Зови меня Яга

Глава 22

Зашипел снег, таявший в глиняном горшке на печке. Хотя мальчишки ходили с бадьями, салазками и топором к реке, я считала, что воды много не бывает. Речная шла на питье и приготовление пищи, а топлёная – на хозяйственные нужды, коих оказалось немало. Ждан, сидевший у меня на коленях, нетерпеливо заёрзал, и я спохватилась:

– Сорока-сорока, где была? Далёко!

Большой палец кружил по пухлой детской ладошке, массируя неведомые точки, а слова я старалась выговаривать чётко – пускай учится:

– Кашу варила, деток кормила. На порог скакала, гостей созывала. Гости на двор – кашку на стол.

Загибая его маленькие пальчики один за другим, я приговаривала:

– Этому дала, этому дала, этому дала, и этому дала, – схватила малыша за большой палец и грозно заявила: – А этому недостало! Так колодец пригодится – ступай воды напиться!

Ждан восторженно попискивал, ожидая, когда я наконец начну показывать на нём пень, колоду, мох и болото. Вдоволь пощекотав детёныша на словах «студеная водица», я встала и окликнула девочек. Те каждую свободную минуту посвящали своим куклам, сделанным из обычных деревяшек. Даже Забава, хотя была старше прочих, заботливо пеленала свою «детку» в несколько тряпочек, изображая косыночку и платье, подпоясанное обычной веревочкой.

– Присмотрите, – велела я им, передавая Ждана Голубе. Девочки дружно кивнули головами, и я начала собираться в лес. Нужно было обновить мои «волчьи» тропы, и собраться с мыслями в одиночестве. После тёплой избы морозный воздух обжигал ноздри, только мальчишкам холод был нипочём. Снежная крепость была безнадёжно разрушена, и Первак затеял игру в ласы. Все трое старательно катали шары из снега, чтобы затем облить их водой.

– Тётка Яга, я с тобой! – заметил меня Первуша. Шапка была ему велика, паренёк ежеминутно сдвигал её на затылок и громко шмыгал носом.

– Без сопливых скользко, – осадила его я, и в тот же миг ко мне на плечо слетела Пава. Мальчики дружно ахнули. Учёная птица отчего-то приводила их в полный восторг.

– Сама схожу, а вы баню натопите, – немного смягчила я отказ и зашагала в сторону леса.

Больше всего я боялась не голодных волков, сбившихся в стаю. Не пугали меня холод и голод – было ясно, что запаса дров хватит до тепла. Я опасалась совсем другого – привязаться к детям. Прошло больше месяца с тех пор, как они переступили порог моего дома и каждого из них я узнавала всё лучше и лучше.

У Первака были явные способности к счету и живой ум – я не жалела времени, занимаясь с ним устным счетом и рассуждая о мироздании. Богдан любил возиться с любой живой скотинкой – его даже гуси не щипали, а уж про кошек и говорить нечего, все время вились вокруг в надежде на угощение. Братья держались вместе, и потому им было проще остальных. А вот Мяун… Это точно было не настоящее его имя.

Полная решимости научить мальчика говорить, я начала выполнять с ним простейшие логопедические упражнения, но скоро поняла, что толка от этого не будет. Он спал с открытым ртом, часто скрежетал зубами, ел медленно и неопрятно, а в уголках рта вечно скапливалась слюна. Другие дети сторонились его, относились с пренебрежением, и лишь девочки – с сочувствием, как к убогому. Если бы не это, я бы не решилась сделать то, что сделала. Приготовив отвар календулы для полоскания рта, коротко обратилась к Мяуну:

– Хочешь нормально говорить – помогу. Будет больно.

Паренек трясся и плакал, но, поразмыслив, добровольно открыл рот и дал осмотреть язык. Как я и думала, причина всех его бед была в короткой уздечке – в моей прежней реальности её подрезали бы еще в младенчестве. Пришлось позвать Первушу с Богданом, чтобы держали Мяуна, да всунуть ему между зубов обмотанную кожей деревяшку, чтоб не откусил мне пальцы. Маленькие ножницы были моей драгоценностью. Я прокипятила их заранее и решила, что если не помогу, то и хуже, наверное, не сделаю. Ухватила язык тряпицей и быстро пересекла связку под ним в надежде на то, что кровить сильно не будет.

