Дорога стали

Postmortem (негатив ушедших дней): дела

Когда на страну свалились огненные смерчи, Антону шел пятнадцатый год. Ане, как не сложно догадаться, тоже. Они выжили, став теми, кем стали, и нашли друг друга на самом деле. Хотя, не зная про близнецов, некоторые просто принимали их за двух рыжих, обретших счастье. Но все казалось неважным. Как иначе, если пришлось снимать единственного любимого человека со звякающих цепей уже мертвой? Да и не просто мертвой.

Антон не считал себя добрым человеком. Хорошим, правильным, веселым, умным или храбрым — несомненно. Но не добрым. А что хорошим он был только для нее, и даже для банды таким считался не всегда? Правила распространялись только на принявших его волю, от веселья иногда умирали люди, ум, пусть и не всегда, но называли хитростью и изворотливостью, а храбрость? У каждого она своя, говаривал сам Антон Клыч. Но доброты в нем не находила даже сестра.

Он сам разрезал путы на ее запястьях. Сам спустил вниз то, что осталось. Единственный вопрос, что ему хотелось задать выродку, сотворившему такое с сестрой, был странен.

Антону Клычу, очень хотелось спросить ублюдка. Очень.

— Почему ты такой злой?!!

Тогда, двадцать лет назад, выжить получилось случайно. Обоих отправили на дачу. Дача, в пятнадцати километрах от города, строилась капитально. И подвал в ней имелся. Хотя именно ядерного удара по городу никто и не планировал. Боевой элемент ракеты, отклонившейся от курса, нес в себе оружие биологического направления.

Термобарические заряды, упавшие раньше, лишь расчистили поле деятельности. Превратили половину города в развалины, чадящие смертью и огнем. Другая половина ушла в сторону, накрыв несколько соседних сел с поселками. Но даже их хватило для локального «пенсдецначальникама». Бредовую фразу Антон запомнил с десяти лет, сиживая перед телевизором и смотря развлекательные каналы. Аня шутить не хотела. Сестра плакала. Долго, сильно, замыкаясь в себе.

Подвал, полностью повторяющий первый этаж, их спас. Спас своей глубиной, материалами, использованными для изоляции, и украденной на каком-то военном объекте дверью от армейского КУНГа. Плотно сев на резиновые прокладки, она спрятала их от окружающего мира, от ужаса и смерти, воцарившихся там. И Антон, ненавидевший отчима со всей яростью детства, проникся уважением к покойному. То, что их семья погибла, стало ясно позже. Первое время они ждали, надеялись, даже Аня. Плакать та стала через неделю ожидания.

Отчим помешался на конце света. Мама Антона и Анны злилась, но делилась только с бабушкой, тихим срывающимся шепотом. За все приходится платить, а уж за ровную сытую жизнь, так, тем более. Хотя кроме любви к ежемесячным новым апокалипсисам ничего странного за отчимом не водилось. Во всяком случае, для Антона и Ани. За дверь спальни они предпочитали не соваться.

Положительных сторон в его увлечении было много и до Рагнарека, все же наступившего. Не особо здорового и сильного пасынка молодой, младше матери на пять лет, мужик решил воспитать по-своему. Отслужив в армии «пиджаком», когда «срочная» составляла два года, профессионалом решил не становиться. А вот любовь к оружию и выживанию, превратившись в коммерсанта средней руки, лишь развивал и культивировал.

Магазин «Все для воды и отопления» доход приносил постоянный и немалый. Женитьба на покушавшей жизни маме близнецов отчима устраивала полностью. Бизнес из-за воплей младенцев и ворчания уставшей супруги забрасывать не приходилось. С утра и до позднего обеда — на работе, потом домой, поесть, взять пасынка с падчерицей и заниматься спортом. Не спортом, так стрельбой по мишеням. Не стрельбой, так скачками или блужданиями по окрестностям города. Или на строящуюся дачу, обихаживать любовно создаваемое убежище.

Супруга, не работающая и неожиданно для себя самой вошедшая в эдакий «полусвет» местного бомонда, ворчала за спиной или у мамы, но терпела. Антон, последние пять лет болевший все чаще, окреп, плевать хотел на дожди с ветром, каждое утром отжимался и довольно выбегал вместе с отчимом на пробежку. Аню новый муж по утрам вскакивать не заставлял, и это мать полностью устраивало.

