Светлейший-8. Зимние интриги

Глава 12

Я еще в детстве видел эти пронзительные голубые глаза.

Они смотрели на меня с портретов, со страниц альбомов об истории государства, репродукций и книг.

Этот человек ворвался на престол путем дворцового переворота, надрал зад Наполеону и оставил после себя одну интересную легенду.

Его внешность отличалась от его венценосных предшественников. Не было в нем угловатости Павла Первого, грубых черт первого императора Петра, неуверенности Петра Третьего. В молодости это был красавец-блондин с яркими голубыми глазами, высокий, стройный, светский, хорошо одетый любитель танцев. Будь печатное дело в то время более развито, восторженные гимназисточки обклеивали бы плакатами этого человека стены своих комнат.

А теперь выходило, что легенда все же оказалось правдой?

София таращилась на высокого монаха так, словно увидела призрака. Впрочем, он им и был. Призрак сильно постаревшего государя Александра Первого. Те же глаза, то же круглое бледное лицо, ныне обрамленное окладистой седой бородой и усами.

— Я… Я ничего не понимаю, — сказала великая княжна. — Это невозможно! Прошло два столетия. Нет! Никто не способен так долго…

Монах молча улыбнулся и уставился на меня.

— Не тратьте свою силу понапрасну, — тихо сказал он. — Здесь она все равно бесполезна. В этом месте другие законы.

Наши охранники приблизились и обступили нас, готовясь защитить. Я лишь покачал головой — пусть мой внутренний индикатор силы Искажения молчал, но теперь и до меня начали доходить ощущения, что преследовали Софию.

Здесь, под толщей трясины, в воде, воздухе и в каждом деревце правила другая сила. Древняя, как сама земля. Нечто настолько старое, что, возможно, оно видело даже динозавров.

— Мы пришли, чтобы забрать государя, — сказал я. — Он должен вернуться в Петербург.

Монах с лицом Александра Первого кивнул.

— Непременно вернется. Но позже. Нужно закончить ритуал.

— Какой еще ритуал⁈ — воскликнула София. — Бабушка обманом вывела его из-под присмотра и притащила сюда. Она поставила его жизнь под угрозу! Зачем?

Монах покосился на нее.

— Ты же чувствуешь его, дитя. Оно говорит с тобой. Разве ты еще не поняла?

— Я поняла, что это жуткое место, и император в опасности! Мы должны увести его отсюда немедленно! Это опасно!

Монах тяжело вздохнул.

— Если до тебя так и не дошел смысл того, что ты слышала, то тебе нужно внимательнее вникать в песни болот. Ты слышишь, но не слушаешь. Впрочем, у тебя будет на это время. — Он снова взглянул на меня, словно видел во мне более понимающего собеседника. — Ты. Ты тоже мой потомок. Но ты другой. У тебя чужая душа.

София мотнула головой.

— Чужая душа? Это еще что значит?

Монах шагнул ко мне, и охранники тут же инстинктивно сомкнули ряды, преграждая ему путь.

— Вольно, братцы, — сказал я. — Отец Серафим не станет мне вредить, не так ли? Или вам привычнее, чтобы вас называли Александром Павловичем?

— Верно, Алексей. Или тебе привычнее зваться Алексиусом?

Я откашлялся. Ладно, от Толстого такой прикол прокатил, но лишь потому, что он оказался Стагнисом. Но это существо… Оно не имело ничего общего с моим родным миром. Оно даже человеком не было в полном смысле этого слова.

Я наконец-то понял, что меня в нем смущало помимо всего очевидного. Я не чувствовал в нем биения эфира. Вместо эфира в нем текла та же мощная сила, что правила на болотах. Этот схимонах Серафим с лицом Александра Первого был словно человеческой формой этой мощной силы. Просто облик.

— Это наверняка иллюзия, — бормотала София. — Это не он, не государь Александр Павлович. Это просто иллюзия, какая-то хитрая ментальная игра с нашим разумом. Нам просто показывают знакомый образ, чтобы заставить делать то, что угодно болоту…

— Девочка права, я уже давно не Александр Павлович, — улыбнулся монах. — Пришлось сменить несколько имен, пока я не очутился здесь.

— Боюсь спросить, как вас сюда занесло, — хмыкнул я.

