Целестина

5

На памяти Целестины, бабушка не бывала в костёле. Но всё равно на службе чувствовалось, что кого-то не хватало. И даже в мелодию органа подмешивались нотки ужаса.

Не было не только Крашевской. Не было того самого брата Дзержинского. Не было и других, кого знала Целестина.

Но польское общество Бреста пока уцелело. Просто решало всё меньше и меньше. Выходя на сиреневую вечернюю улицу, они опасливо оглядывались – вдруг их тоже поджидает такая вот комиссия.

Армии не хватало. Армия погибла два года назад. Молодые и дерзкие чиновники, приехавшие приводить к порядку забытый болотный край, как-то разом постарели и осунулись. Они уже не могли сопротивляться, – а только прятаться.

Целестина выжидала под пологом той самой ивы, которая до сих пор растёт справа от главного входа в костёл. Когда худенький и сухой, словно вобла, ксёндз Фабиан вышел и закрыл ворота, она подошла к нему и схватила за рукав.

– Что тебе нужно? – спросил отец Фабиан.

– Бабушку арестовали, – сказала Целестина, – а Андрусь в Сопротивлении.

– Да, я слышал об этом. Беда постучалась и к вам…

– Я хочу им помочь.

Целестина была уверена, что ксёндз Фабиан тоже в Сопротивлении или хотя бы знает о нём из исповедей. А даже если и не знает – то не выдаст, не расскажет народной милиции о её любопытстве.

В конце концов, отец Фабиан был иезуит, это их промысел – узнавать правду и укрывать её от непосвящённых.

– Мы все хотим помочь невинным и гонимым за правду.

– Я хочу тоже быть в Сопротивлении.

– Почему ты думаешь, что это как-то поможет невинным и гонимым за правду?

Целестина не смогла ничего ответить.

Ксёндз медленно зашагал вниз по пустой вечерней Люблинской. Гимназистка невольно пошла следом.

– Вы собираетесь прогуляться? – спросила Целестина.

– Я хочу тебе кое-что показать.

– Мы идём в сторону Краснухи.

– Да, тюрьма тоже в той стороне.

– Бабушка сейчас там.

– Там сейчас много невинных людей. Пружанский викарий Казимир Свёнтек, например. А после того, как арестовали тех, кто скандалил у синагоги, тюрьма совсем переполнена.

– Вы думаете, они позволят вам войти в тюрьму?

– А я и не иду в тюрьму. Там и без меня переполнено.

На перекрёстке с Ягеллонской они не стали поворачивать, а пошли дальше, в сторону Котельнского Моста через Мухавец (в наши дни этого моста уже нет).

Неужели они идут к тому извозчику? Хотя тот парень не был похож на католика…

– Ты слышала про Афанасия Брестского?

– Это человек, который основал Брест-над-Бугом?

– Нет. Это был православный игумен, он отказался присоединяться к униатам. Его не смогли убедить иезуиты, поэтому позвали солдат. Капитан королевской гвардии Шумский арестовал отца Афанасия сразу после литургии и обвинил в сговоре с Богданом Хмельницким. На суде Афанасий даже не спорил и смиренно просил показать эти письма и порох, которые он якобы посылал казакам, – ведь там могут быть имена его сообщников. В конце концов, его вывезли вон туда, на тот берег, в бор под Гершонами, – ксёндз показал в сумеречную мглу, что начиналась за линией воды. – Солдаты приказали игумену Афанасию выкопать себе могилу – а потом застрелили из мушкета. Его мощи до сих пор лежат в склепике на правом клиросе в храме святого Симеона. Да, именно там, возле Краснухи. Православные почитают его за святого и страстотерпца.

Целестина невольно посмотрела в ту сторону. Башни собора поднимались над двускатными крышами и казались теперь почти чёрными.

– Вы думаете, это Бог карает нас за ту расправу?