Все шло как по рельсам, и дети, воспринявшие одержимого грядущим страшным ужасом чужого мужика, втянулись. Антон успел полюбить новую жизнь, и даже по чуть-чуть начал отходить от постоянной замкнутости.

Их с сестренкой в школе, мягко говоря, не любили. Почему? Ответить на это Антон прямо не смог бы. Мама, втемяшив себе в голову идею о лучшей школе, устроила поступление в «десятую». И стала только пропадать на работе, беря дополнительные часы и порой выходя в соседний детский сад уборщицей. Все вместе подписало приговор ее же любимым детишкам, ее ненаглядным близняшкам.

Школа в небольшом городе явление не просто социальное, нет. В небольшом городе знают всё и вся. А уж школьники-то и подавно. И если в начальных классах доброе маленькое детство еще говорит громко, честно и радостно, то вот потом… тут уж как выйдет. Кому повезет, кому не очень. И если в восемь лет появление на твоей переносице очков в дешевой оправе иди отсутствие в ранце «ПСП» пусть и являются критериями оценок, но не основными, то вот дальше? Дальше Антон вспоминать не любил.

Сначала из-за отсутствия модных вещей и наличия купленных в «секонде». Из-за незнания каких-то модных фишек и даже не желания любить или ненавидеть неизвестного им Джастина Бибера. У них и интернета-то не было, если честно. Денег хватило только на установку «спутниковой» антенны с самым дешевым пакетом. Потом из-за нежелания близнецов, к седьмому классу совершенно замкнувшихся, принимать реалии взрослой жизни, накрывающей все больше и больше. Аня плевать хотела на косметику и прическу. Форма, волосы в пучок, никакой помады, пусть и просто блеска. Антон, после операции на глазах, деньги на которую мама заработала найдя третью работу на лето с осенью, играть за класс в футбол, баскетбол или хоккей напрочь отказывался. Недовольство остальных, пока еще маленьких больших людей, накапливалось, превращалось в снежный ком.

Ане особо плохого ничего не делали. Лепили на спину бумажки с веселыми ласковыми прозвищами, не более. «Чмо», «лохушка», «плюньте в меня», Антон, срывал их, только увидев. Но они появлялись снова и неизменно. Возможно, знай он, что через два года подобные невзгоды станут казаться чем-то глупым и, пусть и совсем крохотно, даже и веселым… плюнул бы? Это вряд ли, если уж честно. Да и через, пусть и не два, а через четыре года, Антон вряд ли просто взял и снял со спины сестры такую-то штуку. Вернее, снять бы снял, только чуть позже пришпилил бы ее ко лбу обидчика. Или обидчицы. Ножом, пробив толстенную и прочную кость на лбу.

У самого Антона дела шли хуже. Результат операции неоднократно грозился сойти на «нет» из-за постоянных травм, микротравм и даже подзатыльников. Он старался не прогибаться, дрался, получая удары со всех сторон. Просил мать перевести их с сестрой в другую школу. Та молчала, шла к директору, пыталась разобраться. Ответ всегда был один и тот же:

— Наша школа не просто лучшая в городе. Мы являемся центром образования района, и подобные выходки учеников будут пресечены. Я обещаю…

Обещали постоянно, и всегда одно, и тоже. С таким же, завидным постоянством, спустя неделю, все начиналось заново. А потом, после шестого класса, у Антона и Ани появился отчим. Через месяц, глядя на вспухший багрово-черным желваком подбитый глаз, лишь поиграл желваками под гладко выбритой, пахнущей «Allure Homme Sport», щекой, и в жизнь близнецов вошел неизбежно надвигающийся конец Света.

Под Новый Год мать вызвали в школу. Отчим отправился с ней, и молчал все время разговора, не прерывая ни монолог классной, ни возмущение директора, ни возмущение еще трех семейных пар. Когда мать Антона и Ани начала оправдываться, пылая маковым румянцем, прервал ее. Грубо, жестко, не дав произнести больше одного извинения. Что сказал отчим, Антон узнал спустя всего несколько дней.