Орали все. Рыдающий Мяун. Богдан, убежавший в избу со словами «Яга ему язык отрезала!». И я, пытаясь убедить мальчишку прополоскать толком рот. Зато с этого дня его приняли в компанию и даже старались утешить незамысловатыми подарками. А седьмицу спустя я начала заниматься с ним, чтобы восстановить правильную работу ротовой полости – и мне казалось, что Мяун делает успехи. По сути, я учила говорить сразу двоих – двухлетнего Ждана и несчастного пятилетку.

С девочками почти не было хлопот. Они получше моего знали, как чинить и шить одежду, готовить и прибирать в избе, могли сами растопить печь, а порой заводили тоненькими голосами песни, в которых непременно кто-то погибал, а дева, узнав об этом, лила горькие слёзы. Забава, Голуба и Дарёна, казалось, готовы были променять последнюю тарелку каши на сказки. Слушали, затаив дыхание, не шевелясь, тихонько охая и ахая в страшных местах.

Сначала неохотно, а потом всё больше увлекаясь, я рассказывала им все известные мне сказки – про Лягушку-царевну, про Алёнушку и братца её Иванушку, а потом, махнув рукой на странные совпадения – и про Ивана-царевича с Серым Волком. Когда во рту пересыхало от долгой болтовни – доставала из сундука мешочек с бирюльками – деревянные фигурки были вырезаны покойным мужем для моей маленькой Надежды. В эту игру могли играть все от мала до велика, пока Ждан катал и подкидывал мягкий кожаный мяч, набитый тряпьем.

Я шагала по лесу, стараясь меньше думать о детях и больше о том – как добраться до жилых краёв. Информационный вакуум, в котором я существовала и раньше-то был пыткой, но сейчас особенно. В какой стороне выжили люди? Идёт ли война? Где находится безопасное место, куда я отведу сирот, свалившихся мне на голову? «Как бы пригодилось мне сейчас умение Птицелова», – подумала я при взгляде на его ворону, перелетевшую с дерева на дерево. «Или он сам», – тихо прошептал внутренний голос. «Переживи зиму», – эти слова поддерживали меня, когда было особенно тяжело. «Переживи зиму», – повторяла я, проводя ножом по горлу очередного козлёнка. Вернётся Птицелов или нет – а мне теперь было ради кого жить.

Вечером, уставшая, наскоро вымывшись в едва тёплой бане, я сидела у очага и монотонно растирала в ступе яичную скорлупу. Кроме сказок и потешек, детям нужно было нормальное питание. Они уже не выглядели такими худыми, как в первый день нашей встречи, но из-за нехватки солнца и свежей пищи я опасалась рахита и прочих авитаминозов. Прикрыв глаза, я перебирала имеющиеся в распоряжении средства. Хвоя и отвары из сушеных ягод – особенно я ценила рябину, хотя после моченой клюквы она, должно быть, казалась детям отвратительной на вкус. Горох, пшено и ржаная мука. Куриный бульон. Козлятина. Вырастут, никуда не денутся.

Открыла глаза и с раздражением поняла, что на меня пялятся семь пар блестящих глазёнок. Ну, ясно, без меня ужинать не сесть, а жрать охота. Метнула ухватом горшок на стол и стала вмешивать туда порошок. Хозяйки давали скорлупу и курам, и скотине, поэтому дети не должны были бояться отравы.

Ели молча, но, когда я раздала всем по пригоршне сушеных яблок, настало время разговоров – это дети тоже усвоили быстро. Говорили по старшинству, Первуша старательно копировал манеру разговора и ухватки взрослых мужиков, а я хоть и посмеивалась, помощь его по хозяйству и впрямь ценила.

– Мы с Богданом на реке место рыбное нашли, на рассвете сходим, попытаем, – похвастался он, и я одобрительно кивнула. Остальные старались не отставать. С изумлением я приняла из рук Забавы шерстяной клубок. Она вычесывала белых коз, а потом возилась с шерстью и прялкой – я не мешала, но и внимания не обращала. А тут глянь-ка – настоящая нить!

– Ка-за, – заявил Ждан, показывая на клубочек, и остальные засмеялись, захлопали одобрительно в ладоши. Я поспешно отвернулась к печке и стала возиться с дровами. Слишком пугающим было нахлынувшее ощущение счастья.