Часовой: Курсант

Глава 4

Уже забегая в церковь, я успел увидеть, как один из курсантов, словно потеряв голову, с отчаянным воплем размахивая мечом, побежал вверх по холму. Герман запоздало успел крикнуть:

— Куда, идиот?..

А в следующий миг Часовой достиг верхушки кургана и вихрем налетел на хагера. И я понял, что пришлая тварь, повелевающая Ведьмиными гончими, выше могучего воина, закованного в броню, почти на голову. Прервав свист, хагер с ленивой грацией уклонился от богатырского замаха мечом и наотмашь хлестанул косой.

Если бы не увидел сам, не за что бы не поверил. Лезвие косы играючи, словно пройдя через картонную коробку, перерубило облаченного в золотисто-бронзовые доспехи курсанта на двое. Целый водопад крови оросил землю кургана, и к ногам высоченной твари упали две половинки: из верхней выпали дымящиеся внутренности, а нижняя судорожно дергала ногами…

А потом я забежал-таки в церковь и очутился в новом кошмаре.

Внутри было темно как в погребе и пахло древней пылью и пожарищем. Я не успел удивиться тому, что через пару ударов сердца мои глаза уже вполне сносно видели, а накаченное адреналином сердце учащенно билось. Я оказался в огромном помещении, пустом и захламленном, чей сводчатый потолок терялся высоко вверху, а узкие стрельчатые окна были заколочены гнилыми досками. И здесь тоже продолжалась битва.

Окружённый пятью или шестью гончими, Сойка сражался как лев. Курсант с недоступной мне легкостью кружил в тяжёлых неповоротливых доспехах, отражая окровавленным мечом наскоки тварей. Три зарубленные псины уже лежали на полу. Но оставшиеся успешно теснили воина к сплошной глухой стене, на которой в незапамятные времена находились иконы, а сейчас лохмотьями свисала грязная побелка. Сойка мудро отступал, правильно рассудив, что лучше прижаться спиной к стене и не беспокоиться о нападении сзади.

Я замер. В голову опять полезли ненужные сейчас мысли. Почему я до сих пор на ногах? Почему умудряюсь вести бой и вообще хоть что-то делать? Откуда во мне столько сил и энергии? Блин, да тело же не мое, а я непонятно где, то ли во сне, то ли в другом мире!

Из опутавших голову сумбурных мыслей меня вырвал вскрик Сойки. Я отчаянно тряхнул головой. Сон, не сон, но сейчас этот мир мне представлялся намного более реальным чем мой. Здесь лилась настоящая кровь, а смерть не щадила никого. Сдохнув тут, не превращусь ли я в тупеющий овощ там? И чем это будет отличаться от вечного забвения?

Одна из тварей удачно вцепилась клыками в руку курсанта, сжимающую клинок, и всем весом опускала ее к полу. К товарке тут же присоединилась еще одна. Загнутые клыки с противным лязгом грызли метал, раздирая броню как бумагу. Сойка вжался спиной в стену и свободной рукой лупил гончих по спинам. Оставшиеся три изготовились к финальному прыжку…

Взревев раненым тигром, я ринулся на помощь, размахивая мечом… Размахивал бы. Если бы он был у меня. И только подлетая к окруженному тварями товарищу я понял, что меч остался лежать снаружи. Я его выронил, когда сам барахтался на земле. Бляха муха! Твою ж мать! Но деваться уже было некуда. Я, сам не ожидая от себя такой прыти, с разгона прыгнул рыбкой и всей огромной закованной в железо тушей рухнул сразу на двух гончих. Подо мной что-то отчётливо хрустнуло, раздался визг боли. Я, почти ничего не видя из-за съехавшего в сторону шлема, наугад хватанул двумя руками сразу. В моей правой лапище оказалась покрытая зазубринами клешня. Я с пыхтением поднялся на колени и, размахнувшись, смачно приложил верещавшую от злобы тварь о стену. Послышался такой треск, словно лопнул столетний дуб. Поправив шлем, я оглянулся. Сойка таки стряхнул с руки терзающих его псов. Но было видно, что пострадавшая конечность его больше не слушается. Подобрать упавший меч он не успевал.

Но и в живых остались только две твари. Они неспеша переминались напротив, отвратительно порыкивая и сверля нас красными глазками-бусинками. Сойка устало оперся о стену. Я хотел последовать его примеру, но не успел. Это меня и спасло.

