Светлейший-8. Зимние интриги

Глава 5

Шум в зале нарастал. Теперь внимание гостей было приковано к неожиданному скандалу. Граф Шувалов стоял перед Юсуповыми, сжимая в руках сложенный лист бумаги, и его голос звучал отчетливо даже в этом гуле.

— Ида Феликсовна, — говорил он с едва сдерживаемым негодованием, — вы нарушили свое обещание! В письме вы ясно дали мне понять, что мазурка и котильон на этом балу будут моими. А теперь, когда я подошел за своим танцем, вы вдруг делаете вид, что ничего не было!

Его тон был слишком громким, слишком резким для светского бала. Вокруг уже собрались зеваки, кто-то перешептывался:

— Что случилось? Опять какой-то любовный скандал?

— Ах, эти Шуваловы! Вечно у них какие-то драмы.

— Но с Юсуповыми? Неужели она действительно дала обещание, а теперь отказывает?

— Посмотрим, что скажет сама княжна…

Ида резко обернулась к Шувалову — атласная юбка взметнулась, несколько цветков выпали из венка, из-под подола показались украшенные сверкающими камнями туфельки. Она смотрела на графа с искренним удивлением.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но вы точно с кем-то меня перепутали, — ее голос был спокоен, но в глазах мелькнуло раздражение. — Я не припомню, чтобы обещала вам два танца на Рождественском балу. Кроме того, я не писала вам писем.

Шувалов с торжеством развернул лист.

— Ах, так? Тогда, может быть, вы не узнаете это письмо? Одно из нескольких, к слову! Позвольте, я процитирую… — он прочистил горло. — Дрогой Дмитрий Борисович, я безмерно признательна вам за подарок. Клубника из вашей оранжереи невероятно вкусна! Отвечая на ваше предложение, могу вас заверить, что оставлю за вами котильон и мазурку на императорском балу по случаю Рождества…

— А клубнику он нам и правда отправлял, — тихо заметил Феликс.

Ида нахмурилась и протянула руку за письмом.

— Позвольте взглянуть. — Она изучила его несколько секунд, затем подняла глаза. — Это не моя рука. Почерк действительно похож, но не мой. Кроме того, письмо написано перьевой ручкой, а я ими не пользуюсь. Это какой-то нелепый розыгрыш.

Феликс забрал письмо у сестры и сам его внимательно осмотрел.

— Она права, Дмитрий Борисович, — заключил он. — Это не ее почерк. Кто-то очень старался подделать его и даже преуспел, но… Нет, моя сестра пишет не столь размашисто и иначе выводит некоторые буквы.

Лицо Шувалова побледнело от злости и смущения. Очевидно, он чувствовал себя глупо, но признавать свою оплошность не собирался.

Но в этот момент раздался новый голос:

— Что здесь происходит?

Гости расступились перед великой княжной Софией, сестрой императора. В серебристом платье с жемчугами, с высоко поднятой головой, она напоминала грозную царицу — лишь венок придавал ей мягкости. Гости склонились в поклоне.

— Господа, объяснитесь, — потребовала девушка. — По какой причине вы нарушаете порядок на празднике?

Ида шагнула вперед и, присев в еще одном реверансе, обратилась к великой княжне:

— Ваше императорское высочество, похоже, имел место неприятный розыгрыш. Кто-то решил разыграть графа Шувалова, заставив его поверить в поддельное письмо.

Великая княжна скользнула взглядом по присутствующим, затем холодно сказала:

— Я ожидала, что ваши светлости будут вести себя мудрее. Советую не устраивать из этого трагедию. Выяснить, кто виноват, можно позже. А сейчас советую прекратить этот спектакль. Ведь мы собрались здесь с иной целью, не так ли?

— Конечно, ваше императорское высочество…

Под ее пристальным взглядом напряжение начало спадать. Шувалов стиснул зубы, но, кажется, смирился с тем, что дальше скандалить не имело смысла.

Чтобы сгладить ситуацию, Ида повернулась к нему и предложила:

— Дмитрий Борисович, я бы хотела сгладить неприятное впечатление от сегодняшнего вечера. Я с удовольствием исполню с вами мазурку, разумеется, если мой кавалер, — она взглянула на Алексея, — не будет против.

Я коротко кивнул.

— Конечно, Ида Феликсовна. Дмитрий Борисович, прошу, мазурка ваша.

В конце концов, почти любой из оставшихся танцев мог стать моим.

Шувалов молча кивнул. Похоже, этот жест примирения ему понравился. Он взял Иду за руку и повел на паркет.

Я повернулся к Феликсу, который задумчиво следил за уходящей парой.

— Что это было?

Товарищ лишь фыркнул.

— Кто-то решил натравить Шувалова на нас. Обычная дворцовая интрига, только исполнение грубоватое.

