Светлейший-8. Зимние интриги

Глава 6

Я замер, не совсем понимая, о чем толковал друг.

Толстой-Стагнис внимательно смотрел мне в глаза и даже задержал дыхание, словно надеялся услышать от меня нужный ответ.

— У меня же контракт, Стагнис. Ритуал поведен по всем правилам. Мое тело спит под охраной магусов, а дух — здесь. Как только отмеренный срок закончится, мой дух вернется в то тело, а эта оболочка умрет. Нас ведь не зря отправляют в тела тех, кто уже обречен. Баланс…

Толстой улыбнулся, но это была уже другая улыбка — не та, что обычно сопровождала наши дружеские беседы. Это была улыбка человека, который понимает больше, чем говорит.

— Не обязательно, — ответил он. — Если я все понимаю правильно, ритуал можно… Подкорректировать.

Я нахмурился.

— То есть ты предлагаешь мне сбежать из Ордена?

— Ну почему сразу сбежать. Например, просто задержаться здесь дольше положенного…

— И зачем мне это?

Стагнис пожал плечами.

— Вдруг у тебя к этому моменту останутся незаконченные дела…

— Я не очень понимаю, как вообще возможно скорректировать последствия ритуала, — сказал я, сделав глоток кофе. — Эти знания доступны только магистрам. А мы с тобой всегда были преобразователями. Отменными преобразователями и зубастыми охотниками на тварей. Но только и всего.

Друг внимательно слушал меня и кивал с загадочной улыбкой.

— Ты упускаешь, что каждый из миров имеет свои отличия от нашего родного, Алексиус. Да, магия здесь слабее, чем в нашем, но есть и другие особенности, которые можно сделать преимуществами.

— Например?

— Само общее энергетическое поле этого мира не столь чувствительно к Искажениям, как в нашем. Поэтому аномалий здесь меньше и, как ты наверняка мог заметить, они не настолько чудовищные.

Я неопределенно покачал головой.

— Чудовищных, размером с небольшой городок, как это было в Орхе, я и правда еще не видел. Тем лучше для этого мира. И что с того?

Толстой внимательно посмотрел на меня, словно размышлял, стоит ли сразу выкладывать все карты. Он взял чашку с кофе, сделал глоток и поставил её обратно на стол.

— Всё в этом мире связано с аномалиями, Алексей, — наконец сказал он, его голос стал низким, почти беззвучным. — Ты сам видел, как они взаимодействуют с окружающим миром, с реальностью. Но здесь аномалии немного другие. Они не так ярко выражены, не так заметны, но их потенциал гораздо больше, чем мы можем себе представить. Здесь другой баланс. И если научиться правильно управлять этой энергией, полагаю, можно заставить ее нам служить.

Я, конечно, мог бы возразить, сказать, что всё, что он сейчас рассказывает, — это просто теория. Наши магусы давно ходили кругами вокруг этого предположения — все кумекали, как можно подружиться с энергией Искажений. Но успехов не было.

Но Стагнис-Толстой не был человеком, который строил бы песочные замки на зыбкой почве. Он говорил об этом с такой уверенностью, что мне не хотелось спорить.

— Я посвятил этому свою жизнь, — продолжал он, словно оправдываясь. — Все эти годы я искал способы взаимодействия с Искажениями, их скрытые структуры. Ты знаешь, как они устроены у нас в мире — всегда следуют своим закономерностям. Но здесь всё иначе. Магия слабее. Законы искажены. И энергия Искажений — она… Немного другая. Её можно будет использовать, если правильно подойти к делу. Я уверен в этом.

— И как ты себе это представляешь?

— Если удастся овладеть этой энергией, мы сможем продлить жизнь… Множество лет. Или даже вообще лишиться смерти. Это больше не будет чем-то невозможным. Я хочу, чтобы мои дети жили дольше…

Я замолчал. Идея была, мягко говоря, революционной. Она бросала вызов всему, что я знал.

— Стагнис, мы всегда работали над тем, чтобы закрывать аномалии, а не дружить с ними. Ты же знаешь, сколько разрушений они приносят. Ты сам видел и погиб от такой. Это слишком опасно даже в этом мире.

