Зови меня Яга

Глава 36

Мне снились тяжёлые, тревожные сны. В них Власий становился медведем и ломал Птицелову рёбра могучими лапами, но тот оборачивался соколом и улетал прочь. Лала танцевала, извиваясь всем телом, а потом превращалась в змею, и богатырский конь Ивана топтал её своими копытами. Я всё пыталась проснуться, но морок не отпускал, пока я не услышала:

– Почему не разбудили её? Видите же – мечется.

– Страшно, – пискнула робко Забава в ответ, и я почувствовала холодную ладонь Птицелова на лбу.

– Это сон, Яга, всего лишь сон, – спокойно сообщил он и лёг рядом прямо в одежде. От него пахло дымом.

– Ты пришёл, – пробормотала я, стряхивая остатки сна.

– Нашёл, что искал. Василиса готова встретить гостей.

Я огляделась. Дети жались друг к другу в углу. Птицелов лежал с закрытыми глазами – ещё не спал, но я чувствовала исходящую от него смертельную усталость, словно свою.

– Скоро вернусь, – предупредила я шёпотом то ли ребят, то ли Радека, жадно выпила воды из кувшина и спустилась во двор как была – простоволосая, босиком. Что-то тревожило меня, но сновидения забылись, едва я открыла глаза, а на улице было тихо. Пава предупредила бы об опасности, так, во всяком случае, утверждал Птицелов.

Хрустели сеном, фыркали и топали лошади у коновязи. Холодный лунный свет серебрил им спины, заставляя отбрасывать причудливые тени. Я подняла глаза на ночное светило. Полная луна была прекрасна. Луна! У меня должны были давно прийти крови.

Само по себе нарушение цикла ничего не значило. Нехватка каких-то витаминов, переутомление и стресс – много причин. Я поспешно вернулась в горницу и тихонько легла, но не могла заснуть до рассвета. А когда открыла глаза – ахнула от того, как высоко стояло солнце. Ни Птицелова, ни детей рядом не было.

Нельзя было выйти, не спрятав волосы под убор, и только сейчас я поняла, как меня это раздражает. Одно дело, повязать платок в лес или во время работы для удобства, и совсем другое – быть обвиненной в распутстве и колдовстве из-за непокрытой головы. Одинокое житье не пошло мне на пользу – слишком часто стала пренебрегать местными правилами.

В комнату вошла Забава, принесла мне миску остывшей каши.

– Где Первак с Богданом? – спросила я, чтобы как-то начать разговор.

– На заднем дворе с колдуном, – девочка неопределённо махнула рукой в сторону окна, явно чем-то расстроенная.

– А ты чего?

– Он сказал, если я останусь с тобой, вряд ли меня кто-то замуж возьмёт.

– Так, да? – только и ахнула я, не зная, стоит ли обижаться. Ну, попадись мне, Птицелов. Даже мне было не по себе порой от его прямолинейности, что тогда говорить о детях. – Плюнь и разотри.

– Он нас спас, – укоризненно посмотрела на меня Забава.

– И меня, – кивнула я. – Ну-ка, садись. Кажется, нам надо многое рассказать друг другу.

Я совсем забыла о том, что дети видят мир в чёрном и белом цвете. Впрочем, некоторые взрослые тоже. Забаве непременно надо было понять – на чьей стороне правда, но у меня не было для неё ответов. В задумчивости я добрела до заднего двора, откуда доносились удары деревянных палок и негромкий голос Птицелова. Мальчики неуклюже фехтовали друг с другом.

– Хватит, – сказал Радек, и я замерла, хотя идея подкрасться незаметно была заведомо обречена на провал. – Идите сюда.

Потные и несчастные братья подошли к Птицелову.

– Чему же тебя учили в дружине? – спросил хмуро колдун старшего, и Первуша закусил губу:

– Ничему пока. За столом прислуживать, коней досматривать, платье да сапоги в чистоте держать, оружию уход потребен. Много чего.

– Детей и женщин учат сражаться иначе. Ни роста, ни силы у тебя нет и ещё долго не будет. Но ты ловкий. Это хорошо.

– Иван-царевич говорил воину выучка нужна и послушание, – пробормотал Первак, уставив взгляд в землю. Я поморщилась – нашёл кого вспомнить, царевич Птицелову как кость в горле. Не похоже было, однако, что Радомир сердится:

– В отряде так, но не для одиночки. Я был в стране, где многие мужчины маленького роста. Они изобрели удивительные способы ведения боя. Я покажу. Теперь ты.

Первуша подтолкнул Богдана, и тот шагнул вперёд, без особого, впрочем, энтузиазма.

– Из тебя никогда не выйдет справного воина, – заявил Птицелов и я снова на него разозлилась. – Убивать это не для тебя. Яга говорила, животных любишь?

Богдан посмотрел на него исподлобья с подозрением, кивнул.

– Могу научить, как приручить сокола для охоты. Терпения надо немало, но и птицы такие ценятся.

Мальчик недоверчиво улыбнулся, широко распахнув глаза, а Птицелов продолжал:

– Только лучше тебе попроситься в ученики к моему старшему брату. Тот со зверьём обращаться научит. Семью завсегда прокормишь.