— Сойка, надо выбираться, — бросил я. Сил уже практически не было. — Время выходит. Нас должны вот-вот забрать. Не успеем, кранты…

Сойка ничего не сказал. Прямо за ним, в стене, откуда ни возьмись появилась огромная, чуть ли не в его рост пасть. Словно стена вспучилась выдвинувшимися чудовищными челюстями, ощеренными гигантскими зубами-иглами в десяток рядов, похлеще, чем у акулы.

Я, отскочив в сторону, невнятно заорал. Проняло даже дьявольских собак. Прижав уши и угрожающе заворчав, они попятились назад. Сойка только поворачивался, когда монструозная пасть распахнулась ещё шире, и из бездонной ярко-алой глотки вылетели извивающиеся, бледно-розовые щупальца с непрерывно сокращающимися присосками по всей длине, и острыми когтями-крючками на конце. Щупальца впились в доспехи Часового и в мгновение ока подтянули его к ненасытной пасти. Бедный Сойка только успел всплеснуть руками, как оказался до пояса внутри отвратительного клыкастого провала. Щупальца с легкостью его притянули, словно язык лягушки, заарканившей муху. Будто Часовой ничего и не весил.

— Альрик, Альрик, помоги мне!

В голосе Сойки я впервые услышал страх. Он уже до груди скрылся в пасти и тянул ко мне железные руки. Языки-щупальца крепко держали его и затягивали все глубже, а челюсти начали потихоньку сжиматься, грозя через несколько секунд сомкнуться на несчастном курсанте. Я в ступоре смотрел, как заворожённый, забыв даже про оставшихся за спиной гончих.

— Альрик!

Полный отчаяния вопль моего товарища дал мне пинка под зад. Я бросился к нему и схватил за руки. Наши стальные пальцы переплелись. Я откинулся назад и потянул изо всех сил. Что-то зажужжало, зашипело, затрещало. Не знаю что — приводы доспехов или мои измождённые за этот час мускулы. Но тщетно. Сойка словно в капкан попал. Он кричал и бился как мог, но даже с моей помощью вырваться из неотвратимо закрывающейся пасти не мог.

— Альрик, Ал… Алексей, не бросай меня! Бестужев, не бросай меня!!

По моему лицу градом катился пот и слезы. Я, закусив до крови губу, тянул. Но Сойка все больше исчезал в ненасытной утробе. Вот снаружи остались только его облаченная в стальной шлем голова и высунутые по локоть руки, которые я никак не мог бросить. Полный боли и страха взгляд пронзительных голубых глаз не сходил с меня.

— Алексей, помоги… Я прошу тебя во имя твоего Рода, помоги мне!

И тут мои руки сорвались, и я шлепнулся на железную задницу. Со скрипом и скрежетом я встал на колени. Сейчас, сейчас… Поздно!

Огромная пасть окончательно поглотила Сойку и клыкастые челюсти сомкнулись. Следом они втянулись в стену, рябь кожистыми складками прошла по поверхности, и все исчезло. Передо мной опять была голая стена, в лохмотьях отвалившейся штукатурки и грязной, в следах копоти побелки.

Напоследок прокатившиеся по помещению ужасающие вопли Сойки, казалось, будут преследовать теперь меня еще много ночей…

Но времени на рефлексию, конкретно в эту минуту, не оставалось. Я с трудом поднялся на ноги. Двигаться становилось все тяжелее. И дело было не только в усталости. Словно сами доспехи начали уставать и все хуже слушаться меня. Кристалл, с тревогой понял я. Энергия кристалла, питающая мои латы, почти на нуле. Надо убираться отсюда! Я тут же обернулся, готовый отразить нападение оставшихся тварей. Но, к моему удивлению, их и след простыл.

А затем где-то снаружи раздался гулкий удар, от которого волна сжатого воздуха прошла во все стороны, ударив меня под колени и чуть не заставив упасть. Даже само здание полуразрушенной церкви содрогнулось. День озарился яркой зеленой вспышкой и все стихло. На секунду я ощутил непонятную ноющую боль во всем теле. Но это ощущение быстро ушло. Не теряя более остатков драгоценного времени, я враскорячку побежал к выходу. С наскоку сорвал уцелевшую дверную створку и вырвался наружу, под угрюмое, все чаще освещаемое приближающимся грозовым фронтом небо. С удивлением увидел, что все кончилось.

Не знаю, что это было, но земля перед церковью была сплошь усыпана трупами остававшихся до того в здравии Ведьминых гончих. Над церковью снизился «Циклоп», и на сброшенных им тросах ввысь один за другим устремлялись оставшиеся в живых после этого побоища курсанты. Я был последним. Надеюсь, что Герману и Ладе, в отличие от бедного Сойки, оставшегося здесь навсегда, удалось выжить в этой мясорубке.