Он кивнул и улыбнулся.

— Именно поэтому энергия Искажений должна быть абсолютно управляемой, Алексиус! И я собираюсь добиться этого. Я уже провёл несколько экспериментов, результаты которых вполне обнадёживающие. Но ещё рано говорить о конечном успехе. Однако я уверен, что мы с тобой можем добиться большего, если будем работать вместе. Ведь ты, как и я, носитель уникальных знаний…

Я почувствовал, как в груди что-то сжалось. Мы оба знали, что подобные действия могли повлечь за собой не только личную выгоду, но и колоссальные последствия для всего мира. Но Стагниса это явно не смущало.

А я слишком ненавидел Искажения, чтобы так быстро поверить в их потенциальную пользу.

— Твои наработки мне очень интересны, — сказал я сдержанно. — Я бы с удовольствием познакомился с результатами твоих экспериментов. Если это что-то стоящее… Что ж, можно обсудить.

Толстой-Стагнис улыбнулся с явным облегчением.

— Отлично! И мне потребуется твоя помощь в организационном вопросе. Великая княжна Марина, как ты сказал, заинтересована в моей лаборатории. Конечно, я не буду показывать ей свои внештатные проекты, но финансирование и правда нужно. Она сможет выбить его для меня?

— Конечно, — сказал я. — Если Марина Фёдоровна согласится на сотрудничество, то убедит великого князя выделить деньги. Или профинансирует сама.

Кофе в моей чашке стал холодным, и я отпил последний глоток, отставив чашку на стол. Время подходило к концу. Толстой поднялся с места и протянул мне руку.

— Я рад, что мы воссоединились, Алексиус. Этот путь будет непростым, но, уверен, вместе мы сможем сделать то, что в этом мире считается невозможным.

Я встал и пожал его руку. Стагнис все же сильно изменился. Я видел в нем старого друга, но в следующий миг переставал его узнавать. Тридцать пять лет в этом мире и правда здорово его поменяли.

Я прощался с ним в смешанных чувствах. С одной стороны, я был рад, что восстановил его доверие. Это было как возрождение, начало новой главы в жизни. С другой стороны, никак не мог избавиться от ощущения, что Толстой был не до конца откровенен со мной.

Едва я добрался до машины, как в кармане зазвонил телефон. Я уставился на экран: Ида Юсупова.

— Здравствуй, Ида, — выдохнул я в трубку.

— Ты дома?

Голос Иды был напряжен. Что-то случилось?

— Нет, в городе. На Фонтанке. Что стряслось?

— Можешь заехать к нам на Мойку? Нужно поговорить.

Как я люблю все эти «нам нужно поговорить». Никогда не знаешь, каких новостей ожидать — признания, что девушка случайно пролила кофе на важный документ, или катастрофу вселенского масштаба.

— Через пятнадцать минут буду, — ответил я.

— Хорошо. Спасибо.

Ида повесила трубку. На нее такая форма общения была совершенно не похожа. Во-первых, Ида не особо любила болтать по телефону, предпочитая писать сообщения. Если позвонила, значит, что-то важное. Во-вторых, мне очень не понравился ее голос. Княжна обычно прекрасно держала себя в руках. Но раз позволила голосу дрожать, значит, и правда случилось что-то знаменательное.

Я сел в «Ирбис» и завел двигатель.

— Ну, Барсик, не подведи…

Барсик не подвел. Я домчался до Юсуповского дворца на Мойке всего за десять минут, и еще минут пять искал место для парковки в их внутреннем дворе. Автопарк Юсуповых был настолько обширным, что эта коллекция заняла все пространство.

Двор уже был освещён желтым светом фонарей, и я заметил, как Феликс младший, высокий молодой человек с решительным выражением лица, вышел на крыльцо мне навстречу.

— Быстро примчался! — Он пожал мне руку и пригласил войти. — Добрый вечер, Лёша. Ты уж извини, что все так спонтанно.

— Что же случилось? Ида в порядке? Мне не понравился ее голос.