— Стоит ли ожидать неприятностей от Шуваловых? — уточнил я.

— От самого рода — нет, они слишком заняты своими делами, — Феликс пожал плечами. — А вот Дмитрий Борисович… он славится своей вспыльчивостью и злопамятностью. Так что кто знает… Но вряд ли этот инцидент сделает из него нашего врага.

Пока мы говорили, я, наконец, заметил среди гостей знакомую фигуру. Профессор Толстой беседовал с какой-то миловидной дамой в фиолетовом платье.

— Извини, Феликс, мне нужно кое с кем поговорить, — я направился туда, рассчитывая все же перехватить Толстого.

Профессор был облачен в безупречно сидящий фрак, а в тонкой оправе очков поблескивали стекла. Он выглядел так же, как и всегда — спокойным, слегка задумчивым, немного отрешенным от происходящего. На его руке сверкал ранговый перстень с сапфиром, но теперь мой взгляд зацепился за кое-что новое: обручальное кольцо.

Я перевел взгляд на его спутницу. Женщина лет тридцати с мягкими чертами лица, проницательным взглядом серо-голубых глаз и изящными движениями, выдающими благородное происхождение. Темные волосы уложены в сложную прическу, но несколько завитков кокетливо выбивались из-под нее. На ее руке тоже сверкало кольцо — такое же, как у Толстого.

— Алексей Иоаннович! — профессор заметил меня и расплылся в широкой улыбке. — Вот так встреча! Разрешите представить вам мою супругу — Наталью Васильевну, в девичестве Нарышкину.

Женщина слегка склонила голову, выражая почтение.

— Ваша светлость, — произнесла она с теплой улыбкой. — Мне очень приятно наконец познакомиться с вами. Мой муж не раз рассказывал о вас, и мне кажется, что я знаю вас даже больше, чем следовало бы.

Лишь бы не открывал тайны нашей прошлой жизни. А так пусть пересказывает любые сплетни.

Я ответил ей поклоном и поцеловал руку, соблюдая все нормы этикета.

— Взаимно, Наталья Васильевна. Ваш супруг — человек выдающегося ума, и иметь с ним дело — честь для меня.

— Для нас обоих, — поправила она, взглянув на Толстого. — Ведь он не раз говорил, что рад был работать с вами, пусть это и случалось эпизодически. Теперь и я могу убедиться, что он не преувеличивал.

— О, я редко преувеличиваю, дорогая, — с улыбкой вставил профессор, поправляя очки. — Но, право, разговор обо мне — лишнее. Мы на балу, а бал создан для легкости и радости. Как вам сегодняшний вечер, Алексей Иоаннович?

— Великолепно, — признался я, оглядывая зал. — Организация выше всяких похвал, как и убранство. Но куда важнее атмосфера. Вы посмотрите: всюду улыбающиеся лица, нарядные дамы, светские беседы, музыка. Чувствуется настоящий праздник.

— Ах, это точно, — согласилась Наталья Васильевна. — Сегодняшний бал словно из другой эпохи, когда балы устраивали с настоящим размахом, а не просто ради протокола. Сегодня на дамах особенно красивые венки…

— О, я, как человек науки, восхищен системой освещения, — усмехнулся Толстой. — Инженерное искусство на службе красоты.

Мы рассмеялись. Разговор лился естественно и непринужденно, как того и требовал светский этикет.

— Алексей Иоаннович, — неожиданно обратилась ко мне Наталья Васильевна. — Хочу открыть вам одну маленькую тайну своего супруга. Он не раз признавался мне, что мечтает заполучить вас в качестве гостя на обед. Позволите пригласить вас?

Я широко улыбнулся.

— С превеликим удовольствием, ваше сиятельство.

— Прекрасно! Думаю, послезавтра было бы идеально. Вас это устроит?

Я на миг задумался, но быстро понял, что это отличная возможность для беседы с Толстым в неформальной обстановке.

— Я был бы рад, — кивнул я. — Это действительно прекрасная идея. Благодарю за приглашение.

— Я передам секретарю точное время и место.

— Давно уже было пора встретиться и нормально пообщаться, — вставил Толстой. — Но то вы заняты, то я сам по уши в делах. Теперь же, думаю, у нас появится возможность все наверстать.

Я усмехнулся.

— Что ж, будем считать это обещанием.

Толстой улыбнулся, а его жена довольно кивнула. Вечер начал складываться удачно.

Я припарковал своего Барсика, то есть «Ирбиса» в закрытом внутреннем дворе большого доходного дома и вышел, оглядываясь в поисках нужной парадной. Здесь их было штук десять.

Толстые жили на набережной Фонтанки. Старинное здание с серыми каменными фасадами, казалось бы, совсем строгим и непримечательным, кабы не огромная арка высотой в три этажа. Квартиры в таких зданиях всегда представлялись мне особенно красивыми — они хранили долгую историю предыдущих жильцов.

