на тренировку будет?

— Саш, ты его на кухне сам втихаря сломал! — возмутился Гена. — И говорил как раз обратное — мол, нафиг этот гимн каждое утро слушать!

— Дела… — многозначительно протянул я.

— Забыл, да? А я никому тебя не сдал, а ты мне курицу под бок и гимн орать! — обиделся Генка, все еще не до конца проснувшись.

— Ген, ее надо как-то разморозить, — серьезно сказал я.

— Берешь на кухне раковину, затыкаешь тряпкой, заливаешь горячую воду, — снова обрел чувство юмора Гена. — Туда кладешь курицу и тихонько напеваешь ей на ухо свой гимн.

— Личный гимн Саши Медведева? — уточнил я.

— Сань, делай что угодно, только дай поспать еще полчасика.

— Добро победит зло, — кивнул я на прощание.

Подобрав сверток и закинув рюкзак под кровать, я направился на кухню. Технология была проста: сначала «купание» ледяного свертка, потом кипячение воды, добавление соли, разделка тушки и собственно готовка.

Сняв часы, я взял тряпочку с раковины, прополоскал ее и, заткнув слив, наполнил раковину кипятком, спасибо, что пока не отключили. Осторожно опустил туда курицу. Кухня постепенно наполнялась людьми: кто-то жарил яйца, кто-то варил макароны. Со мной здоровались, интересовались, что я буду готовить из курицы — суп или что-то еще. Я уклончиво отвечал, что «мы» пока не определились и подождем, пока курица сама решит, кем ей стать. К счастью, раковин было несколько, и другие студенты могли мыть посуду, не дожидаясь, пока я закончу свои манипуляции.

Не дожидаясь полной разморозки, я разделал тушку ножом, затем забросил все в кастрюлю и поставил на плиту. Заведя будильник на тридцать минут, я встал на стражу у кастрюли — студенты народ любопытный, и каждый заглядывал, интересуясь, почему я варю суп с утра. В конце концов я устал отвечать и просто нумеровал вопросы: «Братух, ты шестой, кто спрашивает про суп!», «А ты седьмой!»

Когда время вышло, я вернулся в комнату с двумя вилками.

— Вставай, проклятьем заклейменный! — громко провозгласил я, кажется, цитируя Пушкина. Поставив кастрюлю на стол, я положил вилки перед Геной и собой.

— Ты че такой бодрый сегодня? — насторожился Гена, садясь за стол.

«Если бы ты знал, — подумал я, — меня тут гопники на ножи собираются поднять, девушка обещает быть взаимной начиная с третьего свидания. И как бы тебе объяснить, что нужно написать начальнику службы безопасности Чернобыльской АЭС, чтобы к 1986 году все десять раз проверили?»

— Физкультура и спорт снимают депрессию и уныние! — бодро ответил я.

— Сань, за курицу спасибо! — Гена взял вилку и полез в кастрюлю.

— В следующий раз будет рыба в постель, — пообещал я.

— Ты смотри, Саш, — пригрозил Гена, — у меня есть спички, а у тебя есть пальцы на ногах — раз уж ты так спортом увлекся. Ночью как предложу тебе велосипед.

— Я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его остановлю!.. — процитировал я начало песни улыбаясь и откровенно валяя дурака.

— Нарву цветов и подарю букет той девушке, которую люблю… — продолжил Гена, затем прищурился: — Слушай, а ты не влюбился случайно?

— Я? — удивился я.

— А то чем еще объяснить твой сегодняшний задор? Вроде не пил с утра.

— Всё может быть, всё может статься, машина может поломаться, родная может разлюбить… но бросить пить? Не может быть! — продекламировал я.

— Странно слышать такое от трезвенника, — пробормотал Гена с курицей во рту.

Я вытащил из кастрюли ножку. «Влюбился? Да не…», — сказал я себе мысленно. «Просто хорошее настроение после витаминов и утренней пробежки…»

Или… не дай бог, да?..