Молодой Юсупов немного замедлил шаг и ответил уже тоном, в котором сквозила явная озабоченность:

— Ида в порядке. Но… — он замолчал, как будто искал нужные слова. — Сегодня она едва не убила человека. Едва успели оттащить. Впрочем, я не могу ее за это осуждать.

— Ты в курсе, что не делаешь ситуацию понятнее, Феликс?

— Я не уполномочен о ней рассказывать.

Мы поднялись на второй этаж и вошли в одну из роскошных гостиных дворца. В комнате уже сидели князь Феликс Феликсович и его супруга Лионелла Андреевна, оба в одежде для приемов.

Я вежливо поприветствовал их, и Феликс Феликсович старший сразу встал, с улыбкой подавая мне руку.

— Алексей Иоаннович, добро пожаловать! — его голос был тёплым, но в нём чувствовалась определённая нервозность.

Я поклонился и поцеловал руку Лионелле Андреевне. Она, как всегда, была очаровательна, но её глаза, в отличие от привычной безмятежности, теперь искрились какой-то тревогой.

— Алексей Иоаннович, — тихо сказала она, — пригодилась ли моя помощь?

Я ответил как мог, коротко, но искренне:

— Ваша помощь была неоценима, Лионелла Андреевна. Ее превосходительство вам очень благодарна.

— Я удовлетворена.

Это немного развеялось её беспокойство, и она улыбнулась, но в её улыбке была некая скрытая печаль. Я заметил, как князь Феликс Феликсович слегка нахмурился, стоя рядом.

— Итак, Алексей Иоаннович, — начал он, — вы скоро всё узнаете, но нам нужно дождаться ещё одного гостя. Пока же предлагаю вам насладиться напитками.

Меня усадили в кресло, и мне принесли чашку черного кофе с ароматом, который уже начал разжигать в моей душе желание расслабиться. Однако за этим спокойствием скрывалась какая-то тревога, которая не отпускала меня.

Феликс младший в это время стоял рядом с дверью, явно не зная, куда себя деть, но вскоре в комнату вошёл новый гость.

— Шувалов?

Дмитрий Борисович, наследник графа Шувалова. Собственной персоной. Его лицо было не самым симпатичным, несмотря на молодой возраст, около двадцати пяти лет. Глаза казались уставшими, а лицо — раздражённым. Он вошёл, заставил себя поклониться старшим по титулу и уставился на князя.

— Добрый вечер, ваше сиятельство. Надеюсь, причина для столь неожиданного приглашения весомая. Вы сорвали мне встречу.

Голос молодого Шувалова прямо-таки сочился негодованием и раздражением. А он борзый, этот товарищ. Так скалиться на Юсуповых, да еще и в присутствии Черного Алмаза — либо дурость, либо стальные яйца. Но я ставил на дурость.

Я чуть не усмехнулся, но не стал показывать это. Однако Феликс младший, как бы невзначай, прошептал мне на ухо:

— Это ложь. Он обедал в «Медведе» в пяти минутах отсюда, так что точно не был занят. Иначе мы бы не позвали его сейчас.

— Прошу, Дмитрий Борисович, — улыбнулась княгиня, — располагайтесь.

Недовольство на лице Шувалова становилось всё очевиднее, но он хотя бы соизволил усадить свой увесистый зад на диван. Мы ещё немного продолжили светскую беседу, но я чувствовал, что воздух в комнате становился всё более густым и наэлектризованным.

— Сын, приведи девушек, — распорядился Феликс Феликсович. — Пора.

Мой товарищ кивнул и выскользнул за дверь.

Через пару минут он появился вместе с Идой и… Лизаветой Рибопьер, рисковой родственницей Иды, которой мы с Идой не дали сбежать.

Лизавета на ходу застегивала пуговицы кардигана поверх платья и старалась даже не смотреть на Иду. Моя же подруга вошла с яростью, едва сдерживая бурю внутри. Её глаза сверкали. Она направилась прямо к центру комнаты, толкнув Лизавету вперёд.

— Говори, — сквозь зубы произнесла она. — Рассказывай обо всем, что ты сделала.

