Целестина

3

Тишина в столовой сделалась такой напряжённой, что казалось: прислушайся – и сможешь различить, как трещат в ней электрические разряды.

– Я должен уточнить подробности, – произнёс Свачина, – потому что это самая невероятная история, которую я слышал.

– Дело намного проще, чем вам кажется, – ответила бабушка, усмехаясь. – Для начала я внесу ясность, чтобы и правда всё шло побыстрее. У меня не было ни сообщников, ни помощников. Никто из домашних не был посвящён в мою тайну. Допрашивать их бесполезно, ничего нужного они всё равно не знают.

Целестина не могла поверить своим ушам и поэтому слушала особенно внимательно, не пропуская ни слова.

– Мы с этим разберёмся. Объясните, каким образом было совершено убийство.

– С помощью яда.

– Что это был за яд?

– Понятия не имею. Он достался мне от мужа. Покойный имел какое-то отношение к испытаниям боевых отравляющих веществ. Насколько я знаю, хранить такое в доме не очень законно, поэтому ни домашние, ни слуги ничего об этом не знают.

– У вас сохранился сосуд из-под этого яда?

– Разумеется, нет.

– А что-нибудь, что может доказать его существование?

– Свёрток, где он хранился, я сожгла, – не отводя глаз, продолжала генеральша, – золу высыпала в сад. Вы можете попытаться её исследовать. Но не думаю, что от этого вам будет какая-то польза. Даже если вы узнаете точную формулу яда и найдёте её в справочнике Бейльштейна, оживить покойного у вас не получится. За этим вам придётся ехать куда-нибудь на Гаити.

– О каком свёртке вы говорите?

– Яд был кристаллический, – спокойно ответила Анна Констанция. – Почти неотличимый от соли. Он лежал в небольшом свёртке. Вы могли видеть, как для аптечных порошков.

– И как этот яд оказался в еде?

– Он отвлёкся, а я добавила. С жареной картошкой он почти незаметен. Выглядит как соль или непонятная восточноевропейская приправа. К тому же, покойный был настолько голоден, что всё равно ничего не заметил.

– А можно ли отличить яд на вкус?

– Не пробовала. И у меня, к сожалению, не сохранилось остатков, чтобы вы смогли угоститься.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Никто. Все смотрели в другую сторону.

– Допустим, так оно и было. Почему мы должны вам верить?

– Потому что другой вдовы генерала за завтраком не было. Или вы думаете, что среди горничных, поваров и гимназисток полным-полно профессиональных отравителей?

– Среди генеральских вдов их тоже немного.

– Это только кажется. Не забывайте – наших мужей учили убивать и скрывать информацию. Так же, как и вас.

Хорват умолк, глядя на тщательно выскобленный паркет. Было слышно, как шуршит химический карандаш в блокноте его подручного стенографиста.

– Допустим, что это правда, – снова заговорил Свачина, – но мне всё равно не ясен ваш мотив. Вы почти не знали покойного, охотно пустили его разместиться в вашем доме. И вдруг – подлое отравление! Почему вы это сделали?

– Он приставал к моей воспитаннице, – ответила Анна Констанция, не отводя цепких голубых глаз от лица гауптмана, – я решила проучить и его, и всего вашего офицерского брата. Раз поселились в моём порядочном доме – пусть ведут себя порядочно!

– Вы убили его за то, что он заигрывал с вашей внучкой?

– Цеся мне не совсем внучка, она воспитанница. Но вы думаете в правильную сторону. Если бы я была мужчиной – вызвала бы его за такое на дуэль. Но на простой дуэли у него, как снайпера, были бы нечестные преимущества.

– Но зачем же… так? Неизвестным ядом за такую мелочь, простительную молодому офицеру.

– Потому я разгадала его нечестное преимущество – и решила бросить в бой мои собственные нечестные преимущества, – ответила генеральша. – И, как видите, всё прошло легко, как масло на булку. До самого конца ваш горе-снайпер ничего не подозревал и был уверен, что окружён друзьями.

Свачина повернулся к Целестине и быстро спросил:

– Это правда? Он к вам приставал?

– Можно и так сказать.

– Я всё видел! Не забывайте, всё это случилось на моих глазах! Он к вам даже не прикоснулся.

– Не прикоснулся. Но говорил комплименты, заигрывал, намекал…

– По-вашему, это означает «приставать»?

– Бабушка считает, что да.

– И вы склонны с ней согласиться?

