Дорога стали

Азамат и Женя

Зуич молчал, злился и жевал табак. Сплевывал тягучей темной струей за борт и продолжал наливаться дурной яростью. Если бы не навес над ним, то, глядишь, капли, падавшие на лицо, шипели и испарялись.

Уколова поморщилась, стараясь не глядеть на него. На душе бесповоротно осела мерзость.

Лодка с помостом, несшая на платформе невыразимо пафосного Дагона, так и не снявшего капюшон, осталась за спиной. Вместе с двумя десятками не выбравшихся на поверхность воды мутантов, слушавшихся его как верные псы. Только торчали над темным зеркалом реки невысокие гребни и глаза, закрытые пузырями. А еще, сразу же замолчавшие, на дне суденышка, скрючившись и трясясь, лежали три девушки. Зуич не обманул, обменяв право безопасного пути на человеческие жизни. И их здоровые матки, должные родить существу под капюшоном новых слуг.

— И ты меня спрашиваешь, почему не люблю мутантов? — она посмотрела на молчавшего Азамата. — У нас есть такое?

— Какое? — Пуля покосился на нее.

— Людей обменивать мутантам? Что-то не заметила у девочек хотя бы каких-то изменений.

Пуля селя рядом с ней, достал оселок и принялся за нож.

— Ты можешь не любить горком и саму партию, Абдульманов, но не признать сейчас мою правоту не сможешь. — Женя подняла глаза на пассажиров «Арго». Те слушали и угрюмо молчали. — Но никогда и никто не продавал людей, никогда. Или есть что сказать по этому поводу?

Азамат кивнул, усмехнувшись. Потрогал лезвие, довольно цыкнул и погладил Саблезуба. Хотя коту ласки досталось с лихвой. Страхолюдный зверь, растянувшийся на тюках, с самого отплытия был не один. Дети, поодиночке и кучкой, окружили зверюгу, осторожно гладили, опасливо косясь на когти и клыки. Кошак порой лениво зевал, заставляя вздрагивать родителей маленьких водников, но пока ни разу даже не зашипел.

— Скажу. — Азамат почесал Саблезуба за ухом. — Обязательно скажу.

— Так говори, чего молчать?

— Ну, хорошо. Значит, девочки без изменений…

— Да!

— Хорошо. Первое, лейтенант, все три девушки имеют мутации. И это так же точно, как твое собственное звание, или то, что Петр Ильич хладнокровный и расчетливый карьерист, не гнушающийся любыми способами для достижения цели. Это река, лейтенант, и живущие по ее берегам меняются уже двадцать лет кряду. Она не страшна только таким как мы с тобой, приходящим и уходящим. Смекаешь?

Уколова фыркнула.

— Второе… — Азамат прищурился, глядя на реку. — Скоро прибудем. Так вот, второе. Ты обратила внимание, как спокойно движется судно? Вроде полная река всяких там ее жителей, так и желающих покушать пассажиров и экипаж. А мы плывем и плывем. Но так не везде. Здесь реку контролирует Дагон и его дети. Отсюда плавно вытекает и третье, почему девушки ушли довольно спокойно. Заметила?

— Они плакали.

— Конечно, лейтенант, они плакали. Страшно, неизвестно, да и мерзковато. Ну и что? С Дагоном никто не связывается по пустякам и никто не хочет воевать с ним. Я знаю очень мало, но и этого хватает, чтобы разобраться. Никто из водников не может гарантированно сказать о сроке своей жизни, это же река. А у него девушки проживут относительно долго и счастливо, выполняя какие-то дела по хозяйству и рожая детей. Плохо это? Я не знаю.

— Это жестоко, Абдульманов.

— Да ладно? — Пуля нехорошо прищурился. — А держать в вашем изоляторе девочку пяти лет, не жестоко? А выгонять мутантов республики на самые опасные работы, порой не давая им даже химзащиты и противогазов там, где они нужны, не жестоко? Отнимать детей у родителей из-за, страшно сказать, шести пальцев на руке, это милосердно, что ли?

Уколова сжала губы в ниточку, понимая его правоту. Крыть стало особо и нечем.