— Зубы выбил? Ребра сломал? Нос свернул? — В кабинете молчали. Отчим усмехнулся. — За что боролись, на то и напоролись. Никто в милицию не обратился пока? И правильно сделали. Его прошлые побои снимал мой друг, травматолог. Все зафиксировано на официальных бланках, с печатями и подписями. Думайте сами, к чему приведет заявление и остальное. А зубы? Я заплачу, поставят импланты, нормально, впредь дуракам будет наука. Если не поняли, и еще раз стаей налетят, или сестру тронут, научу парня, как работать со всем чем угодно, что под руку подвернется. Все, пошли милая. Мой телефон есть у директора школы. Звоните, как вам стоматолог по деньгам все скажет…

Антон не забыл ничего. На память не жаловался. И прокатится на новом велосипеде, кому-то во дворе больше никогда не предлагал. Злость ведь никогда не уходит, она просто ложится спать.

Наружу Антон решил выбраться через неделю после начала войны. О том, что это война, он сам подозревал сразу. Сестра верить не хотела, сидела в небольшой собственной каморке и молчала.

Он несколько раз заменил фильтры в установке, те, что позволяли сделать это изнутри. Комплект ФВК-1, купленный отчимом незадолго перед свалившейся бедой, внушал доверие. Уж что-что, а воздух он мог чистить долго. Предназначенный для ста с лишним человек, а не для двух подростков, позволял не переживать. Но так было неправильно, не так, как положено.

Счетчики вели себя спокойно, лишь один, настроенный на применение ОВ, порой издавал треск. Дизельного топлива для генератора хватало на пару месяцев, плюс пеллетный агрегат, завезенный не так и давно, тоже внушал уверенность. Но сидеть без дела становилось все хуже и хуже.

В оружейном шкафу Антон взял «Тигра», со складным прикладом. Стрелять за год он научился весьма неплохо. Расшевелить сестру получилось, и наружу они вышли вдвоем. Противогазы, ГП-7В, костюмы «Стрелец», патроны, сменные фильтры, новые счетчики с батарейками на полгода, фонари. Одно слово — лакомый кусок для тех, кто выжил, ничего такого не имел, но мечтал. Две шоколадных фигурки, упакованные в полностью съедобную обертку. Шик, блеск, и все прочее. Антон понял все это быстро, жаль, что не раньше, чем следовало.

Город умирал долго и страшно. Последствия заражения уходили в прошлое долгие десять лет. Но тогда, в самом начале, никто не знал этого. Большая часть жителей, не готовых и не понимающих случившегося, даже оставшись в живых — уже умерли. Те, кому попались брат с сестрой, естественно тоже не подозревали чего-то подобного. Хотя в тот момент оно было неважно.

Антон смог справиться, ценой собственного мизинца и безымянного пальца, лишившись двух зубов и наблюдая, как чуть не изнасиловали его сестру. Наблюдал ровно столько времени, чтобы его сочли без сознания. Добить себя он не дал. Уроки пошли впрок.

Нож, спрятанный за поясом, пошел в дело. Убив того, кто решил завладеть «Тигром», Антон принялся за дальнейшее. Надо же, одному из ублюдков тогда хватило ума понадеяться на жалость. Ему пришлось прострелить колени и оставить прямо на месте нападения. Через неделю, пройдя там же, Антон нашел только обглоданный костяк. Собаки уже тогда поняли — что и как стоит делать, чтобы выжить.

Семь дней брат и сестра отсиживались в подвале. Пройти дальше Антон ен решился, глядя на замолчавшую почти на месяц сестру. Аня замкнулась в себе еще больше, подолгу просиживая в темном уголке подвала, сворачивая из вырванных тетрадных листов то журавликов, то кораблики.

Антон наблюдал за приборами, изредка выбирался наружу, осматривая окрестности, подсчитывал все припасы и искал по округе все полезное. Наверху, перед спуском в подвал, устроил камеру дегазации из найденных садовых пульверизаторов, мешка хлорки и одной из трех емкостей с водой. Воду было жаль, но деваться стало некуда. Наблюдения подсказывали — вокруг творится неладное.

