Двадцать два несчастья – 2

Глава 2

На улице я выдохнул, еще раз… и еще… продышался по методике 4−7–8, пытаясь успокоиться. А затем зашагал по улице и через пару минут я снова стал самим собой.

Дальше шагал целенаправленно, и путь мой теперь вел к клинике имени академика Ройтберга, месту прежней работы.

Нет, не потому что потянуло на ностальгию или захотелось увидеть сослуживцев. В кабинете Епиходова, моем собственном, хранилась еще одна флешка с данными. Надо было ее забрать обязательно. Обидно получится, если моими наработками воспользуется кто-то еще. А там действительно уникальные материалы, причем еще не опубликованные.

Я свернул на знакомую узкую улочку, прошел по тротуару мимо любимого грузинского ресторанчика, увитого специально выращенным диким плющом, вздохнул от запахов шашлыка и жареных лепешек, которые я так обожал и которые Сереге было пока категорически нельзя.

Прошел рядом с кофейней, от которой повеяло ароматами кофе с корицей и свежей выпечки, там я любил пить эспрессо, проверяя статьи своих аспирантов.

Наконец прошел мимо ортопедического салона, еще раз свернул и оказался рядом с клиникой.

Пропустив осторожно спускающуюся по затянутым ковром ступеням даму в шикарном пальто и с повязкой на лице, явно после пластики, я поднялся и ступил в холл. Сразу же меня окутали знакомые звуки арфы и запах цветов. В клинике к поддержанию правильной умиротворяющей атмосферы, в которую попадают клиенты, относились крайне внимательно.

Ко мне сразу же бросился служащий в темно-синей специальной форме больницы.

— Вы по записи? — вежливо и с профессиональной улыбкой спросил он.

— Так я же аспирант Епиходова, — ничтоже сумняшеся ответил я. — Мне в шестьсот седьмой кабинет. Нужно отчет сдать.

— А пропуск у вас есть? — Сощурив глаза, он рентгеновским взглядом зорко прошелся по моему небогатому наряду.

— Конечно!

Кивнув, я чуть посторонился, чтобы пропустить двух женщин, явно маму с дочкой.

После чего принялся неловко вытаскивать из карманов вещи: жесткий диск с проводом, свой телефон (в смысле, Серегин, свой старый я забрать перед глазами Ирины не мог, да и незачем уже было), связку ключей, в том числе от московской квартиры (Ирина забыла забрать, а я решил не напоминать, потому что нуждался в них), мятые сторублевые купюры, учебник по нейрохирургии (причем специально вытащил его так, чтобы он раскрылся на первой странице, где было название крупным шрифтом).

Нахмурившись, служащий не сводил с меня внимательного взгляда, но видно было, что он закипает, и только профессиональная выучка сдерживала его раздражение.

— Да где же он⁈ — Растерянно похлопав по карманам, я вытащил из кармана брюк смятый носовой платок и какие-то бумажки. — Я же точно его брал!

— Да проходите уже! — махнул рукой мужик, видя, что из-за меня образовался затор из нервных клиентов. — Только в журнале отметьтесь… аспирант!

— Спасибо большое! Конечно! — обрадовался я, сгреб барахло в карманы и ломанулся во внутренний холл.

Там я пролетел мимо сосредоточенно перебирающей струны арфистки в черном бархатном в пол платье, добежал до лифтов и нажал на кнопку вызова.

Уже через пару мгновений я был возле нужного кабинета.

Моего кабинета!

Здесь все открывалось электронными ключами, но, так как я всегда был «рассеянный с улицы Бассейной», лично для меня установили еще и возможность открывать простым ключом. А запасной был у меня сейчас в московской связке.

С замиранием сердца я отпер дверь и вошел внутрь. Торопливо пробежался по кабинету, схватил старый блокнот с записями и полез в боковой ящик, где лежала флешка с важными данными.

Но ее там не было…

От изумления у меня аж дыхание перехватило. Я смотрел на пустой ящик стола и не мог понять, куда делась моя флешка. Да что говорить — поверить в это не мог! Там же была аналитика по самой сложной, уникальной работе, данные для которой я собирал на протяжении практически всей своей жизни! Это была концентрированная информация, обработанная уже и статистически, и графически, которую просто надо было немножко доописать, подредактировать, а потом спокойно публиковать.

Я уверен, что это был бы прорыв в науке!

Причем такой, за который могли бы даже Нобелевскую премию дать. Да даже если и нет, на хорошие бонусы от государства я вполне рассчитывал. И вот все эти данные пропали.

Работа всей моей жизни!

А ведь так хорошо могло быть: я бы это все забрал. И, будучи в шкуре Сереги, мог спокойно (для отвода глаз) поступить в ту же аспирантуру или соискателем пойти. А потом потихоньку лепить какие-то научные проекты, постепенно подбираясь все ближе и ближе к данной проблеме. А годика через три-четыре можно было бы это все публиковать. Это не плагиат, не воровство, это мои личные данные, а то, что я переместился в другое тело, ничего не меняет.

И вот сейчас я смотрел на пустой ящик, и у меня был полный разрыв шаблона.

Что теперь делать?

Только что я был одним из довольно обеспеченных людей с внятной перспективой и головокружительной карьерой в будущем. А сейчас стою, как придурок, и не знаю, что теперь делать.

Просто сейчас я вернусь, раздам пострадавшим семьям выведенные миллионы, и у меня останется буквально три копейки. Да, на какое-то время хватит, но так-то я привык жить с комфортом. Это тело надо конкретно ремонтировать, поэтому не одна копейка уйдет на то, чтобы исправить все проблемы. И тут на тебе — такой удар.