— Ты посмотри вокруг, на них вон посмотри! — Азамат обвел глазами так и молчавших водников, сидящих на палубе. — Люди же не умеют жить спокойно. Все врагов ищут. Стало хорошо, жирок наели? Не беда, найдем врагов, чтобы стать еще жирнее. Или, наоборот, похудеть. Река эта, гребаный Большой Кинель, сама по себе такой стала? Мне как раз в поселки их рассказывали старики, что тут разве что на байдарке плавать можно было до войны. А сейчас? И из-за чего все?

— Из-за чего? — Женя посмотрела на обычно молчаливого Пулю слегка удивленно.

— Из-за жадности человеческой, и из-за поисков врагов из-за жадности. Жили бы себе, не тужили, так нет, кто-то и что-то кому-то всегда должен. Херак, ракетами друг по другу, мило дело. Вроде бы после такого надо головой бы подумать, да и успокоиться. Хрен на воротник же… в одном селе русских татары не любят, в другой деревне русские башкир, в третьем пригороде башкиры чувашей выживают. Здорово, что сказать. Так и надо, честное слово.

Водники, поняв, что про мутантов речь закончилась, начали отсаживаться, все в таком же молчании. Только дети чего-то выдумали и смеялись.

— А как, на твой взгляд, должно быть? — Женя погладила кота. Тот удивленно вздрогнул, и понюхал руку, легонько кольнув усищами. Спорить ей неожиданно расхотелось.

— Да жить просто надо по-человечески, вести себя как положено. Тогда, глядишь, и не придется считать татар хитрыми, русских пьющими, а башкир еще какими-нибудь.

— Ты прямо космополит с зачатками диссидента, — фыркнула Уколова. — Чего ж тогда, если он поступил так, как положено и столько жизней спас, злится, а?

И кивнула в сторону Зуича, выпустившего очередную бурую струю табака.

— Я бы тоже злился. — Азамат почесал Саблезубу под нижней челюстью. Кот заурчал уж совершенно как работающий дизель и начал ловить пальцы друга лапами. — Стыдно же все равно. Взять девочек, очень даже таких из себя ничего, и отдать этому упырю за проход. Понимаю его.

— Надо же…

— Ну да. Зуич хочет «Арго» броней закрыть, подкупить боеприпасов и оружия кой-какого, да и выжечь Дагона со всем потомством. Думаю, что с ним пойду, если что.

— И как же мир во всем мире и человеческие отношения?

— Хм… Это понятно, но тут же компромисс. Доволен текущей ситуацией только Дагон, а это неправильно. О, приплыли.

Женя посмотрела на берег. Вечерело, и по курсу замаячили первые огоньки.

«Арго», пыхтя машиной, плавно забирал вбок, к небольшому пирсу. Люди, нет, водники, поправила себя Уколова, зашевелились, оживленно загомонили. Она оглянулась, туда, назад, на реку, полную опасностей. Не особо верила во всю легкость прохождения куска пути.

Сёмка, весь остаток плавания торчавший на корме, радостно помахал ей. Уколова дернула щекой, немного злясь на себя. Восхищенного юного поклонника только не хватало.

С левого бока, вынырнув из глубины, мелькнул бурун. Длинное блестящее тело, с вытянутыми острыми конечностями, прижатыми за плавниками, мелькнуло и ушло в глубину. Без всплеска. А от Сёмки остались лишь несколько капель крови. Уколова выронила автомат, шлепнулась на задницу, отбив ее и совершенно не заметив боли.

— Твою мать! — Зуич, косящийся назад, выругался, сочинив сложную трехэтажную руладу. — Да как так-то, как?!!

Уколова, чуть шатаясь, подошла к борту, глянула вниз. Никого, ничего. Черная вода, волнующаяся из-за «Арго». Азамат, уже стоящий за спиной, пожал ей плечо.

Зуич подвел судно аккуратно и ровно. Пирс, обшитый бревнами с остатками покрышек на них, вздрогнул от толчка бортом. Водники, стоявшие на берегу, надвинулись, радостно махали прибывшим. Уколова с Пулей спустились на берег последними. Шкипер «Арго», жадно глотнув мутного самогона, бросил Азамату ключ от своего дома и убрал сходни.