— Если есть ворота, кто-то должен быть привратником. Почему бы и не мне?

А в следующий миг он сделал едва заметный жест пальцами, и неведомо откуда налетел вихрь снега. Это было очень странно: небо над нам прояснилось, выглянуло солнце, а на головы моих спутников свалился мелкий сухой снег. И как только он касался из голов, все они замирали — глаза закрылись, а сами они превратились в живые статуи. Их тела и одежду покрывала лишь тоненькая корочка прозрачного льда.

Но со мной все было в порядке — ни одна снежинка на меня не попала. Я помотал головой, оглядывая спутников, а затем уставился на монаха.

— Зачем?

— Пусть отдохнут. Они просто спят, не беспокойся. Болото не забирает себе лишних людей. А мы с тобой потолкуем, Алексиус.

Странно, что я вообще не замечал щупальцев чужой силы, что пробиралась бы мне в мозг и вытаскивала воспоминания. Понять бы, как работает эта сила и на каком уровне?

Монах тем временем медленно побрел в сторону двух застывших в центре озера фигур.

— Идем, Алексиус. Из всех вас ты единственный поймешь, что все это значит. София тоже поймет. Со временем. Девчонка еще слишком юна, а вот с тобой мы, вижу, почти ровесники.

Столь глубокая осведомленность начинала меня напрягать.

— Откуда вы все это знаете?

— Не я знаю. Болото. И то, что в нем живет.

— И что еще вы обо мне знаете?

Монах усмехнулся.

— Что твоя душа пришла сюда ровно на семьдесят пять лет. Что ты воин и маг и считаешь смыслом своей жизни борьбу с силой, что губит жизнь в этом и твоем родном мирах. Мы уже можем поговорить о действительно важных вещах, или мне рассказать, на какой ягодице была родинка у той рыжей мадемуазели, которую ты завалил на чердаке после выполнения задания в Нойбеке?

Я застыл как вкопанный. Этого не знал даже Стагнис. Я никому не рассказывал о том маленькой приключении, ибо прикюбчение… Скажем так, закончилось оно тем, что мне пришлось сматываться, на ходу натягивая штаны, ибо у этой мадумуазели, как выяснилось в самый интересный момент, оказывается, был муж. И он решил вернуться раньше.

Но монах-государь, не сбавляя шага, направлялся все дальше к центру озера.

Я не мог оторвать взгляда от его лица. Возрастные морщины избороздили его кожу, а в глазах отражалась глубокая печаль и бесконечная глубина знаний. И еще нечто, что я пока не мог распознать.

— Значит, ты… — мой голос прозвучал глухо, заглушённый ветром. — Ты — император Александр Первый.

Монах не отвёл взгляда. В его глазах мелькнула тень улыбки — лёгкая, едва уловимая.

— Уже давно нет, — ответил он наконец. — Теперь же я лишь схимонах Серафим. Для людей — чудотворец с причудами. Для Болота — страж этого места.

— И давно?

— Столько не живут, — улыбнулся он.

Мы все знали легенду. Император Александр Павлович якобы скончался в Таганроге в 1825 году… Но уже тогда ходили слухи, что это было подстроено, а он сам ушёл в монахи, решив отмолить грехи молодости.

И теперь передо мной стоял человек, чьё лицо, хоть и состарившееся, я видел на портретах в Зимнем дворце.

— Что это за место? Я хочу понять. София говорит, что слышит силу. Я ее почувствовал лишь когда мы пришли к озеру.

— Потому что ты не из этого мира, вот и не слышишь. Болото… — он прищурился, словно вглядываясь в глубины собственного разума. — Ты назвал бы его аномальной зоной, верно? Это не совсем так. Это место — разрыв в энергетическом пространстве. Портал и воронка одновременно. Здесь встречаются слои реальности, здесь изменчив сам порядок вещей. Потому и ландшафт, и погода здесь непостоянны. Ты можешь видеть снег, а через миг — зеленую траву. Но с энергией Искажений, которой ты так плотно занимаешься, это не имеет ничего общего.

Я вслушивался в его слова, анализируя каждую деталь.

— Но ты связан с ним, — произнёс я. — Ты не только привратник. Ты — проводник, верно?

— Да. Когда я был болен, когда скитался уже как монах, это место приняло меня. Оно сохранило мне жизнь, но теперь я существую, пока существует Болото. Я его страж. Я ограждаю людей от этого места и место от людей.

