Я – борец! Назад в СССР

Глава 20 Я рвать вас всех буду!

Эти двое сошлись в центре татами, и в этот раз Сидоров не медлил. Его первый успешный захват сразу правой после обманного левого словно удар вылетел в сторону грудины Дмитрия, и казалось, зал вздохнул вместе с Димой, когда он пропустил его. А следующий за ним бросок был молниеносный — словно Сидоров делает выход на подхват одной-единственной рукой, и вот оно: докручивание корпуса, натягивание соперника на себя и скручивание к полу.

Время словно замедлилось. Я ощутимо увидел, как Дима Лукьянцев цепляется за куртку соперника, и они оба летят дальше, падая на спину Димы. Их веса сложились, а Сергей Сидоров перекувырнулся через своего соперника и, встав на борцовский мост, резко развернулся давя на соперника грудью. Зал охнул, а когда затих, то до нас донесся крик нижнего спортсмена.

Рефери показывал оценку «Иппон». Но Диме было не до проигрыша — он вопил под весом верхнего спортсмена. А Сидоров уже поднимался0 после команд «ямэ» «соемаде» чуть медленнее, чем должен был бы. По старой наигранной привычке он протягивал руку побеждённому, но тому было и не до руки тоже.

— Ключица, похоже, или ребро, — произнёс я себе под нос.

Вот только сомнения были: от какого действия — от жёсткого взятия захвата или от падения особым образом с последующим накатом.

И вот ещё один спортсмен уходил с татами покалеченным. Сломанная ключица — это плохо. Ключица — это минимум шесть месяцев реабилитации.

«Как ты это делаешь⁈» — крутилось у меня в голове. — «Дима-то явно умел падать и падал сотни, если не тысячи раз».

И я встал.

— Ты куда? — спросил меня Павел.

— Да так, перекинусь парой слов с победителем схватки! — бросил я.

И я пошёл в коридор, где должен был пройти Сидоров. Он появился, выходя из зала — сосредоточенный, хмурый. Такое ощущение, что даже после такой травмы он не получил удовлетворения от своей схватки.

— Эй, ты чё творишь, а! — начал я.

Но передо мной из ниоткуда возникли два крепких человека в спортивных костюмах, не пропуская меня к Сергею. Снова наблюдательность Саши Медведева меня подводит, но это начинает уже походить на мою серьёзную проблему, если я всё буду замечать в последний момент.

— Ты кто? — спросил меня Сидоров.

— Я тот, кто спрашивает у тебя, зачем ты калечишь парней⁈ — строго произнёс я, но моя суровость не возымела никакого эффекта, ну не страшно я выгляжу, что с этим сделаешь.

— Не понимаю, о чём ты. Парни… — И эти двое, оттеснив меня, дали коридор Сергею.

— Эй! Я слышал твой разговор с твоим отцом в Воронеже! И про советских людей и про страну. Ты это всё специально делаешь! — прорычал я на эмоциях.

Вне себя был и Павел. Но в отличии от меня, он стоял позади меня со сжатыми кулаками и пыхтел носом.

Сидоров, остановившись, обернулся и, сделав шаг к нам, наткнулся на спины тех, кто его охраняли — а может, спасали всех остальных от него.

— Мне тут по секрету нашептали, — начал он, — Что какой-то пацан из «Динамо» меня подставил, какой-то местный вундеркинд…

— Слышь, я всё про тебя знаю, и ты ещё легко отделался! — прокричал я ему.

— Легко? — он усмехнулся. — Как я понимаю, это ты был, да? И ты же спёр мои вещи из раздевалки?

Я не ответил. Меня переполняла ярость.

— Так вот знай. Теперь я не просто заявляюсь на турниры. Я буду делать так, чтобы в первых кругах вставал с динамовцами! Власти моего отца, который тоже на вас зол, на это хватит. Я рвать вас всех буду, пока вы не закончитесь — светло голубые!

— Слыш! Мы можем с тобой прямо сейчас один на один выйти на голых кулаках! — прорычал я.

— Вот будешь иметь моё положение, тогда и поговорим. А пока, динамовцы, я вам обещаю, что не успокоюсь, пока вас обоих и вообще всех вас не заставлю страдать за то, что вы сделали! — с этими словами он обернулся и пошёл прочь, а следом за ним и два его — то ли телохранителя, то ли конвоира.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что слышал его разговор с его отцом? — спросил меня Павел.