— Пить будет полночи, — Азамат сплюнул, — Пят’як! А нам ведь плыть еще…

Женя кивнула, идя за ним и механически оглядываясь.

Поселок, довольно большой, ютился по берегу реки. Домов сто, не меньше, теснясь по плавной горке, окружал тын. Стеной не особо высокий забор из бревен назвать не стоило. Именно тын.

Дома тоже смотрелись так, тяп-ляп на скорую руку. Где из неровных обломков кирпича, где из дерева, обшитого железом или досками. Крыши из дранки или неровных кусков жести вперемешку с совершенно выцветших участков профилированного настила. Неуютный, хлюпающий грязью поселок. Вода по берегу, вода сверху из туч, вода в лужах на земле. Истинно рай для людей, ставших водными мутантами.

На них, вернее, на нее, оглядывались. Пару раз Уколова слышала даже злой шепот за спиной. Ну, сама виновата, громко и вслух высказывая мнение о мутантах. Это какой же авторитет здесь и у Зуича, и у Азамата, что никто теперь ничего и не скажет?

Саблезуб, постоянно и недовольно отряхивающий лапы, спокойно трюхал впереди, явно зная дорогу. Женя шлепала вперед, порой спотыкаясь обо что-то, спрятанное под жирной черной грязью. Азамат успевал подхватывать и, в конце концов, пошел впереди, таща ее на буксире.

— Нам сюда, — он кивнул на крохотную хибару, поставленную из бревен, — дошли.

Она только кивнула.

Внутри, на удивление, оказалось уютно, хотя и стыло. Азамат, поставив сапоги у двери, сразу же прошел к печи. Растопка занялась тут же, а дрова, сухие и нарубленные загодя, быстро застреляли, разгораясь. Пламя гудело ровно, печь потихоньку согревалась, даря дому и людям тепло.

По стенам, сбитым из неровных досок, Зуич натянул веселенькую, синюю в желтый цветочек, клеенку с несколькими прорехами.

Женя села на широкую низкую кровать, сколоченную надежно и прочно. Виновато покосилась на оставленные следы. Черные и влажные они заблестели, как только Пуля запалил керосиновую лампу.

— Тряпка знаешь где тут?

Пуля кивнул.

— Где?

Тот вышел в крохотные сени, чем-то погрохотал и вернулся.

— Ты отдыхай, сам уберу.

Женя кивнула.

— Откуда керосин?

— Из Кротовки. Это форт по железке, чуть дальше нужного нам места. Откуда он там — не знаю. В Кротовке делают топливо, но не жидкое. Достают из земли какую-то пластичную массу, сушат, делают брикеты. Думаю, что керосин откуда-то дальше, торгует какой-то умный человек, что научился добывать нефть и ее перерабатывать.

— Понятно.

Тепло накатывало все сильнее, но, странно, ее даже не разморило.

— Хочешь есть? — Азамат достал из небольшого шкафчика кастрюлю с темными клубнями, кусок сала и несколько сухарей.

— Нет. — Женя встала. — Жалко мальчишку. Да и девочек тех жаль.

— Бывает. — Азамат пожал плечами. — Но Сёмку жаль, да. Мамка убиваться будет.

Уколова наклонилась к окошку. Темнело все сильнее, дождь еле крапал.

— Выходим утром. — Пуля разложил кожаную укладку со щетками, ветошью и масленкой. Взялся за оружие. — Ложись и поспи. Не хочешь спать — погуляй. Только старайся далеко не уходить. В самом поселке безопасно, но в лес лучше не соваться.

— Угу, — буркнула Женя, — пойду, пройдусь.

— Давай, давай. Всяко лучше, чем киснуть.

Она надела куртку и вышла. Саблезуб, согнанный с рюкзака, пшикнул вслед и запрыгнул на лавку, накрытую стеганым ватным одеялом. Азамат посмотрел на уходящую Уколову и вздохнул.