Но как бы и мне тут не остаться навеки. Я с руганью бросился к ближайшему тросу и несколько секунд пытался его поймать непослушными, все тяжелеющими руками. Вконец отчаявшись, я в последний момент успел защелкнуть карабин на торчавшей из загривка скобе, для чего пришлось немыслимо изогнуть лязгающую, словно издыхающий двигатель древнего трактора руку. И тотчас меня потянуло вверх. Остатки энергии вышли, и я враз отяжелевшей глыбой с опавшими вниз руками безвольно повис в воздухе.

— Быстрее, быстрее, быстрее… — беззвучно шептал я, желая как можно скорее оказаться на борту корабля. И даже морда Фляйшера мне теперь не казалась такой уродливой как ещё час назад.

Поднимаясь, я увидел, как на вершине кургана выпрямилась внушающая ужас долговязая фигура. Опираясь на древко косы, хагер задрал голову, под капюшоном была непроницаемая тьма. Он напомнил мне Назгула из Властелина колец. Он был жив! Чтобы не сбросили с дирижабля, упокоившее всех гончих, хагер этот спокойно перенёс. Он стоял на макушке холма и, подняв длинную когтистую руку, указывал на меня пальцем. От несусветного страха я всхлипнул, словно маленький ребенок. А потом скрылся в десантном трюме корабля.

И Герман, и Лада, хвала всем новым и старым богам этого мира, были живы. А вместе с ними еще шесть человек. И я. Итого девять. Из выпуска в двадцать курсантов в живых остались девять. Израненные, потрёпанные, похожие на вернувшихся с того света покойников, но живые. У двоих поседели короткие ежики волос. Один, кажется, Борис, потерял левый глаз. Еще у двоих были в труху измочалены руки. И броня не спасла. Герман вывихнул ногу. Так что мне, можно сказать, повезло. Такой недотепа и вообще ни хрена не понимающий ничего вокруг оболтус смог не только выжить, но и сохранить все важные органы в целости. Кажется, Фляйшер был этим фактом жутко расстроен. Не удивлюсь, если он поспорил с кем-то на целое состояние, что больше не увидит меня на борту корабля.

Позже я узнал, что нас спасла сброшенная с зависшего над церковью «Циклопа» алхимическая энерго-бомба, напрочь вышибшая дух из всех гончих. Иначе никто из нас не успел бы вернуться на корабль. От ударной волны бомбы нас спасли вытравленные на доспехах охранные руны. Как это сработало, я не мог понять. Магия? В этом мире есть магия! Что ж, и это объяснение пока восприму как данность. Хотя тому же хагеру взрыв бомбы не повредил совершенно. Поднялся, отряхнулся, и еще показал на меня пальцем. Как расценивать его жест, я тоже не знал. Но в душе поселился противный холодок. А ну как эта тварь меня таким образом отметила и запомнила!

Падающих с ног, вонючих, облитых своей и чужой кровью, выхаркивающих собственные легкие, не в силах пошевелиться в навалившихся всей ужасающей тяжестью на плечи доспехах, нас втянули в десантный трюм и подвесили к лебедкам. Палубная команда размотала брезентовые рукава и, не слушая наших протестующих стонов, стала поливать мощными струями ледяной, пахнущей каким-то дезинфицирующим раствором воды. Лично я был даже рад. Мне казалось, что внутри умерших доспехов я превратился в печеную картофелину. И на мне было столько грязи, пота и просочившейся через сочленения крови, что прилипшее к телу нательное белье стало напоминать вторую кожу. Моряки немилосердно поливали нас, как заправские пожарники, возвращая изувеченным ободранным доспехам прежние цвета и блеск.

И только потом пришли оружейники, чтобы заменить сдохшие энергокристаллы. Чтобы мы смогли пройти в оружейку и наконец избавиться от этой скорлупы. И если я думал, что после того, как мы, насквозь мокрые, на трясущихся ногах ступив на палубу, ощущая непривычную легкость в теле после освобождения от брони, сможем сразу пойти отдыхать — то хера с два, я ошибался. Свое веское слово незамедлительно взял мастер-сержант Фляйшер.

