Целестина

2

…Мы не будем говорить про оборону Брестской крепости. Про неё немало сказано и без нас. А Целестина в ней всё равно не участвовала.

Люди недалекие, но воинственные могут даже повозмущаться – зачем говорить про какую-то неведомую для истории польскую гимназистку Целестину Крашевскую, когда буквально в десяти минутах пешком от её дома хватало и героизма, и самопожертвования?

Мы не будем ничего отвечать. Именно такие пуритане от военной истории раз за разом отказывали в издании Дневнику Анны Франк – потому что эта безвестная нидерландская гимназистка ничем не прославилась до войны, не была родственницей кого-то знаменитого, не принимала участия в подпольной борьбе и почти не следила за ходом войны. А просто жила и выживала день за днём, хранила надежду, что всё закончится победой своих, и в решающий час была готова на всё.

Не её вина, что решающий час так и не наступил, а свои пришли слишком поздно. 3

Брест захлёбывался под наплывом наступавшей немецкой армии. Советские солдаты исчезли за один день – их сменили целые толпы в сверкающих чёрных касках. Прохожие при виде победителей шарахались в сторону – на всякий случай.

На улицах воняли походные сортиры. Бульвар Мицкевича был забит немецкими подводами – от гостиницы перед улицей Пулавского до ешивы на Широкой. Совсем рядом, возле гимназии, поднимался в небо чёрный столб едкого дыма из полыхавших цехов ликёроводочного завода.

На Московской не лучше. Пройти по главной улице, что переходит в шоссе на Минск, невозможно – только проехать. Повалились деревья и телеграфные столбы, опутанные спиралью проволоки. Тротуары сверкали битым стеклом.

В крепости продолжали стрелять. Водопровод был, кажется, цел, но всё равно не работал. Даже соседи Целестины ходили за водой к колонкам в городском парке.

Центральная площадь оказалась слишком близкой к крепости и границе. Когда немецкие мотоциклисты прорвались к административному сердцу города, почти все главные здания стояли пустыми.

Успели добежать до рабочего места работники Госбанка – того самого дома с куполом над фальшивыми колоннами, что в начале улице Пулавского. Собрались и стали решать, что же делать, отчаянно пытаясь перекричать грохот взрывов.

Но истопник, по фамилии Заяц, сообразил раньше и попросту запер дубовые двери.

Прыгать из окон финансисты не рискнули, и подъехавшие на мотоциклах немцы взяли в плен всех. Так и вели их по улице, словно в зарплатной ведомости, – впереди главный бухгалтер Кайгородцев, а за ним Леванев, Долгосабуров и прочие.

Истопнику Зайцу объявили благодарность. Но повышения он всё равно не получил. Прибывшие на замену польские служащие переглядывались и шептались, что, будет надо, он и новых хозяев запрёт. И что надо бы продолбить запасной выход… хотя где его продолбишь, истопник всё слышит.

Потом явился лично военный комендант города, генерал-лейтенант Вальтер фон Урн. Приказал показать ценности. Поляки переглянулись, покосились на истопника – и открыли сейфы.

Там оказалось на диво много купюр – польских, советских и даже некоторое количество рейхсмарок от прежней немецкой администрации. Попадались даже золото и неогранённые камни.

Военный комендант приказал немедленно разбирать и чинить все повреждённые здания, которые могут послужить казармами. А платить за работу из этих трофейных денег – пока этими деньгами хоть кто-то согласен пользоваться.

Солдат, чтобы следить за порядком, не хватало, фронт уходил всё дальше. Поэтому немецкая администрация решила опереться на местные силы. Уцелевшие поляки выдавали деньги истопникам, а истопники командовали уцелевшими поляками.

Со временем удалось выловить и водворить обратно всех уголовников, сбежавших из Краснухи в день штурма. Одуревшие от безнаказанности, они почти не прятались.

А легендарный кинотеатр «Адрия» очистили от уморительных советских комедий Александрова, которые шли ещё при Второй Республике, и переименовали в Wehrmacht-Kino строго для немецких солдат и офицеров. Даже венгров туда не пускали. 4

Шли дни, в крепости продолжали стрелять. Тем временем в город пришла власть. В первые две недели никакой власти не было – через захваченный и обгоревший город просто шли одна за другой полевые части вермахта. Население им было до лампочки.

Но потом пришёл порядок – и принёс с собой страх. В городе появилась военная администрация, а следом – СД и гестапо. Они ловили уголовников, сбежавших из Краснухи, и сильных евреев, которые годились для тяжёлых работ.