— Знаешь, друг, — Саблезуб поднял одно ухо, чуть повернувшись к нему, и приоткрыл глаз. Как он видел им, красовавшимся двумя зрачками, Азамат так и не понял. — Чего-то с ней не то. Ходит, злиться. Как думаешь, что ей надо?

Саблезуб зевнул, показав черное нёбо, свернулся клубком, уткнувшись в короткий хвост носом.

— Во-во, и я так же думаю, друг, что мужика. А не бродить с оружием взад-вперед.

Калитка, тяжело просевшая на скрипучих петлях, скорбно доказала уход Уколовой.

— Ну, а если мужика нет, так пусть лучше походит. Устанет, да и спать ляжет. Э, лентяй, снова дрыхнешь?

Саблезуб, ясное дело, не ответил.

Женя шла по улице, чавкая подошвами по грязи. Местных уже практически не встречалось. Прошло несколько хмурых мужиков с оружием, тетка прокатила на тележке клетки с какими-то крупными зверьками. На нее старались не смотреть, но взгляды Уколова все же ловила. А она просто шла себе, куда вели ноги и смотрели глаза. А ноги почему-то упорно шли к большой воде.

В голове метались мысли. Не вовремя, не кстати, но отмахнуться от них не получалось.

Почему она так легко пошла на задание? Из-за Дармова. Из-за преданности ему. Из-за… Признаваться самой себе не хотелось. Евгения Уколова всегда была честной по отношению к себе. Но в этом случае хотелось промолчать. Или уйти в сторону от прямого ответа. Потому что… в общем, потому что. И все тут.

Волны реки набегали на берег. Морось и ветер, холод… но ей не хотелось уходить. По левую руку что-то мелькнуло. Уколова оглянулась, успев заметить невысокий силуэт, скрывшийся в прибрежных кустах. И если ей не показалось, то туда, наверняка заигравшись в прятки, убежала та девочка с третьим глазом посреди лба.

Женя оглянулась, надеясь увидеть кого-то из водников. Но тех не оказалось.

— Ненавижу мутантов. И детей не люблю. — Уколова вздохнула. — Сдалась мне эта дура маленькая!

Кусты шуршали, встряхивая на нее капли. Уколова ругалась и лезла дальше, продираясь через них.

— Эй, как тебя! — Женя, наконец-то, выбралась из зарослей и выпрямилась. Присвистнула. — Эй!

Лес ее не пугал. Но насторожил сразу же. Слишком темный, частый и дикий. Как-то она совершенно не ожидала увидеть такое сразу за тыном. И как тут искать девочку? Впереди пискнуло. Или показалось? Пистолет она не опускала уже минут пять.

За тем деревом, где пискнуло, Уколова остановилась. Пригляделась, заметив кусок ткани, зацепившийся за сучок. Шагнула к нему, когда земля неожиданно ушла в сторону. Ее подбросило вверх, дернуло, выбив воздух. Когда перед глазами мелькнул ствол, она не успела даже крикнуть.

— О, глянь-ка, кого тут нам бог послал? — Голос дошел через гудение и бьющие молоточки в ушах. Женя попробовала посмотреть в его сторону, но не успела. По голове ударили быстро и умело, отправив ее в темноту.

Руки затекли. Немудрено, коли они притянуты чем-то за спиной к спинке стула. Уколова не торопилась открывать глаза, пыталась хотя бы в чем-то разобраться. Ощутимо болела голова, мутило. На какой-то момент подкатило к горлу, но она удержалась. Сидела, вслушивалась.

Барабанило по крыше, отзываясь металлическим звоном, било по стенам, чуть шелестя по дереву, хлестало по окнам, явно закрытым ставнями. Где-то неподалеку сухо трещало и постреливало, разливалось густым, пахнущим смолой, теплом. Стучало и позвякивало там же, добавляя сытного и мясного запаха. Чавкали, пару раз рыгнув, и крякали, опрокидывая что-то спиртное, там же. Рядом с Уколовой тяжело плюхнулось что-то мокрое, воняющее псиной и кровью. Ткнулось в колено и сердито заворчало.

— А, пришла в себя, красотка? — хрюкнул мужской голос со стороны вкусного мясного запаха. — Да открывай глазки-то, не притворяйся.