– Да, раз она так думает, – ответила Целестина, – потому что это она здесь хозяйка. 4

Никто и не заметил, как по мере разговора за окнами стемнело и все, кто был в комнате, превратились в чёрные силуэты с неразличимыми лицами.

Наконец гауптман Свачина обратил на это внимание.

– Свет, пожалуйста, – скомандовал он, – и без глупостей.

Бзур-Верещака как можно медленней подошёл к выключателю, и столовая осветилась тёплым жёлтым светом.

Теперь можно было разглядеть, что в столовой возле входа стоят не меньше семи человек – чтобы разоблачить заговор четверых, которые сидели вокруг стола.

– У вас есть что добавить? – осведомился гауптман у генеральши.

Анна Констанция поднялась.

– Я думаю, самое время поместить меня под арест, – сказала она. – Надеюсь, вы дадите мне десять минут на сборы? – и, не дожидаясь ответа, зашагала в соседнюю комнату. Ту самую, где случилось собрание под орлом.

Целестина чуть не вскрикнула – потому что догадалась, что сейчас будет. Пришлось сжать кулаки и закусить губу, чтобы сдержаться.

Она узнала бабушкину одежду. И нет, это было не дорожное платье, в которое она облачилась перед арестом коммунистов, хоть и выглядело достаточно строго для долгой дороги.

Немцы, понятые и гауптман Свачина, однако, так ничего и не поняли. И едва успели остановить её на пороге.

Двое перегородили подход к двустворчатым дверям. Старая генеральша посмотрела на них, как на клопов, и попыталась пробиться, но её оттолкнули.

– Что за дела, быдло? – возмутилась Анна Констанция. – Я у себя дома!

– В первую очередь вы на территории Рейха, – напомнил гауптман.

Старуха повернулась к нему – и все приготовились услышать особенно меткое ругательство. Но вместо ответа старуха просто села на пол – медленно, чтобы устроиться поудобней.

– И что это значит? – осведомился капитан.

– Никуда не пойду, пока меня не пропустят за эти двери, – ответила генеральша Крашевская. – Так и буду здесь сидеть, день за днём, месяц за месяцем. И рано или поздно через них войду – но тогда всем вам не поздоровится.

– Ваши угрозы не представляют для нас интереса. Вы тоже задержаны, – сообщил гауптман Целестине и слугам. – И, если вам нужно собрать вещи, вы будете это делать под нашим присмотром. Я не могу допустить, чтобы были уничтожены ещё какие-либо важные доказательства.

– Но при чём здесь мы? – спросила девушка. – Разве вы не обнаружили преступника?

– Даже если я нашёл преступника, я не нашёл разгадки. Дело слишком сложное и опасное, чтобы оставлять подозреваемых под домашним арестом.

– Но у вас хватило людей, чтобы окружить наш особняк, – напомнила Целестина.

– Потому что в городе избыток солдат. Их нужно чем-то занять. Но занять – не означает терпеть каждую вашу выходку.

– Скажите, а куда нас посадят? – продолжала спрашивать Целестина. – К Бригиткам или в Краснуху? А может, в Южный отвезёте или в Бялу-Подляску, чтобы подальше от возможных сообщников?

– Мы не можем раскрывать таких подробностей, – ответил гауптман. – Но раз уж вам это так интересно – Бригитки сейчас находятся в состоянии умеренного разрушения и годятся только, чтобы там расстреливать. Но других подробностей вашего заключения я открыть не могу. А пока – десять минут, которые вы просили, закончились. Анна Констанция Крашевская, поднимайтесь.

Ответа не было. Генеральша Крашевская продолжала сидеть на полу.

– Я думаю, вам будет полезно заглянуть в ту комнату, куда она собиралась идти, – напомнила Целестина. – Вдруг там спрятались ещё не уничтоженные улики.

– Откройте, – скомандовал гауптман.

Тот из солдат, что стоял ближе, толкнул дверную створку. Жёлтая полоса света из столовой легла в комнату и выхватила из мрака кусок того самого стола, за которым совещалась польская верхушка Бреста-над-Бугом. А на столе – открытый гроб. Тот самый гроб, который Цеся столько раз видела на репетициях похорон.

Но бабушка даже не оглянулась в ту сторону. Она продолжала сидеть и смотреть – а потом вдруг начала медленно заваливаться в сторону и рухнула на пол, глухо стукнувшись головой по паркету.

– И что это значит? – осведомился гауптман, продолжая смотреть на старуху.

– Здесь присутствует врач, – напомнила Целестина, – и он может уточнить моё мнение. А пока я думаю, что бабушка умерла.