Богдан издал ликующий вопль и запрыгал по двору, превратив свой деревянный меч в лошадку. Первак смотрел на него, стараясь выглядеть взрослым и серьёзным, но глаза выдавали – в душе паренька снова поселилась надежда.

– Женщина, что учит ворон целоваться! – внезапно крикнул Птицелов, когда мальчишки умчались прочь, и я подпрыгнула от неожиданности – ко мне на плечо приземлилась Пава. – Хватит прятаться.

Засмеявшись и слегка покраснев от смущения, подошла к нему.

– Что я только что видела?

Птицелов озадаченно нахмурился, очевидно, не понимая смысла вопроса:

– Если дети остаются с тобой, разве не мы должны преподать им какое-то ремесло и умение? Ты будешь учить Забаву, но только мужчина может воспитать мальчика.

– Но, если отца нет? – не желая соглашаться с его словами уточнила я, скрестив руки на груди. Птицелов пожал плечами:

– Семьи совсем без мужчин не бывает. У матери есть отец, дед ребенка. Или братья. Или новый муж, если она овдовела.

– А я? – вырвалось у меня.

– А ты ведьма, – спокойно ответил Птицелов, явно не подразумевая обидеть, и у меня вырвался немного истеричный смех. – Я смогу позаботиться обо всех вас, Яга. Дети меня не пугают, и они быстро растут.

Пава закаркала, сидя на заборе, и Птицелов прикрыл глаза, а затем сообщил:

– Гонец от Ивана прибыл ко двору Берендея. Они скоро будут здесь.

– Что решила Василиса? – нетерпеливо спросила я, но Радомир покачал головой:

– Смотря с чем приехал твой царевич.

– И, конечно, ты залетишь туда малым воробьем и будешь всё видеть и слышать. А мне остаётся только ждать?

Птицелов вздохнул.

– Тебе опасно идти туда. Даже если скроешь лицо подобно женщинам востока, выдадут глаза.

Пусть и случайно, но уж одарил так одарил особой приметой, ничего не скажешь. И тут ко мне пришло озарение:

– Я ведь видела этим глазом всё, что видит Пава, однажды! Вдруг смогу и сейчас?

Радек посмотрел на меня с любопытством. Было в нём что-то от учёного – непознанное манило его сильнее прочих удовольствий этого мира.

– Хорошо. Я помогу, но лишь на краткое время.

Когда настало время, мы сидели рядом, и Птицелов держал меня за руку, но сам он был далеко от сюда, в богато убранных царских хоромах. Он сидел спокойно так долго, что я почти решила помереть от любопытства, когда вдруг Радек открыл глаза и сжал мою ладонь.

– Сейчас, – коротко сказал он, пристально глядя на меня, и сознание тошнотворно раздвоилось. Одним глазом я видела лес вокруг, другим – старого царя и свою воспитанницу рядом с ним. Василиса встала с резного сидения и звонко объявила:

– Я, Василиса, дочь царя Берендея, обвиняю царевну Лалу в убиении царя Выслава. Видаком же моим будет человек, именующий себя Птицеловом.

– Лапотница и беглый колдун? – засмеялась Лала в ответ, но взгляды собравшихся были вполне серьезны. Иван подсказал жене:

– Просто скажи, что это неправда.

– Думаешь, бедный Ваня? – прошипела вдруг она. – Твой отец слишком похотливо смотрел. Дети, конечно, всё одно были бы похожи, да мне не хотелось делить ложе со стариком.

Было страшно смотреть на лицо Ивана, но он совладал с собой, сказал спокойно и оттого страшно:

– Если не виновна – можешь требовать суда поединком или огнём.

– Может, мне сразу в котёл с кипятком прыгнуть? – Лала оскалилась, даже в гневе, не растеряв дикой и яркой своей красоты, взмахнула рукой: – Я усадила тебя на трон, я! Вечно в тени отца и братьев, ты ничтожен, сколько бы ни махал мечом на поле брани.

– Уберите её, – уронил голову Иван, и стражники вынесли из залы визжащую, хохочущую и брыкающуюся ханум.

– Услышать заклич – одно, а разобраться после – совсем другое, – строго сказала Василиса, и я поняла, что она говорит про прилюдное обвинение Лалы в мою сторону. – Женщина, именуемая Ягой, не виновна.

У меня радостно екнуло сердце – и тут же ухнуло куда-то вниз, когда я услышала ответ царевича:

– В смерти моего отца – нет. Но судили и приговорили её совсем за другое. Передай своей наставнице, коли увидишь – пусть не возвращается на мои земли. Там её не ждёт ничего, кроме смерти.

Василиса не успела ответить – заговорил сам Берендей.

– Из-за этого не нарушится дружба между нашими государствами. Задержись у меня, не торопись уезжать. Дочь покажет тебе охотничьи угодья, пока ты не решишь, как поступить дальше.

Судя по лицу Василисы, она охотнее показала бы старому знакомому кузькину мать, но послушно наклонила белокурую голову, подчиняясь названому батюшке.