Дорога стали

Морхольд и Даша

«Урал» заглох через десять минут после выезда. И реанимироваться не спешил. Морхольд выругался, сплюнул. Подумал, и проделал эти же волшебные манипуляции еще раз и даже пнул заднее колесо. Почему-то не помогло.

— Приехали, блядь! — Морхольд снял сумку, оглянулся.

Даша повертела головой вокруг. Вылезать из люльки, такой открытой, и неожиданно ставшей чем-то безопасной и родной, очень сильно не хотелось.

— Что это?

Она показала на густые заросли по правую руку. Из-за них, поднимаясь даже над высокими деревьями, желтеющими пока не облетевшей листвой, поднимался вверх крест. Чуть поодаль торчала какая-то совершенно странная металлическая дрянь.

— Парк. За ним церковь и памятникам нефтяникам.

— А-а-а… где крест, там и церковь?

— Не, ты что, наоборот.

Морхольд, свернувший и приторочивший к рюкзаку ОЗК, старательно изображал из себя фокусника. Фокусника Даша видела один единственный раз в жизни, но запомнила хорошо. Странные люди, обзывавшие себя цирком, пришли в Кинель несколько лет назад.

Здоровяк показывал силу, легко подкидывая сразу несколько тяжеленных гирь, ловил их на грудь, жонглировал, как пушинками. Он же боролся между натянутых канатов на спор, за пятнадцать патронов с любым желающим. Троица, два парня и девушка, одинаковые как капли воды, лихо отплясывали на тонких трубках, поднятых на несколько метров вверх. Отдельно поставили палатку, где красивая женщина в блестящей вуали, гадала каждому по руке, волшебному шару и картам. В цирке даже было два дрессированных мутанта: небольшой шестиногий пес и лошадь с жабрами.

Фокусник, загадочный дядька с длинной бородой, в шляпе трубой и мантии с линялыми звездами, доставал из чужих карманов собственные часы и из пустой коробки всякие интересные вещи.

Неприятности начались с лошади, сожравшей кошку из ближайшего дома. Когда патруль железнодорожников пришел за зверем, циркачи решили сопротивляться. Силач, разорвав трико второй парой крохотных рук, успел поломать нескольких патрульных, прежде чем его пристрелили. Гадалку обвинили в проституции, и увезли в каталажку. Гимнастов пристрелили на месте, вместе с дрессировщиком и последним зверем. А вот фокусник смог уйти. И Даша до сих пор помнила его трюки и красивые яркие ленты, вылетающие из шляпы, называемой цилиндром.

Морхольд, пусть и не так ловко, но чудеса творил еще те.

Из сумищи, так часто ударявшей колени Даши, появлялись все новые и новые орудия убийства. Два больших подсумка, с длинными магазинами, закрепил ремнями по бедрам. В петли пояса на пояснице спрятались несколько «колотушек», скорее всего, противотанковых и очень старых. Другие гранаты, «эфки» и «эргэошки», уложились в кармашки дополнительной сбруеповерх куртки. К револьверу, АПС и ПСС добавились еще пачки патронов, спрятанных в рюкзак и в патронташ пояса.

— Ну, вот, теперь можно и дальше топать. — Он похлопал «Урал» по выгнутым рогам руля. — Спасибо, старик. Выручил, что и говорить.

Даша, перестав удивляться его магическим способностям, снова закрутила головой по сторонам. Да, парк, торчавший вверх крест, и паучье переплетение памятника. Парк, серевший стволами, с грязной, но местами все же золотящейся листвой. Дома, двухэтажные, разваливающиеся, стояли по левую сторону. Светлые, с крошащимися остатками штукатурки и дранки, с прогнившими рамами, висящими вниз. Улица уходила дальше, плотно заставленная совсем низенькими домиками, превращенными временем в огромные кучи мусора, заросшие кустами.

— А вот теперь, милашка, будь осторожнее. — Морхольд поправил последний штрих боевого облачения, небольшой рюкзак с запасной коробкой к «Печенегу». — Страх, как не люблю так вот обвешиваться. А деваться некуда, сама понимаешь…

— Куда теперь?