— Я Воронеже слышал, как этот психопат говорил, что ненавидит всё советское. А теперь вот ещё и «Динамо».

— Да похеру! Чего он там ненавидит — я его порву на татами! — прорычал Паша.

— Он и раньше был дикий, потому что употреблял всякое. А теперь он ещё и осторожен, потому что знает, что мы знаем. — Я покачал головой. Меня медленно, но начало отпускать от нервного разговора.

— Значит, встретимся с ним ещё!

— И к этой встрече надо очень хорошо подготовиться. У нас будет шанс только на ковре, потому что от всех других бед его батя-посол отмажет без особых трудностей. — произнёс я.

Я вернулся на трибуны и, подойдя к Кузьмичу, который сидел рядом с Сергеичем, сказал:

— Товарищи тренера, я поехал в Ворон, тренироваться!

— А как же насмотренность, Саш? — спросил меня Кузьмич.

— Фёдор Кузьмич, Сергей Сергеевич, я, походу, уже насмотрелся. Я натренируюсь и гада этого достану на ковре! — решительно проговорил я.

— На ковре он очень опасен, — выдохнул Сергеич. — Дима на Чернозёмной-центральной в том году в тройку входил, а тут — секунды, и иппон с травмой.

— У меня всё есть, чтобы его уложить. Просто надо тренироваться больше и больше физики. Фёдор Кузьмич, вы же не против, если я параллельно другие утренние секции буду посещать без отрыва от наших с вами тренировок? — спросил я.

— Ну что с тобой сделаешь, я не против, — вздохнул он.

И попрощался с тренерами рукопожатием, а потом и с ребятами, кто был тут, я взял сумку и пошёл на выход.

На душе снова скребли кошки. Тварь вернулась меньше чем через месяц и уже совсем по-другому мыслит, но всё так же калечит людей.

После 13-го августа Саше Медведеву будет семнадцать, и я смогу вызваться к этому уроду на ковёр. Но полтора месяца на подготовку — это очень мало, даже если бы у меня была чудо-дрянь как у Сидорова — мало. Однако можно попробовать раскрутить метаболизм, чтобы я не помирал от трёх тренировок в день.

И тут в мой разум постучался вопрос: а почему Серёга Сидоров не выступает по другим видам, кроме дзюдо? Ну там — САМБО схоже, или какая-нибудь классика? А потому, дошло до меня, что уровень физики в других видах выше, и потому что в дзюдо он непревзойдённый мастер, пускай и с чёрной душой, а там его просто «сожрут». Хотя сам он использует приёмы американского рестлинга, где не получается переиграть техникой.

По прибытии в Ворон надо добавить тренировки не только с боксёрами, но и с греками и вольниками — как там их называют в эту эпоху? Классическая и вольная борьба, по-моему.

25 июня, суббота, выходной день который уже клонился к вечеру. И я топал в сторону автовокзала, хмуро созерцая виды этого чудесного города. Я шёл по улице Дзержинского, вокруг была зелень травы газонов и счастливые, улыбающиеся люди, а мимо меня тёк неспешный трафик разноцветного, отечественного автопрома. Завернув на Ленина, я подумал, что не стоит так себя накручивать, а просто надо больше тренироваться и подойти к решению задачи аннигиляции Сергея Сидорова как к чему-то обыденному. Мне почему-то показалось, что если он хотя бы единожды кого-нибудь не победит, то сломается, сожрёт себя сам, учитывая уровень его внутренней истерии. А значит, программа-максимум будет выполнена даже в случае, если он с кем-то на татами просто не сможет ничего сделать. Но лучше, конечно, наказать уродца.

Пока я шёл, я успокаивался. Не зря же говорят, что работающие мышцы выделяют антидепрессанты. И, пройдя всю Ленина, я вошёл в парк Пионеров, по центру которого разместилась Курская областная филармония.

Я замер. Впереди меня стоял синий холодильник на колёсах с надписью «Мороженое» и нарисованными снежинками. Над холодильником был квадратный зонт. За холодильником приветливо торговала девушка в белом, а к холодильнику уже стояла очередь из детей.

«О чём ты думаешь!» — укорил себя я. Там же сахар, а сахар вреден. Не так, как алкоголь, не так, как газированный алкоголь с сахаром, но вреден.

