Зови меня Яга

Глава 38

Встретиться со мной Василиса смогла только после отъезда Ивана. В голубых глазах плескалась печаль, и я, грешным делом, подумала – не о Ваньке ли скучает моя умница. Оказалось, нет:

– Батюшка кланяется и просит уехать.

– Не помогли мои советы? – приподняла я бровь, а царевна только руками махнула:

– Лучше ему, в том-то и дело.

Внутри шевельнулась обида, но её следовало задушить в самом зародыше. Чувствовала – Берендей не желает мне зла, заботится только о землях своих, а теперь ещё о названой дочери.

– Не хочет, чтобы я с тобой рядом была, – задумалась я, и предположила: – А не собрался ли просватать тебя за Ивана?

Говорила шутливо – а поди ж ты, в яблочко попала. Во всяком случае, Василисины щёки мило порозовели.

– До последнего боялась, что он Лалу помилует, – призналась она. – Брату вернёт или в монастырь отправит.

Я про себя подумала, что с него станется и несколько раз кивнула, а Василиса продолжала:

– Добрыня говорит, Иван справный воин. Только он на охоте медведицу пожалел. Говорит – незачем её бить, так и пусть бежит. А стреляет без промаха.

– Ты смотри, великодушный и красавец, каких поискать, – уколола я, и царевна снова зарумянилась, заговорила о другом:

– Как мне найти тебя теперь? Пришлёт ли твой супруг весточку?

– Если жив останется, – проворчала я и подошла к окну, отодвинув в сторону Забаву. Во дворе, сняв рубашки и повязав волосы широкой полосой ткани, пытались убить друг друга Птицелов и Добрыня. По крайней мере, выглядело это именно так, хотя вместо мечей у мужчин в руках были крепкие палки.

– Воевода не обидит, – возразила Василиса и засмеялась: – Если только по башке приложит. Посмотри на них, кто ещё кого.

Я вспомнила, что старый богатырь не только охранял молодую царевну, но и обучал. Стало спокойнее.

– Добрыня сказал, оберучники редко встречаются, поэтому и попросил колдуна сражаться с ним левой рукой, – объяснила Василиса, и я изумленно вытаращилась на неё. Столько времени провела с Птицеловом и не обратила внимания – левша он или правша. Амбидекстры и в моём мире считались большой редкостью – чаще это были переученные левши, чем от рождения равно владеющие обеими руками люди.

Раньше многое бы отдала, чтобы посмотреть на такой поединок, но теперь отчего-то не лежала душа, и я отвернулась от окна. От царевны и это не укрылось.

– Сестрица-Забава правду говорит, что тяжела ты? – в лоб спросила Василиса.

– А ты откуда знаешь! – сердито ахнула я. – Я сама-то ещё не уверена!

– У матушки моей такой же взгляд делался, – печально ответила Забава, оторвавшись от шитья. – Ласковый, задумчивый.

Мы никогда не говорили с ней о её потерях. Даже не знала, сколько человек было в погибшей семье. Но тут девочка добавила так лукаво, что мы рассмеялись:

– И Птицелов у тебя раньше вёдра с водой не отнимал!

– Может, останешься со мной, Забава? – спросила серьёзно Василиса, но та упрямо помотала головой:

– Пока не прогонят, с тёткой Ягой буду. И с ребёночком помочь сумею, тяжело без помощников-то.

– Младенец будет, нет ли – рано судить, – отрезала я, памятуя о риске выкидыша в первую половину беременности и высокой младенческой смертности этого мира. – А вот твою бы жизнь не заесть.

– Забава всегда сможет вернуться сюда, – вмешалась Василиса, и я зыркнула на неё сердито:

– Даже если тебя убьют к тому времени, молодая царевна?

– Подавятся! – усмехнулась, не испугавшись, моя девочка, и я залюбовалась её гордо поднятой головой. Соколица. Только совсем ещё неопытная.

– Кошку-то свою заберёшь в новый дом? – вдруг спросила Василиса. – Птицелов не сказал? Иван привёз мне её в подарок. Надеялся, значит, что вы где-то здесь.

– Я знала, что царевич не злой! Он бы ничего не сделал Богдану и Первуше! – аж подпрыгнула на месте Забава. – Мурка наша!

Я только покосилась на неё, но разубеждать не стала. Быстро же дети всё забывают, а, может, так только когда синяки не свои, а чужие?

– Окотилась недавно, – кивнула Василиса. – Ласковая, как и раньше, всё ей нипочём, знай, мышей таскает.

– Заберу, – задумчиво ответила я и попыталась представить себя на новом месте. Получалось плохо. – Если бы я была Птицеловом, то сидела бы и ела жареных куропаток и орехи с ягодами, а больше ничего бы не делала!

– Быстро надоедает, – послышался смешок от дверей, и я взвизгнула от неожиданности. Радек был единственным знакомым мне мужчиной, который передвигался совершенно бесшумно, даже когда в этом не было никакой необходимости.

– Здрава будь, царевна, – поприветствовал он Василису, склонив голову. – Я уеду через два дня, но прошу дать Яге и Забаве задержаться здесь, на постоялом дворе.

Ох и отвыкла я, чтобы кто-то решал за меня! Между собой мы ещё ничего не обсуждали, но и возразить по существу мне было нечего. Я только спросила:

– А Первак с Богданом что же?