Я посмотрел на ледяную гладь под ногами.

— И ради этого ты делаешь его опасным?

Серафим-Александр кивнул.

— Люди не должны приходить сюда без необходимости. Болото может быть губительно для тех, кто не знает, как с ним взаимодействовать. А никто уже не знает. Те, кто знал, обратились в прах еще до Рюрика. Болото может разрушить этих незваных гостей. Поэтому я сделал его таким опасным, чтобы случайные путники не имели соблазна здесь разгуливать.

Я нахмурился.

— Но ты сам приводишь сюда людей. Почему?

— За исцелением, — просто ответил он. — Сюда приходят лишь отчаявшиеся. Те, кому терять уже нечего. А это место помогает. Если направить энергетические всплески верно, можно избавить человека даже от смертельной хвори.

— Тогда почему ты всегда возвращаешься без одного человека? — спросил я, переходя к сути.

Глубокая тень легла на его лицо, но он не отвёл взгляда.

— Болото, как и любая другая сила, подчиняется законам баланса. Если я беру силу, чтобы сохранить то, что умирает, то должен отдать жизненную силу взамен.

Моё дыхание сбилось.

— То есть одного ты всегда убиваешь.

Он покачал головой, его губы дрогнули в печальной улыбке.

— Не убиваю. Не даю дороги назад, в мир. Люди, которые остаются здесь, делают это добровольно. Они понимают цену. И на самом деле они не остаются в Болотe… Их затягивает в энергетическую воронку, на дне которой… Дверь. Ты бы назвал это порталом. Куда ведет эта дверь — неизвестно. Одни говорят, что это путь к Богу. Другие ведомы лишь любопытством. Но всегда находится тот, кто желает остаться.

— А ты сам был там, на этом дне?

— Нет. Однажды и моё время придёт. Но пока не нашёлся тот, кто смог бы занять моё место. Лишь единицы способны услышать голос этой силы. Лишь в единицах течет кровь тех, кто когда-то умел пользоваться этой силой и ее дарами.

Я глубоко вдохнул морозный воздух.

— Что это за сила? Откуда она? Это не эфир и не Искажение. Что тогда?

Серафим посмотрел вверх, на серое небо.

— Это сама Земля. Она древнее людей, древнее животных. Если эфир — это жизненная сила живых существ, то эта сила — жизнь самого мира. К ней нельзя обращаться часто, иначе рискуешь все же нарушить баланс. А если нарушить его в этом месте, быть беде.

Тишина окутала нас. Только ветер стонал над ледяной гладью.

— Кажется, придется пересматривать целые разделы магической теории, — пробормотал я.

— Не придется, — отозвался схимонах. — Я рассказал тебе об этой силе лишь затем, что ты способен понять ее масштаб и угрозу. О ней не должны знать лишние люди. Но ты, Алексиус… Ты умеешь хранить тайны.

Итак, что мы имеем. Еще одну аномальную зону размером с Питер, причем с непостижимой природой силы, что здесь орудует. Одного императора, который, якобы, две сотни лет как преставился. И еще одного императора, которого нужно вытащить отсюда живым и, по возможности, здоровым. Пока он окончательно не поехал кукушкой от этих энергетических всплесков.

— А другие подобные места существуют? — спросил я, пока мы брели по скользкому льду. Он был таким гладким, что впору было надевать коньки и крутить тулупы.

— Есть несколько. Но они надежно защищены от людей.

В подробности схимонах не ударился. Ибо мы наконец-то почти добрались до центра большого озера.

Лёд под моими ногами был прозрачным, словно витраж, через который пробивался солнечный свет. Под гладкой поверхностью озера покоились замороженные коряги, водоросли, застывшие в вечности пузыри воздуха. И две фигуры, застывшие в непреклонной неподвижности.

Император Николай Петрович и вдовствующая императрица.

Серафим-Александр, улыбнулся, словно вспоминал нечто приятное, и тихо произнёс:

— Екатерина Алексеевна… Так звали и мою бабушку. Она была женщиной сильной, властной. Но эта… Эта не столь великая, зато и правда любила своего сына. Моего отца мало кто жаловал. Даже я сам.