— Алексей Иоаннович! — с радостью воскликнул профессор Толстой, протягивая руки для теплого объятия. — Как я рад вас видеть!

Я с улыбкой обнял старого друга. Мы не виделись достаточно давно, и за эти годы успели накопить множество историй, о которых хотелось поговорить.

— Проходите, ваша светлость! Скорее! Прошу, ваше пальто…

Я шагнул внутрь и сразу попал в просторный холл. Все пространство было оформлено в духе аристократического минимализма, с характерной для прошлых времен роскошью, но без лишней показухи. В каждой комнате было свое очарование, и каждая из них казалась продолжением одной большой идеи — уюта и спокойствия.

— Замечательная квартира, — сказал я, оглядываясь вокруг, — Она, должно быть, стоит целое состояние.

— Не так уж и много, — ответил Толстой с искренним сожалением. — Мы ее арендуем. Все наши родовые имения находятся в других губерниях. Петербург, как вы понимаете, не из дешевых мест для покупки недвижимости. А мое жалованье не может обеспечить покупку столь роскошного жилья. Такова участь младшего сына в побочной ветви… Но это временно.

В этот момент в холл вышла его жена — Наталья Васильевна. Я вежливо поклонился, она улыбнулась, и у нас завязался обмен любезностями.

— Алексей Иоаннович, — сказала она, — Дети уже волнуются, хотят познакомиться с вами. Могу ли я представить их вам?

Опа! Стагнис все же обзавелся полноценной семьей.

— Разумеется, ваше сиятельство.

Женщина жестом пригласила меня пройти в более светлую комнату, где стояли двое детей. Мальчик лет семи и девочка лет пяти, оба с выразительными глазами и серьезными лицами.

— Алексей Иоаннович, позвольте представить вам наших детей Василия и Ирину.

Дети синхронно поклонились.

— Ваша светлость, — вежливо, но с достоинством, сказал мальчик. — Добро пожаловать в наш дом. Мы счастливы принимать вас у себя.

Я улыбнулся.

— Для меня тоже большая честь быть вам представленным, Василий Ильич.

Мальчуган явно преисполнился гордости.

— Алексей Иоаннович, вы не голодны? — добавила девочка, кокетливо сморщив носик. — Быть может, мы можем предложить вам чаю?

Я мягко улыбнулся, подходя к ним. Было очевидно, что эти дети в совершенстве освоили основы этикета, что свидетельствовало о том, насколько в доме Толстых царили строгость и уважение к традициям.

— Благодарю, Ирина Ильинична, я дождусь обеда, — ответил я. — Но я тронут вашей заботой.

Когда Наталья Васильевна увела детей, Толстой посмотрел на меня с мягкой улыбкой и сказал:

— Я горжусь своими детьми. Они — настоящее счастье в нашем доме. В этом мире мне действительно повезло. Ты знаешь, что в прошлой жизни мне и не мечталось о таком? Тогда все было иначе. Но, похоже, в этом мире я нашел не только все, о чем мечтал, но и больше.

— Достойная награда за ту жуткую смерть, — шепнул я.

Мы направились в столовую, где уже накрыли обед. Толстые расщедрились: сочный куриный бульон, нежный ростбиф с картофельным пюре и печеные овощи, соленья и маринады, множество закусок и домашний хлеб.

— Ваша кухарка — богиня! — заявил я, закончив трапезу. — Так и передайте.

Наталья Васильевна улыбнулась.

— Даже не думайте ее от нас переманивать, ваша светлость!

— Что вы? Это станет сущим предательством.

— Как обстоят дела в Спецкорпусе? — спросила Наталья Васильевна, весело рассматривая меня за бокалом вина. — Я слышала, исследования моего супруга весьма интересуют командование…

Я слегка удивился. Она действительно была довольно осведомлена. Видимо, Толстой рассказывал ей о наших занятиях. Однако она продолжила:

— Я всегда больше интересовалась теоретической магией, к тому же защитной. Далеко не каждый находит это интересным, — она с нежностью посмотрела на супруга, — но у нас в доме есть человек, который явно заслуживает титула революционера в области магии.

Толстой улыбнулся и покачал головой:

— Я не могу претендовать на титулы. Просто люблю свое дело, и это дает мне удовлетворение.

Я заметил, как между ними явно царили полное взаимопонимание, искренние чувства и привязанность. Толстой относился к своей супруге с огромной заботой, проводя все время рядом с ней, даже в разговорах.

— Должен отметить, у Илья Андреевича есть еще один поклонник, — улыбнулся я. — Причем очень знатный.

— Неужели? — приподняла брови его жена.

— Точнее, поклонница.

— Я начинаю ревновать.

— Ее императорское высочество Марина Федоровна, дочь великого князя.