Птицелов посмотрел на меня немного удивлённо. Я часто задавала нелепые с его точки зрения вопросы. Но он давно понял, что очевидное не всегда является таковым для собеседника, поэтому терпеливо пояснил:

– Со мной. Будем ставить дом – пусть учатся, да и помощь не лишней будет. Когда управимся, вернёмся за вами.

Я тут же вспомнила, как погиб мой муж – его придавило упавшим бревном. Придумала и ещё с десяток страшных смертей для мальчиков, но вовремя опомнилась, потрясла головой. Не хватало ещё превратиться в тревожную наседку, самой противно.

– Разреши Добрыне поехать с вами! – встряла Василиса прикоснувшись к руке Птицелова, и мы оба обернулись на неё.

– А твоему воину это зачем? – спросил Птицелов в ответ, и царевна слегка смутилась:

– Я его попрошу.

Птицелов продолжал смотреть на неё, скрестив руки на груди, и Василиса опустила глаза в пол:

– Я бы хотела знать дорогу к вашему дому.

– Воевода нехай едет, кому-то же надо брёвна таскать, – заметил Птицелов. – И дорогу пусть запомнит. Только это тебе не поможет, царевна.

Она вскинулась, нахмурила брови, и Радомир объяснил неохотно:

– Мы отправимся в заповедный край. Земли моего старшего брата. Даже если знать путь – незваным не войдёшь.

– Леший он, что ли, брат твой? – с досадой выпалила Василиса, но Птицелов говорил вполне серьёзно:

– Лесовики ему послушны, – кивнул колдун. – Может, и они водят, не знаю. Только нет туда людям хода без надобности. Зато зверья там столько, сколько ты вовек не видала. Вода в реках и озёрах такая прозрачная, что видно каждый камешек на дне. Больше нигде не встречал я берёзы, что не обхватить взрослому человеку.

Звенящая тишина повисла в комнате. Только тихий голос Птицелова лился как ручей, завораживал и пробуждал воображение. Сердце забилось чаще. Я должна была испугаться, но вместо этого внутри поселилось манящее предвкушение.

– Слыхала, Забава? – обратилась я к девочке, застывшей с открытым ртом. – Ещё не поздно остаться. С людьми всяко веселее.

– Если возьмёшь, поеду, – упрямо ответила она, и я пообещала себе, что научу её всему, что знаю, а придёт время – и жениха найду.

Зато Первуша с Богданом выглядели совершено счастливыми. А ведь по вечерам лежали пластом – даже в бабки играть перестали. Каждому Птицелов выбрал коня. Собственного коня! Уже за это мальчишки были готовы продать ему душу. Себе он взял низкорослую быстроногую кобылу, по виду с примесью арабских кровей, а ещё один степенный мерин тянул телегу, нагруженную самым разным скарбом.

Я рассматривала всё это добро и впервые осознала, что Птицелов может быть несметно богат. Он никогда не задумывался о деньгах, но и к роскоши не стремился. Мне же было страшно даже подумать, сколько стоит обустройство нового дома – с металлическими предметами и орудиями, посудой, тканями. Радек расценил мою задумчивость совершенно неожиданно. Попросту вручил мне кошелёк:

– Пока нас нет – купи всё, что понадобится тебе или ребёнку, – Птицелов скользнул ладонью по моему животу и смущённо улыбнулся. – Хочу, чтобы тебе было хорошо дома.

Я не сразу нашлась, что ответить – стояла столбом и думала о том, что не покупала ничего последние десять лет. Подарки были, нехитрый обмен, огород и лес, но торговые ряды я помнила только из прошлой жизни.

– Всё, к чему душа лежит, – уточнил Птицелов и смешливо сощурился на меня. – Ну, а жареных куропаток я семье обеспечу, о том не беспокойся.

Без кольчуги и шлема Добрыня, правивший телегой, был сам на себя не похож. Я хотела проводить их до городских ворот, но Радомир не пустил. Поцеловал меня, вскочил в седло и напомнил:

– Будь осторожна. Пава найдёт меня, если понадобится. У Василисы остался ястреб. Не сжигай город, не бегай к больным…

– И жди меня, как послушная жена, – перебила я его и шлёпнула кобылу по крупу, заставляя с места пуститься рысью.

– Забава! – закричала я на весь двор, а потом взлетела по лестнице так, словно не прихрамывала на левую ногу. Перепугала девчонку, ну, ничего, переживёт.

– Собирайся! – выпалила я, задыхаясь, и она прижала жалобно к груди своё рукоделие:

– Опять бежать, тётка Яга?

Я нетерпеливо потянула её к выходу:

– Бежать скорей, что стоишь! Идём, поможешь мне!

– Да куда! – крикнула она, бросая всё и спешно повязывая волосы платком.

– Торговаться! В лавку пойдём. Да не в одну!

– Так я не умею! – снова искренне испугалась Забава, но меня было уже не остановить:

– Вместе разберёмся. Я правду от лжи отличаю без ошибки! Думаю, этого довольно будет. Давай-давай-давай!

Она не выдержала, рассмеялась:

– Первый раз тебя такой вижу!

– Может, и последний, – вздохнула я. – Но пока мужчин нет дома, надо и делом заняться!

Пава, разгуливающая по столу, согласно каркнула и перелетела ко мне на плечо. Давно надо бы сделать кожаные накладки, чтобы не впивалась когтями. Я мечтательно улыбнулась. Наверное, зря Птицелов пустил козу в огород, но что сделано – то сделано, не воротишь.