Рейхскомиссариат сверился со старыми картами и определил, что государственными языками в Бресте-над-Бугом будут немецкий и украинский.

Уже ближе к вечеру Остап Дранадар, бывший кашевар петлюровских войск, был назначен фюрером по организационным вопросам. Он явился в здание воеводства и начал экзаменовать клерков и делопроизводителей по новому официальному языку.

Ближе к вечеру масштаб ужаса стал ясен. Единственным знатоком украинского оказался его соотечественник, сторож Афанасий Непейпиво. Чего там – Афанасий Никифорович оказался человеком неожиданно образованным, который просто скрывался так от советской власти. Он мог даже писать по-украински – правда, без запятых и совсем другой орфографией…

Немцы были возмущены. Согласно их картам, в городе была даже украинская школа. Но где же её ученики? Или хотя бы учителя?

Немцы отправились на поиски. Украинская школа располагалась, судя по карте, через дорогу от католического кладбища. Но в этом стандартном одноэтажном доме уже давно проживала семья городского обывателя Кастрициана Базыки. А рядом предательски торчали высокие крыши ещё одного еврейского квартала – легендарной колонии Варбурга.

Видимо, незримое влияние мирового еврейства и погубило брест-над-бужскую украинизацию!

На следующий день отдельным постановлением наместника в городском документообороте было разрешено использовать польский язык. Поляки вернулись и в Госбанк, и в секретариат. Обитатели трёх колоний, пережившие неполных два года социализма почти на подножном корму, натягивали нарукавники и отдирали с обшитых престижным ясенем стен кабинетов ненавистные советские портреты.

– Чуют нашу силу, – прокомментировала это решение генеральша Крашевская.

– И это хорошо, – покраснел от гордости Бзур-Верещака. – Пусть знают, что мы ещё им можем устроить! Как Берестейская армия остановила Потоп, так и мы… Пусть знают, что наш народ – народ-воин, и всегда готов сопротивляться!

– Ничего хорошего, – отрезала бабушка. – Они чуют эту силу, чтобы её оседлать. Они хотят, чтобы наши парни шли к ним в добровольцы. А когда пойдут – сопротивляться станет уже некому.

Местных жителей немцы считали деревенской версией русских и совсем им не доверяли. В секретари полякам завозили украинских школьных учителей из Волыни, где некого стало учить, и бывших заключённых из Краснухи, которым не за что стало бороться. Это должно было обеспечить контроль, но обеспечило только бардак.

Уже через пару недель хлеб остался только в пекарнях на центральных бульварах. Красные не успели вывезти рожь и пшеницу, на железнодорожных путях стояли целые вагоны, полные золотого зерна. В то время как городские мельницы стояли – потому что бесследно пропало необходимое для них машинное масло, а армейские запасы уже уехали вперёд вместе с линией фронта. Пока новоназначенный комендант города приказывал найти и изъять где угодно, хитроумные интенданты вермахта откармливали отборным зерном лошадей.

Говорят, были ещё мельницы за рекой, в Ковалёвке, Вульке и Пугачёво. Там город окончательно превращался в деревню, сплошной лабиринт деревенских улочек. Так что посланные туда отряды так ни одной работающей мельницы и не нашли.

Вообще, с картами местности была беда. За неполных два года советской власти город так изменился, что уцелевшие в управе карты польских времён уже не подходили.

Например, где-то на краю Граевки коммунисты успели переименовать три дома в улицу Чехова. Ответственные лица ходили туда, чтобы переименовать её в честь Гёльдерина. Но Граевка – это глушь и мрак похлеще Адамково или Вульки. Сперва ответственные лица чуть не попали под телегу, потом зашли в какое-то болото, попытались выйти из него и нечаянно утопили теодолит – но так и не нашли никакой улицы Чехова. Измученные, купили у бабушки Сигизмундовны, знаменитой шептуньи, бутыль местного самогона и выслушали от неё кучу историй о том, что в сырых лесах под Тельмами до сих пор прячутся коммунисты и кикиморы, а командиром у них таинственный комиссар Мельников.

Когда ответственные лица вернулись ближе к вечеру, грязные и навеселе, немецкие офицеры из комендатуры очень разозлились. Но потом увидели, что с собой у ответственных лиц – ещё одна бутыль самогона. Её и выпили, после чего пришли в самое добродушное настроение.

А улица Чехова так и осталась не переименованной.