— Двинем по диагонали, стараясь держаться уцелевших домов, — сталкер повесил на плечо пулемет. — Чтобы укрыться, если что.

— Здесь очень опасно?

— Не то слово. Хотя, как повезет. — Морхольд подкатил мотоцикл к остаткам прямоугольного маленького здания, с силой отправил его внутрь. Зданьице треснуло, похоронив под собой «Урал». — Вот остановка и пригодилась. Что касается опасности этого прекрасного места, Дашенька, то скажу тебе так…

Он устроил пулемет удобнее.

— Опасно здесь все. Так что если захочешь в кустики по-маленькому, придется вместе со мной. И не потому, что я извращенец, а чтобы ты живой осталось, или, как минимум, целой. Идешь за мной, шаг в шаг, не отстаешь, делаешь все, что говорю. Рюкзак подтяни с левой стороны, ремень ослаблен.

Даша пошла, как и было сказано. Топ-топ, след в след, придерживая лямки рюкзака, и стараясь не свернуть в сторону. Неожиданно стало безысходно страшно. Город давил, навалился своей пустотой, своим холодом, серой моросью и пронизывающим ветром.

Ветер выл в остатках коробов вентиляции разваленных двухэтажек, шелестел высохшими прутьями пролеска. Шелестел и чавкал пересыпаемыми кипами подгнивших листьев по земле. Хлестал режущими осколками сильных порывов. Забирался в каждый шов, заползал под нательное белье, покусывая мелкими-мелкими ледяными зубами.

Выгнутые искалеченные деревья в парке, разросшиеся, тянущиеся в хмарь наверху кривыми когтями сучьев, стояли сплошной черной стеной. Ограда, старая, кирпичная, покрылась трещинами и жухлыми проводами мертвого плюща. Темнели провалы оставшихся окон, щерили рассыпавшиеся клыки кладки стены. Монотонно хлопала прогнившая и просевшая, чудом держащаяся дверь единственного целого подъезда.

Новые подошвы неразношенной обуви хлюпали по липким лужам, не желавшим отпускать человека. Змеившиеся трещины раскрошившегося асфальта походили на шрамы.

И отовсюду, наплевав на здравый смысл, веяло холодом погибшей жизни. Смердило тухлятиной из непонятной кучи сбоку, воняло тяжелым запахом мертвечины от раскоряченной туши с одной лишней и неразвитой ногой, лежавшей впереди.

— Чудесный город был когда-то… — Морхольд перепрыгнул через поваленное дерево. Повел стволом «Печенега», прикрывая неловко перебиравшуюся Дашу. — Спокойный, тихий, уютный. Круги по нему наворачивал, знаешь, в детстве.

— Нет, не знаю. — Даша кивнула на странное здание с аккуратным проломом наверху. — А это что?

— Ну, темнота… Кирха это, или еще как-то так. Церковь баптисткая, вроде как. Хотя на моей-то памяти она служила для чего-то другого.

— Такой маленький город и уже вторая церковь?

— Ну да. Еще тут есть храм. Но мы туда не пойдем, не по пути. Вернее, как раз по пути, но опасно.

— Тут же нет никого?

— Дай-то Бог, чтобы так и случилось, как ты говоришь… — Морхольд сплюнул.

Даша нервно оглядывалась. Страх накатывал волна за волной. Без видимой причины, иррационально, заставляя зубы стучать сильнее, чем от холода.

— Держи себя в руках. — Морхольд ускорил шаг. — Такая особенность городка. Стала. Раньше было не так.

— А как было раньше? — Она споткнулась, но удержалась. Испуганно глянула на неожиданно выплывшую из глубокой лужи развилистую рогатину, со слезающими склизкими лохмотьями коры. Прикинув, куда мог воткнуться ближайший рог, Даша ойкнула.

— А? Чего ты там? Осторожнее будь. Раньше? Радостный он был, представляешь? По-настоящему радостный, м-да. Теплый и солнечный.

Она не продолжила тему. Еще раз ойкнула, уставившись в сторону мелькнувшего на видневшемся перекрестке странного силуэта. Сталкер проследил взгляд, удобнее перехватил пулемет.

— А теперь здесь всякой твари по паре, кого только нет. Да, в курсе, что в последний раз твою любимую Машу-санитарку видели где-то неподалеку? Не? Говорят, что где-то здесь.

