Целестина

3

Члены комиссии переглянулись. А тот, что был в пенсне, вдруг снял его и принялся протирать, очень долго. Целестина тем временем выбралась из-под папок, разогнула ушибленную спину и снова подошла к столу. У неё был понурый вид провинившейся ученицы. Остальная комиссия терпеливо ждала его вердикта, тревожно переглядываясь.

Наконец пенсне вернулось на место, и человек заговорил:

– Ваши способности впечатляют. Весьма! Признаться, я так и не разгадал, каким образом вы это делаете, из каких трюков собраны ваши необычайные номера. Я скажу даже больше – это выглядит настолько натурально, что не появляется даже мысли что-то разгадывать. Даже искушённому зрителю может показаться, что никакого фокуса нет и вы действительно умеете и летать, и запускать шарики. Даже бурятские фокусники обычно показывают их театрально, демонстративно мантры свои начитывают. У вас же всё очень безыскусно, в духе этого новомодного французского Театра Жестокости. Вы просто показываете шарики, вы просто летаете, безо всякого смысла. Конечно, вам потребуются костюмы и хороший сценарий, но я думаю, это уже к постановщику. Сами понимаете – одно дело, когда просто показывают карточные фокусы, а другое, когда в конце говорят: «Вот почему, товарищи, так опасно играть с незнакомцами!» Авангардный театр себя не оправдал, даже рабочие предпочитают театр буржуазный, с красивыми костюмами и мелодрамой. Так что вам придётся найти хорошего постановщика и хорошенько с ним поработать. Чтобы он знал, на какие трюки вы способны, что вообще можете показать. Если всё пойдёт на лад – вы будете нарасхват в столичных цирках и варьете. Имя у вас хорошее, добавите чуть народный псевдоним – и даже партия забудет про ваше буржуазное прошлое.

Целестина сдержанно поклонилась. Ушибленную спину пронзило спазмами боли.

– Но есть и проблемы, – продолжал человек в пенсне, – определённые недостатки. В таком виде, как сейчас, ваше представление годится только для вкусов мелкобуржуазной богемы. К сожалению, у вас совершенно не развиты именно актёрские навыки. А ведь фокусник – это не просто человек, который делает что-то необычное. Это в первую очередь актёр на сцене, а уже во вторую – человек, который показывает фокусы. Очень важно понимать, кого ты играешь, и играть хорошо. Вам определённо надо изучить труды Станиславского о работе актёра над собой и лекции Сергея Эйзенштейна. Не уверен, что они есть в здешних книжных лавках, но вы можете заказать их по почтовому каталогу. Это очень важно, потому что пока ваш образ совершенно не подходит для советского театра. Видите ли, я вынужден это сказать, но хорошая актриса должна вызывать вожделение. Да, это мелкобуржуазно, да, театр будущего освободится от этого – но пока мы вынуждены следовать этому обычаю. Разумеется, встречаются исключения. Например, актриса вашего возраста может, напротив, делать акцент на невинности, на том, что вы ещё почти ребёнок. Но это тоже не очень хорошо – вы слишком высокого роста и очень скоро совсем повзрослеете. Ваш холодный, строгий образ годился бы для декадентского театра, но он немыслим в театре советского будущего. Без работы над собой вы могли бы сыграть только строгую, благочестивую монашку – но мужчины от таких морщатся, а дети монашенок и вовсе ни разу не видели. Советские дети любят яркие представления, когда в конце взрывается старый мир или красный молот рабочего разбивает голову троцкистской оппозиции. Ваш же строгий образ может показаться им скучным, и непохоже, чтобы вы были готовы променять его на игривость и то, что американцы называют sex appeal. Так что, извините, товарищ Крашевская, предложения пока для вас нет. Изучайте труды Ленина и Станиславского! Мы будем помнить о ваших способностях, но пока просто не видим для них вакансий и ангажементов. Мы постараемся подыскать вам хорошего режиссёра-постановщика. Может, найдётся кто из эмигрантов, как товарищ Мессинг, или даже из местных – я слышал, с тех пор, как съёмочную группу фильма «47» побили в Лодзи товарищи рабочие, именно тихий, но высококультурный Брест претендовал на то, чтобы превратиться в третью, после Варшавы и Кракова, столицу польского кинематографа. Учитесь, ждите и совершенствуйте.

Сарвер поджидал её возле выхода. Он с первого взгляда определил, что прослушивание прошло так себе.

– Вы не думайте, паненка! – заговорил хозяин кинотеатра. – С первого раза почти никто не проходит. Не желаете отобедать со мной, успокоиться?

– Простите, кусок в горло не лезет, – ответила Цеся, выходя на лестницу.

– И это тоже часто бывает! – кричал ей вслед Миша Сарвер. – Возвращайтесь через неделю! Всего лишь недели тренировок достаточно, чтобы артист снова был на пике своей формы. Поверьте мне, я многих артисток к сцене готовил. Возвращайтесь – и всё получится!

Домой Целестина шла пешком – благо Почтовый переулок тоже был частью Трёх колоний и от него до улицы Пулавского – не больше квартала.

