Целестина

5

Целую минуту гауптман Момчило Свачина просто стоял над покойной, широко расставив ноги, как статуя. Потом зашёл в комнату с гробом, сам включил свет и принялся её осматривать.

К тому времени, как гауптман вернулся, доктор уже закончил осмотр тела умершей генеральши. Свачина подошёл к нему и не проронил ни слова – только чуть наклонил голову. Вместо ответа доктор едва заметно кивнул – и стенографист тут же принялся скрипеть у себя в блокноте.

Тогда Свачина снова подошёл к столу и встал напротив Целестины. Его глаза были по-прежнему пустые и чёрные, а нос – высохший и острый, как у покойника.

При виде этого наглого мелкого упыря девушка вдруг ощутила прилив бодрости. Это оказалось пусть и страшно, но забавно – быть в особняке за хозяйку.

– Если она отравилась, то каким образом? – спросил гауптман. – Я не спускал с неё глаз. Она определённо не могла положить ничего в рот. Или яд был в перстне, брошке, булавке, и она просто уколола себя насмерть.

– Я допускаю, что бабушка могла отравиться секретным образом, – с лёгкой улыбочкой отозвалась Целестина. – Подобные шутки как раз в её духе. Но мне кажется, есть и более простое объяснение. В её возрасте человек может умереть и от заурядной старости, просто потому, что время жизни ушло. Хотя существу с противоестественным долголетием вроде вашего это может быть неочевидно.

– Вам не кажется, что старость подкралась к вдове Крашевской в необыкновенно удачный момент?

– Я полагаю, бабушка предвидела свою смерть, почему и велела вам позвать не только понятых, но и врача. А предвиденье смерти – обычное дело даже среди самых простых людей, которые и в календаре-то еле разбираются. Многие старики утром того самого дня прощаются с медсёстрами, потому что знают – вечера они уже не увидят.

– Гладко говорите. А вы сами как – не собираетесь ещё помирать от старости?

– Увы, – ответила Целестина, – для такой благородной смерти я слишком юна. Смерть в моём возрасте почти всегда – неестественная и оскорбляет небо.

Свачина усмехнулся, уже в который раз сверкнув клыком.

– Мы приложим все усилия к тому, чтобы вы умерли не раньше, чем полностью и честно ответите на наши вопросы. А теперь скажите, и немедленно: что это у вас в руках?!

В руках Целестина держала что-то небольшое, с крупную луковицу, обёрнутое в газету. И это что-то ощутимо пахло духами – как будто на него опрокинули целый флакон.

– Это осталось на кресле бабушки, когда она ушла, – ответила Целестина. – Вот я и решила отнести в кабинет, как положено. Скорее всего, это та штука, которую учёные называют – аллиум.

– Дайте сюда! – рявкнул гауптман и быстрым рывком выхватил свёрток из её рук. Мгновение – и он сорвал со свёртка бумагу. На ладони оказалось нечто, похожее на розовый помпон.

А в следующее мгновение жуткий визг впился в стены особняка покойной генеральши Крашевской. 6

Это визжал гауптман Момчило Свачина. Он так и стоял с вытянутой рукой, не в силах отвести взгляда от сжатого в правой руке розового помпона – хотя ладонь уже начала чернеть, а кисть руки дымиться. И визжал так, как не способно ни одно человеческое существо.

– Это соцветие чеснока, – пояснила Целестина слугам и по-польски. – Оно же Allium sativum. На самом деле вампиры боятся именно цветов чеснока, а не его луковицы. Дольки луковицы для них безвредны. А вот соцветия – вернейшая смерть…

Это было совершенно неожиданно даже для немцев. Подручные Свачины взирали на происходящее с тем же ужасом, что понятые и слуги.

Гауптман так и кружился по тлеющему паркету, в тщетной попытке стряхнуть пламя или хотя бы отодрать от ладони проклятый цветок. Со стороны это напоминало диковинный балканский танец. И совершенно не помогало.

Чернота ползла по локтю, а вонь от тлеющей плоти заполнила комнату. Рот распахнулся, и теперь можно было разглядеть оба длинных искривлённых клыка.

Кожа на руке лопалась и морщилась, превращаясь сперва в старческую, а потом в полуразложившийся покров мертвеца. И это омертвение ползло всё дальше – пока не схватило за горло.

Визг сорвался и перешёл в хрип. А потом Свачина из последних сил прохрипел:

– Библиотека! Возьмите библиотеку, – и жёлтые жилы гниения впились в его лицо.

В библиотеку бросился тот солдат, что был похож на гауптмана, – разве что упыризм был только на ранней стадии. Он почти достиг заветной двери – именно в то самое мгновение Бзур-Верещака выхватил из внутреннего кармана револьвер и одним выстрелом размозжил ему голову.

– Серебряная пошла! – усмехнулся повар и бросился в сторону кухни. Вслед ему уже стреляли, из стен брызгали куски штукатурки. Сперва показалось, что Бзур-Верещака успеет ускользнуть через чёрную дверь – но следующая пуля вошла ему между лопаток, и грузный повар, потомок литвинских рыцарей, повалился прямо на пороге кухни, лицом в корзинку с луком. Он хрипел и ругался на трёх языках, но встать уже не мог, и жизнь вытекала из него сверкающей чёрной лужей.

Целестина уже подумала, что врагов осталось немного, – но тут рухнула входная дверь, и в столовую ворвались ещё солдаты в сверкающих касках и с автоматами наготове.

Целестина и горничная разом подняли руки.

Гауптман Свачина, про которого чуть не забыли, повалился на паркет и тлел, корчась. Теперь он был похож не на гауптмана Аненербе, а на полусгнившую серо-чёрную массу, тлеющую, но ещё живую. А остатки его напарника, что рухнули возле бабушкиной комнаты, тоже начали разлагаться.

За спиной послышались звон стёкол и топот сапог по полу. Видимо, у солдат, что окружили особняк генеральши, была инструкция – штурмовать особняк, когда начинается стрельба.

– У них нет оружия, – пояснила Целестина, не опуская рук, – кроме чеснока.

Ещё двое с автоматами ворвались в комнату для гостей и так и замерли при виде пустого гроба.

Да, солдат стало многовато, но офицеры лежали, догорая в чесночном огне. У Целестины даже мелькнула надежда, что арестовывать их не станут – а просто всё разгромят.

Но в следующее мгновение из-за закрытой двери библиотеки послышались грохот и вопль. Дверь распахнулась, дохнув в столовую жаром, и оттуда выбежали двое солдат, объятых пламенем. С истошными воплями они пронеслись через столовую, вылетели в распахнутую настежь входную дверь куда-то в ночную сырость.

А библиотека уже была в огне. Но Целестина успела разглядеть, как из разбитого кальяна выпрыгивают саламандры и разбегаются по комнате. Одни прыгали на шкаф, другие – в кресло, а третьи цеплялись за шторы. А огонь уже разгорелся, и чёрный дым сгущался всё больше, накрывая комнату, словно чёрный занавес.

– Вот и вынесли библиотеку, – произнёс тот солдат, что стоял ближе всех к Целестине, и бросился к выходу, закрывая лицо автоматом.

Все остальные – за ним…