— Я что-то видела…

— Что-то, милая, это до сих пор не рухнувший памятник Ильичу на площади, вот это что-то. Ему даже до сих пор регулярно какая-то крылатая тварина гадит на голову. Разве что раньше чуток белело, и все. А сейчас — как будто у Володеньки шапка появилась. А вот замеченное тобой, Дашуль, это не иначе как «кто-то».

Даша вытащила пистолет. Ни разу не зацепившись металлом за ткань кобуры. Морхольд, бросив незаметный взгляд на нее, одобрительно кивнул.

— Ты не трухай, прорвемся. Хорошо?

Она кивнула.

За перекрестком мелькнуло еще несколько человек. Или не человек? Морхольд скрипнул зубами, поискал хотя бы какое-то укрытие. Где-то вдалеке взревело, яростно и дико, гоня перед собой волну злобы и гнева. Даша едва удержалась, чтобы не драпануть куда глаза глядят.

— А вот это нехорошо. — Морхольд остановился на видневшемся рядом с перекрестком длинном и относительно уцелевшем здании. — Вон туда, бегом марш!

Рев раздался снова, тяжелый и пригибающий к земле. Даже на бегу Даша поняла, откуда он шел. Сверху, с неба, с низкого и серого неба.

— Еще быстрее! — сталкер притормозил, пропустив ее вперед. — К тому окну!

На перекрестке уже никто не мелькал. Новый вал рвущего перепонки рыка накатил уже ближе. Даша, споткнулась. Левую ступню насквозь проткнула спица боли, куснув для ясности десятком клыков. Она ойкнула, начав падать.

— Твою-то мать!!! — Морхольд подхватил за рюкзак, заставив подняться. — Не падать, потом будешь страдать!

Подтащил к стене, серой, покрытой осыпающейся морщинистой штукатуркой. Рывком помог подняться, подтолкнул под зад. Нога еще раз взорвалась болью, а Даша уже залетела в темноту и неизвестность.

Упала на пол, жалобно заскрипевший и, тут же, отползла назад, прижимаясь к холодной, проржавевшей и еле держащейся батарее, подняв перед собой ствол ПМ. Морхольд, запрыгнув на подоконник, треснувший и закачавшийся, хищно обвел глазами помещение.

Мягко спрыгнул вниз, приземлившись на носки и не лязгнув даже лентой. Отступив, зажал свободной ладонью Дашин рот:

— Т-с-с-с, слушай…

Она замолчала, ловила звуки, искала что-то непонятное или опасное. Но пока до нее доносилось немногое. И все оно не имело никакого отношения к нужному. Колотилось собственное сердце. Стучали по качающемуся жестяному козырьку над окном капли. Еле слышно трещало все старое здание. И снова, но куда сильнее, накатывал рев откуда-то сверху.

Морхольд присел, отодвинувшись от оконного проема.

— Пролетит, будем надеяться. Фу, успели. Что с ногой, ну?

— Подвернула.

— Связки? Хреновые дела, милая. Пригнись!

Она пригнулась. Вжалась в пол, пахнувший старостью, сыростью и землей. Уставилась на замершую прямо перед носом белесую мокрицу, большую, в половину пальца длиной. Та расставила десятки ножек в стороны и чуть заметно шевелила усиками.

За окном, ощутимо качнув даже воздух, медленно проплыло что-то. Рев пришел тут же, злой, голодный и яростный. Вбил ее еще сильнее, заставив наплевать на брезгливость. Мокрица дернулась в сторону, побежала, чуть не задев Дашу по руке. Она вздрогнула от накатившего омерзения, но не смогла даже пошевелиться.

Вторую ладонь накрыло теплым и влажным. Морхольд, положив руку на ее, прижал палец к губам. Даша торопливо закивала, понимаю-понимаю. Он улыбнулся в ответ.

Снаружи треснуло и загрохотало. Что-то валилось с высоты, разбиваясь о землю. Напротив места, где пришлось прятаться, стояла пятиэтажка, такая странная для района низеньких домиков. И сейчас, если вдуматься, именно на ее крыше ворочался хозяин рева и здешних мест.