И в шутку я смирившись, что я безвольный сладкоежка, встал в очередь, рассматривая написанные на картоне ценники:

Молочное — 9 коп.

Эскимо — 22 коп.

Пломбир — 20 коп.

Ленинградское — 22 коп.

Лакомка — 28 коп. и возле него надпись «закончилось».

Эх, печаль-беда — может, я его и хотел… Но очередь шла бодро, и я успел подслушать, что рассказывает детям девушка о мороженом. Из собранных в наличии «Ленинградское» было с орешками, но в шоколаде — не люблю шоколад. А вот пломбир был без шоколада и в стаканчике, но без орехов. Вот так всегда, большой, но за пять, маленький — зато по три — вспомнилась мне шутка, как раз из этого времени.

Для себя я определился, что именно буду брать, и стоял в очереди, спокойно наблюдая, как улыбчивая светленькая девчонка в белом халате и колпаке, слегка старше моего возраста, продаёт детям их лакомство. Сколько у меня уже не было девушки? Как бы падение тестостерона не произошло от такой сублимации со спортом.

Как откуда ни возьмись, появились два аморала словно с советских фильмов про басоту, словно волк из «ну погоди», ожил и стал человеком раздвоившись: кепки, тельняшки, заправленные в штаны и руки в карманах, сутулость и папиросы у одного во рту у другого за ухом.

«Ну нет же! Пожалуйста, не заставляйте хоть вас-то учить уму — разуму!» Но они упорно к этому стремились и пройдя всю очередь, обдав всё окружающее пространство сигаретным и пивным перегаром.

— Дорогая, дай-ка нам по мороженке! — обратились они к продавщице.

— Слышь, дядя, куда без очереди! — окликнул их снизу конопатый и рыжий малец лет одиннадцати, стоящий через два человека передо мной.

Классный парень. Инстинкт самосохранения, правда, отсутствует. И, не дожидаясь, пока развяжется самоуправство, я вмешался.

— Пацаны, а давайте вы реально назад встанете и не будете на людей бычить!

— А то чё? — спросили с ходу у меня.

Я ещё давно-давно для себя решил, что не надо начинать разговор, если нечего ответить на вопрос «И чё?».

— Бросок через плечо! Вот «чё»! — произнёс я, выходя из очереди к ним.

— Ребята, не надо! Давайте я вам продам! — решила решить конфликт бескровно девушка.

— Вот! А девушка говорит, что продаст! — сообщил один из них мне.

— Ты плохо слышишь, или алкашка ум затмила? Я сейчас головой тебя в газон воткну, а потом и его. Люди начнут орать: «Милиция, милиция!» Девушка, которая мороженое вам хочет продать, бесконфликтная, в обморок упадёт. Но вы этого не увидите, потому что головами будете под землёй, червей кольчатых наблюдать!

— А если я тебе сейчас в брюхе дыру проделаю⁈ — спросил у меня тот, кто подошёл к холодильнику первый.

— То погремуха у тебя на зоне будет, снеговик, потому что ты будешь единственным отморозком, который порезал кого-то за мороженое! — нашёл что ответить я.

— Складно! — широко улыбнулся первый. — Ты с какого района такой?

— Я не местный. — покачал я головой.

— Так вот, не местный, тут у нас так не принято разговаривать. — выдал он но я его перебил.

— Вот ты отбитый. У вас в городе сегодня проходит открытый кубок по дзюдо, и вы бычите на незнакомого человека со спортивной сумкой. Ты что реально хочешь головой газон вспахать?

— Ну что, не местный, на диалог ты уже наговорил! Пойдём отскочим⁈ — предложили мне с улыбкой.

— Мальчики, не надо! — взмолилась девушка. — Я продам вам мороженое.

— Ты не понимаешь, эти два альфа-самца у себя на квадрате никого страшнее себя отродясь не видели, — пояснил я девушке. — И сейчас они пытаются этот образ поддерживать. Но они об этом пожалеют, когда через трубочку питаться будут третий месяц подряд.

— Ну давай, считай, уболтал! — усмехнулся тот кто со мной говорил. И они вдвоём пошли дальше по парку в сторону красного здания филармонии.

— Мужик, уважаю! — протянул мне руку мелкий пацан.