— Ох… — Толстая поставила бокал на стол. — Впрочем, ничего удивительного. Насколько я знаю, Марина Федоровна — весьма талантливый теоретик.

— И она была бы счастлива познакомиться с профессором, а также посетить его лабораторию, — добавил я. — Быть может, ее видение окажется полезным. По крайней мере, вам точно будет о чем поговорить.

Толстой-Стагнис кивнул:

— Не сомневаюсь. Передайте Марине Федоровне, что для нас будет честью принять ее в лаборатории. Быть может, внимание великой княжны добавит нам веса и поможет выбить больше финансирования. Его, как известно, всегда не хватает.

— Непременно, — отозвался я.

Чуть позже, когда Наталья Васильевна ушла проведать детей, Толстой предложил мне пойти в свой кабинет, где мы могли бы продолжить беседу за чашкой кофе. Мы направились в святая святых профессора.

Мы прошли через длинный коридор, покрытый мягким ковром, и вошли в кабинет Толстого. Тут было тихо, как в храме. Комната была полна книг, стопок бумаг, но главное — магических артефактов. Повсюду висели схемы и формулы, сосуды и колбы, и предметы, назначение которых я едва ли мог понять.

— Добро пожаловать в мою обитель, — улыбнулся Толстой. — Здесь мы можем поговорить спокойно. Нас никто не побеспокоит.

— Это потрясающе, — произнес я, осматриваясь. — Если у тебя такое дома, не могу представить, какое оборудование в университете…

Толстой улыбнулся и, подойдя к полке, снял с нее одну из книг, положив на стол. Он не стал отвечать сразу, а вместо этого продолжил:

— Здесь нет и трети того, что мне нужно для полноценной работы. Все, что ты видишь, лишь самое необходимое. Я все еще мечтаю расширить свои возможности. Мечтаю об истинной лаборатории, которая сможет быть настоящим центром аномальных исследований. Но даже здесь можно проводить множество интереснейших опытов. Впрочем, дома с опасными веществами я дел не имею — дети.

— Понимаю.

В этот момент вошла служанка с подносом.

— Кофе, ваше сиятельство.

— Благодарю, Лиля. Нам больше ничего не понадобится. Ступайте.

Она поставила поднос перед нами и удалилась. Мы устроились поудобнее, и я почувствовал, что пора говорить открыто.

— Ты наверняка хочешь знать, как я оказался здесь, — сказал я, заглядывая в чашку и ощущая легкую горечь кофе. — Двести лет работы, а теперь — заслуженный отпуск длиною в одну жизнь. Мой срок здесь — семьдесят пять лет. А после… Я должен вернуться к работе.

Толстой откинулся назад, прислушиваясь. Его лицо стало задумчивым.

— Семьдесят пять лет… — проговорил он, как бы размышляя вслух. — Это много. Но всегда недостаточно. Для меня же путь назад закрыт — ритуал был неполным. Я получил от магистра последний подарок — новую жизнь в этом мире, и никто не знает, сколько мне осталось. Так что каждый миг может стать для меня финальным.

Я молча слушал его. Стагнис-Толстой говорил об этом просто, словно давно принял свою судьбу. Впрочем, так и было. Его жизнь должна была оборваться в том взрыве, но магистр каким-то чудом смог хотя бы частично провести ритуал. Это не второй шанс. Это возможность прожить жизнь по-другому. Пусть она и будет короче, чем жизнь мага-преобразователя в родном мире.

— И я благодарен за это, от всей души, — улыбнулся мой старый друг. — Правда, поначалу было тяжело. Я не знал, что делать, как быть. Здесь же многое совсем иначе устроено. Но теперь… теперь это мой дом. Пожалуй, настоящий.

Его слова прозвучали с тоской, но без горечи.

— У меня тоже появилась семья. Точнее, родня, — улыбнулся я. — Давно забытое чувство, что есть на свете люди, которые и правда о тебе пекутся.

— Не считая Ордена, — усмехнулся Стагнис.

Я пожал плечами.

— Орден — это вторая семья. А первой у меня толком-то и не было. Вот, наверстываю.

— Ничего, еще и собственной обзаведешься, ты у нас вон какую видную оболочку отхватил. — Стагнис уставился на меня в упор и протянул руку. — Я и не думал, что встречу здесь кого-то из старых товарищей. А тем более, тебя. Я рад, что мы снова пересеклись, Алексиус. Нам нужно держаться друг друга.

— Согласен. У нас слишком длинное общее прошлое, — улыбнулся я.

Толстой кивнул, а затем с его лица резко сползла улыбка.

— Алексиус… — его голос стал тише, а выражение лица серьезным. — Ты действительно хочешь вернуться?

— В смысле?

Толстой-Стагнис подался вперед.

— Если бы я сказал, что есть способ задержаться здесь… подольше? Что бы ты ответил?