Обходя деревянную громадину стадиона имени Пилсудского, девушка вдруг поняла, что ей только сейчас по-настоящему открылась одна древняя истина. Тайное знание остаётся тайным не потому, что его скрывают, а потому, что ни оно, ни результаты, которые оно приносит, совершенно непонятны человеку со стороны. Даже если это человек – из комиссии по культуре. 9. Собрание под орлом 1

В тот вечер Целестина на удивление закончила с математикой. Осталась одна география.

Но вместо Аргентин и Бразилий Цеся решила ещё раз заглянуть в то самое круглое окно, что над лестницей, и заодно размять ноги.

Конечно, было бы наивно надеяться, что пейзаж за ним успел измениться. Стояла осень, за окнами почти стемнело, и у неё было немного шансов хоть что-нибудь там разглядеть.

Но всё равно – там мог показаться Сойкин. Ей хотелось поговорить с этим мальчиком. И он, и она умели летать, к тому же учились в одной гимназии. Это сближало. Вот бы обсудить с ним то, что случилось с пани Гарабурдой…

Целестина уже была возле окна, когда у дверей постучали. Она попыталась разглядеть гостя, но увидела только шляпу, а ещё на плече – что-то длинное, белое и непонятное.

– Вы кто? – спросила горничная.

– Учитель химии, Ластович, – послышалось с улицы. – Да, я – Ластович.

– У вас что-то к Цесе?

– Нет, я к пани генеральше. Это она всё решает.

Горничная удивилась, но разрешила войти. Оглянулась, чтобы позвать хозяйку.

– Почему пропустила? – спросила бабушка.

– Был приказ всех пускать.

– Всех людей, а не вот таких, – заметила Анна Констанция.

Целестина знала его плохо. Ластович никогда ничего не вёл у их класса. «И это, – подумала Целестина, – даже к лучшему, потому что Ластович мог научить только плохому».

В руках у учителя была лопата, он опирался на неё, как на копьё. Лопата жуть какая старинная – вырезанная целиком из дерева, толщиной с руку. Казалось, такие лопаты остались в глубокой древности, в сказочных временах короля Поппеля, заеденного мышами. Хотя кто знает, что творится в этом глухом краю. Могло быть и так, что в дальних деревнях до сих пор такими пользуются. А может быть, такую лопату получится отыскать даже совсем рядом, в Киевке или Адамково.

При виде старой генеральши он стушевался и даже отставил лопату в сторону.

– Что это у вас? – спросила Анна Констанция.

– Не обращайте внимания. Это – для музея.

– Ну так и несите это в музей, а не ко мне в дом.

– Нас пытались сделать поляками. Но у вас ничего не вышло!

Было очевидно, что учитель даже не слушает.

– Естественно. Материал неподоходящий.

– Но сейчас – белорусизация снова вернётся. Коммунистам нужна поддержка малых народов!

– Вы за кого голосовать собираетесь?

– Мы – за коммунистов. Больше не за кого. Коммунисты сделают воссоединение. Белорусов станет много. Они поймут, как их много! Вы понимаете?

– Лучше бы не поняли, как их много, а просто поумнели.

– Вы просто не понимаете текущей политики!

– Неужели вы думаете, что до ваших или даже моих представлений о политике кому-то есть дело? – судя по голосу, старая генеральша уже начала уставать от этой незамутнённости.

– А наши требования – не политические, – отчеканил учитель химии. – Наши требования – лингвистические!

– А почему вы с лопатой?

– Это не просто лопата. О, послушайте…

– Если вы думаете, что эта лопата летающая – вас обманули. Это лопата самая обыкновенная.

– Но это очень древняя лопата! – бормотал Ластович. – Именно такими лопатами наши предки убивали стариков и больных!!

На этом месте даже бабушка не сдержалась и отступила на шаг. А Ластович продолжал. С лопатой в руке его силуэт напоминал исполинскую букву H.

– Это и есть наша история… – бормотал он – теперь уже народным наречием. – И ЭТО ВСЁ ТВОРИТ НАШ БЕЛОРУССКИЙ МИР!.. А не истории про Суворовых, Муравьёвых, чиновников и солдат. Вот, посмотрите, какая она удобная. Достаточно замахнуться…

И он начал замахиваться.

«Сейчас бабушка ему устроит», – подумала Целестина и ошиблась.

Бабушка не стала вмешиваться. Лопата сама замерла в воздухе, словно окаменела, потому что её схватил за широкую часть Бзур-Верещака. Следующим движением потомок литвинской шляхты вырвал лопату из рук учителя.

– Я… – ответил тот. – Что?..

– Вон отсюда пошёл, шут этнографический! – рявкнул повар.

– Да, да… Только лопату, лопату отдайте.

Вместо ответа Бзур-Верещака опять замахнулся – той самой лопатой. Целестина уже приготовилась к зрелищу смертоубийства – но опять ошиблась. Ластович оказался необыкновенно проворен. Он вдруг нырнул под лопату, бросился к выходу, хлопнул дверью – и был таков.

Бзур-Верещака выставил лопату перед собой и сурово её оглядел – словно не мог решить, подо что на кухне её приспособить. Горничная Ивонка смотрела на него с восторгом, но повар был погружён в свои мысли и не замечал.

– Наплодили патриотов! – произнесла бабушка – словно сплюнула.

И все стали расходиться по комнатам. Целестина тоже пошла к себе.