Рыкнуло, следом упало еще несколько тяжелых кусков дома, простоявшего с самой катастрофы. Морхольд, очень осторожно, выпрямился, прижимаясь к стене, и выглянул наружу. Махнул Даше рукой, показывая что, мол, можно подниматься. Показал на улицу, и еще раз приложил палец к губам. Она поняла.

Смотреть очень хотелось. Но ей стало еще страшнее. Но перебороть саму себя получилось. Даша выглянула из-за откоса, одним глазком, замерев и стараясь даже не дышать. Вся борьба, проведенная против ударов сердца и холода в животе, оказалась тщетной. Увиденное не позволило набраться храбрости. Наоборот.

Существо не скрывалось. Ворочалось по крыше, ощутимо стонавшей. Скрежет и скрип доносились даже сюда, внутрь убежища. Крылатая тварь, поводя огромными дырявыми простынями из кожи, переваливалось, явно желая устроиться удобнее. Оно… пыталось стать незаметным?!! Мысль показалась дикой и невозможной, но… именно этим тварь и занималась. И, что самое плохое, у нее получалось.

Длинная худая скотина, серо-черная, в растянутых грязных полосах поверх выпуклой чешуи, устраивалась на кровле пятиэтажного дома как у себя в гнезде. Поднимались вверх облачка пыли и сажи, слетали листва и сухие ветки. Крылатое создание на глазах покрывалось серым налетом, потихоньку сливаясь с выбранным для чего-то местом.

— Вот сволочь… — Морхольд покачал головой. — Как не вовремя-то.

— Кто это?

— Это? Крылатая страхолюжина. Блядь, надо выбираться. Смотри… — шепот сталкера с трудом пробивался через грохот и скрежет, учиненные существом. — Она не сможет зацепиться здесь, крыша проседает. А вон там, с того угла, может и получиться. Тварь она не шибко умная, но свое дело знает. Как туда переползет, сразу же дергаем в коридор и по стеночке, по стеночке, двигаем отсюда. Ясно? Идти сможешь?

Даша потрогала ногу, пошевелила ступней. Боль спряталась, но могла выбраться в любой момент.

— Смогу.

— Молодца. Пока сидим тихо. Вряд ли кто к нам сюда полезет. Ее тут все боятся.

— Почему ее?

— Ну… — он усмехнулся. — Редкостная сука потому что.

— А, понятно.

— Значит так, Дарьюшка… Там на перекрестке, сдается мне, мелькали «серые». И это очень нехорошо. Не перебивай, ребенок, а внимательно слушай.

Морхольд замолчал, явно прислушиваясь:

— Показалось. Так вот, «серые» очень плохие поганцы, и попадаться им не стоит. Я-то надеялся, что они перестали выползать со своей территории, это как раз рядом с храмом. Но, видать, ошибся. Их, сама видишь, даже стервь мало пугает.

— Кто?!!

Морхольд кивнул на крышу напротив. Даша понимающе кивнула. Имечко подходило, это точно.

— Стервь сейчас готовит себе место для засады. Постоянно находятся всякие тупые … человеки, что не слушают советов знающих людей, и прутся через город к Кинелю. Она на них именно так и охотится, сидя в высоком месте. А вот «серые» охотятся по-другому. Караулят челноков, и потом загоняют их всей своей стаей. И, сдается мне, что как раз у них выпало время большой охоты аккурат в одно время с нашей прогулкой. Это очень плохо.

— Их очень много?

— Для двоих нас с тобой, то есть одного с четвертинкой и натяжкой бойца? Просто неимоверно много.

— Ясно.

— Вот и хорошо. Пошли-ка потихоньку, хотя… замри.

Даша замерла, уставившись за окно. Стервь переползала, цепляясь за крошащиеся останки пятиэтажки. Моталась на сильной шее большая тупоносая голова с черными провалами по бокам. Еле заметно надувались странноватые кожистые наросты за нею.

— А вот теперь, милашка, пошли.

Они прокрались через темную комнату, оказавшись в коридоре. Морхольд махнул рукой в сторону его дальнего конца. Темный провал, темнеющий там, явно выводил во двор.