– Я думаю, что в Сопротивлении – идиоты. Они сейчас говорят, что русские их преследуют, как при царях, когда униатов тащили в православие. А что за триста лет до этого они сами тащили православных в униаты – уже забыли, хотя сами же этим гордятся. И не понимают, почему местные в костёл не хотят и любого начальника слушаются. С чего бы им спешить в костёл, когда не знаешь, что там найдёшь – благословение или проблему. И с чего бы им не слушаться начальников – у начальника и армия, и полиция. Они говорят, что коммунисты их давят. Любая власть давит своих врагов. А если не давит – значит, ты ничем ей не угрожаешь.

– По-вашему, надо смириться?

– По-моему, надо головой работать. Потому что дурак не достигнет победы, когда противник настолько сильней. Чтобы победить грозного Голиафа, Давид должен быть очень умён.

Они поднялись на мост, и ксёндз указал в слабые багровые отсветы на другом берегу, где-то под Тересполем.

– Знаешь, что там? – спросил он.

– Лес горит?

– Там беженцы. Евреи-беженцы. Их почти полмиллиона. Евреи – умный народ. Они уже догадались, что означает для них немецкий Новый Порядок. И хотят сбежать в Советский Союз, где сажают и ссылают, но не убивают целыми семьями. Все пункты пропуска забиты, пограничники на ногах день и ночь. Немцы им не препятствуют. Они же этого и хотят – чтобы города на месте, только без евреев.

– Так вот почему они устроили у синагоги…

– Да, и это тоже. Ты слышала, что случилось в северных казармах? Про газовую атаку в бане.

– Да, есть какие-то слухи. Я не прислушивалась. У меня все мысли не об этом.

– Так вот, про баню – это правда.

– Это просто ужасно, – сказала Целестина бесцветным голосом.

– Это сделали немецкие лазутчики.

– Ну, понятно. Сопротивление так бы не смогло…

– Поэтому пограничники не знают, что делать. Этих евреев очень сложно разместить. Сколько ни сажай, а жилья в стране не хватает. Но зато – эти евреи могут пойти в армию. Эти евреи могут работать в тылу. И в то же время эти беженцы – через них идеально подсылать лазутчиков и диверсантов. Их слишком много, всех не проверишь. Да и еврея в наше время почти не отличишь от немца. Иные и обрезание не делают… Но сама видишь – один диверсант может и сто солдат из строя вывести. Вот и стоят лагеря у каждого перехода. Пограничники коммунистов не знают, что делать. Пускать – плохо, не пускать – плохо. И непонятно, кого можно пускать.

– Но что же делать?

– Даже пограничники этого не знают. Хотя всю жизнь границы охраняют. В этом ужас власти. Любой – и государственной, и апостольской… От тебя всё зависит, а ты не знаешь, что делать.

– Я понимаю.

– Вот и всё, что я хотел тебе показать.

Они спустились с моста и пошли обратно по пустым вечерним улицам. По дороге они не проронили ни одного слова.

Возле костёла они разделились – ксёндз Фабиан пошёл в сторону улицы Сенкевича, где во двориках прятался приютивший его домик, а Целестина – к себе, в особняк.

Поднявшись к себе в комнату, Целестина бросилась лицом в подушку и наконец разрыдалась. Это было особенно горько, потому что и Сойкин, и ксёндз Фабиан были до обидного правы. Сколько ни коси траву – новая вырастет. Кто-то всё равно поселится в их домах и, может быть, возьмётся за изучение тайных искусств. Город расположен так, что по-другому и быть не может. Ещё Морис Саксонский, по какой-то необъяснимой географический причине бывший главным маршалом Франции, знал про этот город, его крепость и говорил: «Кто владеет в военное время этою твердыней, тот имеет великие выгоды над прилежащею страною».

Климентий Хондж, учитель истории из их гимназии, так и сказал: «Чтобы стереть с лица земли античный Рим, надо было сперва хорошенечко разрушить остальную империю».

Будут в Бресте-над-Бугом, какое бы название ему потом ни выпало, другие генеральши, другие Целестины. И их судьба будет ничуть не менее удивительной.

Но Цеся всё равно не собиралась смиряться. Все знаки указывали – её с бабушкой партия сыграна не до конца.