Хорошо хоть, в оружейном отсеке было тепло и мы быстро согрелись после ледяного душа. И я почему-то подозревал, что это купание нам вместо всех возможных гигиенических процедур. Переводить еще на нас запасы воды дирижабля, пока мы находились над вражеской территорией, никто не собирался. Все оставшиеся в живых замерли навытяжку, даже я вскинул подбородок. Восемь парней и одна девушка. И никого не волновало, что некоторые и стоят то с трудом, и истекают кровью. Фляйшер с ходу ткнул в меня крюком.

— Ты, отродье предателя. Не передать, как ты меня расстроил. Погибло много курсантов, более достойных, чем ты. Но они мертвы, а ты почему-то стоишь здесь и пялишься на меня своими тупыми зенками. И еще ты сподобился потерять свой учебный меч, что абсолютно недопустимо для настоящего солдата. И если ты думаешь, что лично к тебе я начну после сдачи экзамена обращаться иначе, ты заблуждаешься, недоносок. Официально звание Часовых вы получите, и ты в том числе, к моему огромному сожалению, когда вернемся в Новоград, — на этих словах он наконец отвернул от меня свою рожу и немного более спокойно продолжил: — Пока же я от себя лично хочу поздравить вас со сдачей экзамена. Все, кто вернулся, достойны стать настоящими Часовыми. Вы истинные дети Великого Ордена. За исключением, конечно, Альрика Безродного!

Палубная команда и моряки привычно заухмылялись. Мои подавленные товарищи молчали. Лишь Герман бросил на меня косой взгляд, а Лада беззвучно ругнулась под нос. Она стояла дрожащей былинкой, мокрая роба подчёркивала каждую линию ее фигуры.

Скользнув взглядом по телу девушки, воспоминания о её обещании невольно проникли в мой мозг. Тут же покачав головой из стороны в сторону, я поразился тому, что даже в такой момент смог об этом думать. Наверно, я еще до конца не осознал, где нахожусь…

— Все, можете расходиться по кубрикам, все, кто способен идти, — разрешил Фляйшер, смягчившись. — Расписание остается обычным. Отменяются только занятия. Вы в них больше не нуждаетесь. Возвращаемся в Столицу. И пока будут длиться эти дни, думайте о погибших товарищах. Вдруг кто-то из вас должен был оказаться на их месте? Раненые остаются. Их отнесут в медицинский отсек.

Он опять со злобой уставился на меня, и его зеленый глаз-кристалл угрожающе блеснул. Я же так устал, что из последних сил держался на ногах, и мне было все равно. В оружейке остались четверо раненых, включая морщившегося от боли в вывихнутой ноге Германа. Остальные покинули помещение, оставив в ней нательное белье и обувь и, как есть, нагишом, стали расходиться по своим каморкам. Я понятия не имел, куда мне идти и поэтому просто плелся позади всех. Замыкала наше шествие Лада, явно не желающая, чтобы на неё кто-то пялился со спины.

Курсанты жили на средней палубе Циклопа. В нашем распоряжении было десять кают. Парень, с которым я делил каморку, погиб. В нужную дверь меня направила Лада, по-своему истолковав мою заторможенность и явное незнание, куда идти. Ее горячая ладошка на миг задержалась на моей мокрой спине, и я услышал:

— Вечером, после отбоя, не запирай двери. Я приду.

Брошенная ею фраза невольно заставила меня задуматься. Что же нас связывало с этой боевой девчонкой, так напоминающей мне Светку? Или подобное отношение между курсантами здесь в порядке вещей? За два года учёбы поневоле притрешься друг к другу, особенно в подобных условиях.

Наш корабль спешил уйти из этой зоны. Как я понял из обрывков разговора моряков, следовало пошевеливаться, пока не наступила ночь. И еще я понял, что экзамен проходил днем потому, что после наступления сумерек ни у кого из нас, необстрелянных курсантов, просто не было бы никаких шансов. Так что же, черт возьми, происходит в этом мире? Война? С кем? И между кем? Между царством людей и тварями, похожими на тех, что рвали нас на куски возле церкви? Веселенькое местечко. Нечего сказать.

Внутри каюта была небольшой и аскетичной. Два топчана, два вещевых сундука. Забранный железной решеткой иллюминатор из толстого, расписанного уже мне знакомыми рунами стекла. Все. Крайне по-спартански. Впрочем, чего мне ещё нынче желать то… Я со стоном упал на жесткое ложе, показавшееся мне мягче любой перины. До дрожи в ногах потянулся, и только сейчас увидел на внутренней стороне двери круглое, оправленное в железную раму зеркало. Зеркало! Я должен увидеть себя!