Птицы оказались первыми… Хотел бы он сказать, что ласточками. Но не мог при всем желании. На красивых юрких пернатых эти существа, не так давно бывшие обычных ворон, сорок, грачей, воробьев и прочую мелюзгу, походили мало. Даже очень. Меньще всего, как не странно, сам непонятный процесс изменения коснулся обычных серых городских ворон. Они разве что сильно выросли. Настолько сильно, что дробь перестала их брать.

Со стороны города, правда, всего несколько раз, заходили странные и страшные существа, не особо похожие на людей. И если именно люди, чудом выжившие в нем, все-таки такими внешне и оставались, то некоторые из новых соседей Антона откровенно пугали. Говорить про них Ане он не собирался, той и так хватило единственного долгого путешествия по новому миру. Но как-то раз, когда Антон сбрасывал долговязое жилистое тело, покрытое неожиданно отросшими с головы до пят черными волосами в яму с известью, позади него треснул сучок. Антон успел не выстрелить только чудом. Орать на сестру не пришлось, та извинилась сама и долго стояла, глядя на шипевшее растворяемой плотью тело в яме.

— За что нас с тобой тогда хотели… — Придя вниз, она не спешила прятаться у себя. Наоборот, подсела к брату, гладила по плечу. — Только из-за наших костюмов и оружия?

— Ну да. Есть они нас вряд ли бы стали, пока, как мне кажется. — Антон чистил «Тигра», совершая ежедневный ритуал. Сидеть просто так было глупо. — Пока еще не стали бы.

— Да, все как раньше, как в школе, помнишь? — Аня улыбнулась стыдливой улыбкой, понимая, что сморозила глупость. — Вот, сказала, блин.

— Ну, кое-что точно как там. Ты и я, и больше никого. Все остальные против.

— Это так плохо. Они же хотели воспользоваться нашим, не помочь, просто забрать. Я думала, что будет по-другому.

— Что все кинутся спасать друг друга? Потому что вокруг беда, и все должны забыть про плохое, и думать только о хорошем?

— Да…

Антон помолчал. В тринадцать лет никто не верит в Деда Мороза, а многие уже не верят и в добро. Близнецы не верили намного раньше.

— Ты ошиблась, Ань. Надо быть внимательнее. И жестче.

— Мы справимся?

— Да. — Он кивнул. — Конечно, справимся.

Да, конечно. Они бы и справились. Если бы не несколько «но».

Каждый должен делать свое дело. Именно тогда наступает порядок. И если ты не строитель, не инженер-строитель, умеющий правильно выбрать место, рассчитать нагрузки, сделать привязку и взять пробы грунта, то не стоит самому проектировать что-то. Особенно бункер для выживания.

Когда их начало подмывать, Антон откачивал воду, выносил грязь в мешках, складывая их возле входа. Там их и поймали.

Он не шевелился. Лежал, слушая гудение в голове и звуки внизу. Внизу тихонько плакала сестра и матерились. Еще там постоянно роняли тяжести и громко радовались удаче.

— Раскладывай ее еще раз. Худая, мать ее, но ничего.

— Эй, Васьк, да тут целый арсенал.

— Хорошо. Куда дернулась, сука?

— Ты брата ее зря пришиб. Нам тут таскать — не перетаскать.

Ага, зря. Надо было не пытаться «пришибать», а добивать. Не сделали все до конца и правильно, как положено, сами виноваты. Упорства Антону Клычу давно было не занимать. В подвал он вернулся через снятую решетку воздухозаборника. Фильтр пришлось выбивать ногой, дождавшись момента, когда сестра закричала особенно сильно. Прощения за это пришлось просить долго. Но потом.

Того, что стоял снаружи, пятнадцатилетний Клыч убил небольшим ломом. Воткнул его чуть ли не в ухо, провернув, с хрустом разломал черепную коробку. Свалившись на голову еще двоим, споро заработал ножом, реквизированным у их уже дохлого подельника. Никакого расчета, никаких холодных и выверенных движений.

Лишь багровая ярость в глазах, желание добраться и убить. И все. Все обернулось дыркой в бедре, страхом в глазах Ани и потерей сознания позже. Очнулся Клыч уже другим человеком.