Под ногами поскрипывали доски. Даша осторожно наступала на больную ногу, стараясь не отставать от Морхольда. Тот замер, не дойдя до цели, поднял руку. Даша остановилась, уставившись на него. Прислушалась. Из темноты, еле слышно, доносился треск.

Морхольд положил ладонь на ее пистолет, пригнул ствол вниз, помотав головой. Растопырил пятерню, показав ее Даше.

— Чего? — шепнула она — Не понимаю…

— Тьфу ты… Пять минут, говорю. Это не страшно, просто не стоит лезть вперед. Сейчас уйдет.

— А кто уйдет?

— Топотун. Говорил же, что их здесь много? Ну вот, подождем. А то еще шуметь начнет, зачем оно нам? Отдыхай пока, силы еще пригодятся.

Даша вздохнула, уперлась лбом в стену. Неожиданно стало обидно. Проехать и пройти столько километров, бояться, трясясь от страха, бежать, сломя голову, стрелять… и сейчас торчать в развалюхе, ожидая, когда уйдет какой-то там доросший до размеров коровы суслик.

На стене висела длинная доска, когда-то белая, превратившаяся в серую и пыльную. По самому верху, аккуратные и красивые даже сейчас, шли буквы.

— Расписание уроков… — Даша нахмурилась. — Это школа?

— Вторая. — Кивнул Морхольд.

— Ага…

Она провела ладонью по доске. Под слоем грязи и пыли, оставленные чем-то черным, виднелись надписи. Даша прищурилась, стараясь прочесть.

— А кто писал? И зачем?

Морхольд пожал плечами.

— Это была доска объявлений, для тех, что ходил через город. Кто только здесь не побывал… Так, суслик наш ушел. Двинули дальше.

На улице распогодилось. То есть, просто-напросто дождь прекратился. Морхольд чавкал по грязи, стараясь не торопиться. Даша хромала за ним, с тоской вспоминая умерший славный «Урал».

Вот, казалось бы, даже ей понятная аксиома, стала еще более полновесной и ощутимой. Сколько лет прошло, как вон те заросшие травой холмики, лишь еле-еле показывая в прорехах ржавые борта, ездили сами по себе? Всего ничего, и целую вечность. А вот, поди ж ты, проехала на мотоцикле не больше пятнадцати километров, и уже так жаль собственные ноги, целеустремленно месящие грязь.

Как сильно хотелось оказаться внутри вон того, длинного автомобиля, вросшего по самые крылья в землю. Только чтобы на ходу, с сухим и теплым салоном. Сидеть на пассажирском сиденье, или, чего уж там, на водительском. Даша даже вздохнула, представив себе каково это классно… наверное.

Под ногами все также хлюпало, но впереди показалась серая полоса относительно целого асфальта. Даша вздохнула, всей душой стремясь быстрее добраться до относительно гладкой и чистой дороги. Каждый шаг снова отдавался в больных связках, мешая нормально смотреть вокруг, путал мысли. Стало жаль саму себя, до слез, до прикушенных в кровь губ. Хотелось остановиться, сесть и пожалеть саму себя.

— Эй, подруга, ты чего это замерла? — Морхольд покосился на нее через плечо. — Совсем мочи нет идти?

Даша остановилась, упершись руками в колени. Вдохнула-выдохнула, стиснув зубы. Боль накатила снова, усиливаясь.

— Твою ж мать… Ладно, не плачь. Поможем твоему горю. У дяди Морхольда порой есть с собой много нужных вещей.

Даша села на невысокую кучу мусора, на деле оказавшуюся скамьей. Сталкер покопался в карманах разгрузочного жилета, вытащил на свет божий что-то небольшое, в серебристой упаковке. Зубами разодрал фольгу, на ладонь упала небольшая ампула из непрозрачного пластика и с головкой иглой.

— Что это?

— Тихая смерть. Раствор, действует на центральную нервную систему и кровеносные сосуды. Ты заснешь, а в это время у тебя небольшой тромб закупорит артерию, идущую в мозг. Перекроет доступ кислорода, отключив мозг. Погибнешь не почувствовав.

Даша вздрогнула, уставившись на него блестящими глазами. Морхольд замер, снова уловив непонятное потемнение радужки.