Я ничего не ответил. Мы приблизились. Сквозь тонкую ледяную корку, что покрывала их фигуры, было видно, что лица у них спокойные, даже умиротворённые. Словно они просто задремали в мягких постелях после тяжелого дня.

Серафим-Александр поднял руку и, замкнув пальцы в неведомом знаке, прошептал неразборчивые слова. Тонкая белесая дымка прошла по поверхности льда, распространяясь, словно туман. Лёд начал таять.

В следующее мгновение, будто проснувшись от долгого сна, император дёрнулся, а затем резко вдохнул. Его глаза, чистые, ясные, детские, тут же наполнились радостью. Он увидел меня и радостно воскликнул:

— Лёша! Ты тоже пришёл! Как я рад!

И, прежде чем я успел что-либо сказать, бросился ко мне с объятиями.

Я перехватил его руки, но слишком крепко сжимать не стал. Он обнял меня, как ребёнок обнимает старшего брата.

— У нас с бабушкой было такое весёлое приключение! — заговорил он. — Сначала мы тайком выбрались из комнаты, потом гуляли по льду, по настоящей реке! А потом мы путешествовали, и бабушка сказала, что отец Серафим сделает меня взрослым. Наденька будет рада! Я хочу, чтобы она обрадовалась. Она ведь плачет по ночам. Думает, что я не знаю, а я знаю. Я не хочу, чтобы она плакала…

Его голос звучал восторженно. Я едва заметно нахмурился.

Но бабушка… О, она была настроена совсем иначе. Едва очнувшись, она тут же навела на меня яростный взгляд и, поднявшись, буквально набросилась:

— Ты! Опять ты! Алексей, что ты здесь делаешь⁈ — она двинулась на меня, сжимая узловатые сухие пальцы в кулаки и шипя, как змея. — Не смей мне мешать! Только не сейчас…

— Довольно, — негромко, но твёрдо произнёс Серафим.— Оставь его, Екатерина.

Императрица тут же замолчала. Её взгляд метнулся к монаху, и я видел, как её пальцы снова сжались в кулак.

— Алексей пришёл не за этим, — продолжил он.

Я выпрямился, отпуская государя, который всё ещё не хотел разжимать рук.

— В таком случае позвольте мне задать вопрос, — произнёс я, внимательно глядя на монаха. — В чём именно заключается недуг государя императора?

Серафим-Александр усмехнулся.

— Разве ты сам не знаешь?

Я кивнул.

— Согласно официальному заключению, его разум, эфирное тело и ментальный план пострадали во время Трагедии на Ладоге. Именно поэтому его развитие остановилось на уровне пятилетнего ребёнка.

— Верно, но не совсем, — тихо сказал монах. — И ты знаешь, что заключение неверно.

Я сжал кулаки.

— Если он и правда пострадал от Искажения, то этот процесс обратим. Я знаю возможности тела сильного мага. Если Искажение не убило его в первые дни, значит, его организм способен справиться с этой нагрузкой. Пусть медленно, но он бы восстановился.

Серафим-Александр снова кивнул.

— Значит, восстановление затормаживают искусственно, — продолжил я. — Точнее, вовсе остановили. Иногда у него случаются вспышки просветления и чистого разума. Это значит, что вмешательство не абсолютное. Я не знаю, чем именно это делают — дурманными веществами, препаратами, но, возможно, терапия, которую он получает, как раз и предназначена для того, чтобы держать его в этом состоянии.

Император поёжился.

— Я устал от этих лекарств. Они невкусные. Голова от них шумит. Но лейб-медик Миних говорит, что надо. Надо пить всё из флакончиков. Иначе… иначе будет хуже. А я не хочу, чтобы было хуже. А то Петенька испугается, а Наденька опять будет плакать…

— Больше это не имеет значения, — тихо сказал монах, нежно потрепав государя по щеке. — Когда сила Болота наполнит это дитя, он выйдет из-под влияния всех этих веществ. И более они не смогут подавить его разум.

— Правда? — государь обрадованно всплеснул руками. — Тогда давайте скорее меня лечить! Я хочу!

Но Серафим-Александр поднял руку, останавливая его. Затем перевёл взгляд на меня и вдовствующую императрицу.

— Вы оба знаете условие, — сказал он. — Из Болота выйдет на одного меньше. И вам предстоит решить, кто это будет.