А я, улыбнувшись, пожал его маленькую ладошку, произнеся:

— Береги себя, тоже.

— А ты вставай впереди меня в очередь, — не растерялся с любезностью парень.

— Хорошо, — улыбнулся я, в душе радуясь, что обошлось без драки, которые, если честно, изрядно так подзадолбали. — Пломбира, пожалуйста.

— Двадцать копеек, — грустно сообщила мне девушка и, открыв правую дверку холодильника, запуская туда блестящие щипцы.

Я положил мелочь на тарелку, которую она использовала вместо кассы.

— Не грустите, всё будет хорошо! — пообещал я.

— Зря вы вмешались. Это казацкие. Второго не знаю, а первый — это Вова Шмель, — проговорила она.

— Почему Шмель? — улыбнулся я.

— Потому что с шилом ходит, как с жалом.

— Креативно. — скривил я лицо опустив уголки губ вниз.

— Что, простите? — переспросила она.

— Говорю, спасибо за заботу и рассказ.

И, получив свой пломбир, я направился дальше по парковой аллее, идя мимо здания филармонии. Надо же, как я угадал с первого раза из далека, что это она и есть!

Что-то изменилось во мне с момента, когда я закрылся той сумкой. Я в этой эпохе меньше месяца, а всякая дрянь словно пчёлы на мёд лезет на меня и лезет. А может, это мой персональный АД? Но тогда за что? За Чеченскую? Или за то, что я, обладая своими умениями в прошлом, не пошёл служить закону и порядку?

Пломбир расплывался на языке. Да, я ощущал там сахар, но вместе с ним ощущал и насыщенную жирность этого продукта — не подделку какую-то, а реальный товар, которого достоин советский человек.

И, проходя мимо памятнику стоящему Ленину, до моих ушей донёсся почти разбойничий свист.

«От-лич-но.»

То, что меня будут ждать, я почему-то был уверен. Но то, что отморозков окажется трое, а не двое, меня удивило.

Один спереди — тот самый Шмель, двое сзади. Классика гоп-стопа.

— Дарова, пацаны! — улыбнулся я, ускоряя шаг.

В фильмах герой обычно что-то жизнеутверждающее говорит преступникам. Но я, слава всем богам мира, не в фильме, да и чё говорить. Съезжать на базаре «по понятиям» очень и очень не хотелось. Хотелось толику справедливости в этом несправедливом, но светлом мире с пломбиром по двадцать копеек и единственной заботливой продавщицей на весь СССР!

На вид я хлипкий, но борзый — это ещё дембеля в поезде отметили. И потому, меня сначала будут «грузить» на то, почему я не прав и как хорошо бы было мою вину загладить.

А я сквозь на Шмеля насквозь, а перед глазами на мгновение мелькнуло лицо Березина и его двустволки. Шмель же тем временем вынул из кармана давно желающее подышать воздухом шило.

— Ну чё, фраерок?.. — начал он и не успел закончить.

БАМ! — глухой удар правым локтем в челюсть после накладки левой ладонью на его руку с шилом.

И челюсть вменилась внутрь, прямо под острым углом. Я резко развернулся, пока нокаутированный Шмель ещё падал на землю.

— Чё, мрази? Перспективы через трубочку жрать мозг будоражат?

Они ещё не поняли, что случилось, что их основная боевая единица уже лежит. А я уже бежал на них, сбросив сумку на асфальт.

— Ты чё, паре?.. — не договорил правый, и мой оверхенд — удар через руки — прилетел ему в подбородок сверху вниз, как доктор прописал.

Третий шагнул на меня — как раз тот, что присоединился к группе только что. И, на моё удивление, прыгнул и, развернувшись в воздухе, пнул меня в живот ногой.

— Ки-йя! — прозвучало в парке.

А я, отлетев на пару шагов, убирал руки от живота, но уже со следами подошвы на рукавах. Эх, надо было ловить ногу, но рефлексов хватило лишь на советскую боксёрскую защиту, что уже хорошо.

— Уааа! — заскулил их третий, вставая в низкую стойку с опорой на заднюю ногу. Это было максимально комично. Крепкий брутальный парень в кепке-хулиганке и полосатой майке встаёт в кокутсу-дачи.

— Ну, каратист, — улыбнулся я. — Ну погоди!