Лизавета, вся заплаканная, шарахнулась от Иды и встала перед Шуваловым.

— Дмитрий Борисович, прошу… я прошу прощения за все, что случилось на балу, — всхлипывая, заговорила она. — Это я подделывала письма от Иды. Я сделала это, чтобы досадить ей. Я была зла на неё и потому решила сыграть с вами, используя ваши чувства. Я подделала её почерк, потому что мы с Идой учились вместе, и у меня было достаточно образцов её письма. Прошу, простите меня за то, что я вовлекла вас в свою глупую интригу…

Я вытаращился на Лизавету Рибопьер. Ну и ну. Вот тебе и враг в собственном доме.

Шувалов стоял неподвижно, но выглядел подавленным. Он внимательно слушал сбивчивый рассказ девушки, но с каждой секундой его удивление и боль становились только глубже. Он, наконец, задал вопрос, который, наверное, мучил его:

— Зачем вы это сделали, Елизавета Леонидовна? Разве я давал вам повод так со мной обращаться? Или с кем-либо из вашей семьи… Это подлая игра на моих чувствах. Я ведь думал, что интерес между нами с Идой Феликсовной обоюдный. И тем самым выставил не только себя, но и ее, в дурном свете…

Лизавета подняла голову, и я заметил, как она скрывает свою обиду, но с каждым словом её горечь только возрастала:

— Вы просто попались под руку, Дмитрий Борисович. Я хотела досадить кузине. Она может выбирать ухажеров, а я не могла выбрать никого… — Её голос задрожал, но она продолжила. — Я была очень обижена несправедливостью…

— Довольно, Лизавета, — строго сказала княгиня Юсупова, явно опасаясь, что девчонка может сболтнуть лишнего при посторонних. — Полагаю, этих объяснений достаточно, Дмитрий Борисович?

Шувалов несколько секунд стоял, будто не веря происходящему. Он собрался с силами и, наконец, сказал:

— Прошу прощения у вашего сиятельства, — голос его был сухим. — Не разобравшись в ситуации, я поступил недостойно и вынес конфликт на публику. Я приношу извинения всем, кто оказался замешан в этом инциденте.

Он оглядел нас, но в его взгляде не было злости, только растерянность и… боль. Видимо, он и правда успел поверить в то, что Ида отвечала на его ухаживания, и напридумывал себе всякого.

Затем он кивнул, извинившись в последний раз, и, не говоря больше ни слова, вышел. Феликс Феликсович внимательно оглядел собравшихся и наградил Лизавету ледяным взглядом.

— Лионелла, душа моя, сопроводи, пожалуйста, Лизавету в ее комнату и проследи, чтобы до завтрашнего утра она собрала вещи. Феликс, — он взглянул на сына, — проводи сестру в ее комнату.

— Конечно, отец.

За несколько секунд их как ветром сдуло. Я остался в гостиной наедине с князем. Он посмотрел на меня, и в его взгляде было разочарование.

— Признаюсь, я знал, что Лизавета — не самая умная особа, к тому же легко поддающаяся страстям. Но подобного не ожидал даже от нее. Мне казалось, что после ее побега, мы обо всем договорились.

— Выходит, это и правда месть Иде?

— Это боль и обида, которую Лизавета не смогла облечь в другую форму. Как и обещалось, было направлено прошение великому князю с просьбой рассмотреть возможность брака Лизаветы с Василием Сумароковым. И, как и ожидалось, пришел отказ.

— Значит, вот почему она слетела с катушек.

— Как бы то ни было, мы устали с ней нянчиться. Завтра утром Лизавета Леонидовна отправится в свое поместье в Вязьме. Она хотела свободы — теперь она ее получит. Дом Юсуповых более не будет принимать участие в ее судьбе.

Да уж. Вот и закончилась история.

— Сожалею, что ситуация обернулась столь неприятно, — ответил я.

Князь с печальной улыбкой кивнул и внимательно взглянул на меня.

— Но есть особа, в чьей судьбе я хочу принимать самое непосредственное участие, Алексей Иоаннович. Полагаю, настало время серьезно поговорить о вас и моей дочери.