Сердце заколотилось где-то в районе горла. Руки затряслись, перед глазами пошли разноцветные круги. На лбу у меня аж холодный пот выступил.

Я схватился за стол и усилием воли попытался взять себя в руки — нет, раскисать нельзя.

И тут услышал за дверьми шум — сюда кто-то приближался. Когда заходил в кабинет, я предусмотрительно захлопнул ее. А теперь явственно слышал, как шуршит снаружи электронный ключ (замки у нас постоянно разряжались) и кто-то зло чертыхается. А дело было не в электронике, а в том, что я закрылся на обычный ключ.

Голоса стали громче, и я понял, что их там как минимум двое.

Поняв, что сейчас сюда войдут, я быстренько вернул ящик на место и заметался по кабинету. Но потом сообразил. У меня же был небольшой закуток, где я любил отдыхать, потому что изредка приходилось оставаться на работе и до трех-четырех ночи, когда шли какие-то важные совещания или намечались срочные работы, а там — несколько шкафов. В одном из них я хранил одежду, в том числе свои костюмы. Парочка у меня всегда была под рукой, потому что могли даже вызвать в министерство или в какое-нибудь статусное место на консультацию.

Не задумываясь, я шмыгнул в шкаф, протиснулся между завалами какого-то барахлишка, прикрыл дверцу и притворился ветошью. При этом очень надеялся, что туда никто не полезет, иначе что я здесь делаю и на каком основании здесь нахожусь, объяснить будет непросто.

И тут входная дверь наконец раскрылась.

Видимо, один из пришедших нашел свой ключ.

— Видишь, как оно в жизни бывает, Роман Александрович. Бумеранг от судьбы прилетел, и великая глыба Епиходов скоропостижно скончался, — язвительно проскрипел один из голосов, низкий и мужской.

Роман Александрович? Это же…

— Не вечный оказался Сергей Николаич-то, а? — весело воскликнул второй, слегка блеющий тенор, и вот в нем я с изумлением узнал своего приятеля, толстяка Михайленко. Это он, кстати, делал мне операцию. — И не помогли ему все эти зожи-хреножи и диеты, ха-ха-ха!

Да и первого я узнал, хотя общался с ним максимально на дистанции. Это был подлец Лысоткин! Казимир, мать его, Сигизмундович! Он давно положил глаз на мою научную тему, особенно когда нам такой вкусный грант дали. Еще как облизывался. Но был он так себе специалистом, от истинной фундаментальной науки далеким, обычным приспособленцем и туповатым лизоблюдом, а потому я его к своим проектам и на пушечный выстрел не подпускал.

Я прислушивался, но из-за того, что шкаф был забит барахлом, звук немножко искажался, не все удавалось разобрать. Хотел приоткрыть дверцу, но побоялся, что она скрипнет и меня обнаружат.

— А его наработки… — начал блеять Михайленко, но его перебил Лысоткин:

— Ведь замечательно же получилось! Старикан окочурился, и теперь никто никогда не докажет, кто именно автор этого открытия.

— И как же мы все это дальше провернем?

— Нормально провернем, опубликуем совместную статью в Scopus, лучше в Великобритании. Только выберем самый статусный журнал с первым квартилем. И уже завтра весь мир будет аплодировать нам стоя, — хохотнул второй голос.

Они довольно посмеялись, глухо щелкнул замок моего шкафа для документов. Послышалось шуршание бумаг, краткий возглас: «Вот оно!» — затем шум компьютера (у меня технику сто раз хотели сменить, но я привык и не давал), явно искали что-то.

Я сидел в шкафу и чувствовал, как от ярости и бессилия поднимается давление, стало так жарко, что вся одежда на спине мгновенно насквозь промокла. Меня аж трясло от злости и несправедливости, но сделать я ничего не мог.

Наконец они закончили и ушли.

Щелкнул замок, и я вывалился из шкафа, буквально задыхаясь, и от подскочившего давления, и от панической атаки.

Перед глазами выскочило уведомление Системы:

Внимание! Критическое состояние!

Зафиксирован острый стрессовый ответ.

Резкое повышение уровня кортизола и адреналина.

Признаки панической атаки: гипервентиляция, тахикардия, ощущение жара и озноба.

Повышенная нагрузка на сердечно-сосудистую систему.

Рекомендуется немедленное дыхательное замедление.

Физическая активность временно противопоказана.

Так, надо брать себя в руки.

Кстати, у меня здесь, в кабинете, была бутылочка очень дорогой настойки, которую мне подарили китайские коллеги. В обычной продаже достать такое нельзя.

Она прекрасно поднимала иммунитет, запускала все обменные процессы с пол-оборота. Поэтому я полез в бар и, конечно же, ее тоже не обнаружил. Кроме полупустой бутылки коньяка, там больше ничего не осталось.

При виде этой бутылки меня снова затрясло, и я торопливо захлопнул дверцу. Коньяк я держал, так как иногда к нам заезжали делегации из других стран или бизнес-партнеры и по двадцать капель к кофе вполне можно было добавить.

Вот гады! У моего трупа не успели еще до конца ноги остыть, а кабинет уже обнесли, наработки всей моей жизни присвоили конкуренты, даже бутылку настойки и то уперли, а супруга так вообще развлекалась на Мальдивах.

Кстати, я так и не понял, почему она внезапно вернулась.

Но выясню! Все выясню!

С этой решимостью, но все же очень расстроенный, я решил ехать домой. В место, которое и домом-то не могу назвать. В Казань.

Да, мне очень хотелось задержаться в Москве. А в идеале — остаться, потому что все равно меня никто из старых знакомых не узнает, а так будет шанс увидеть детей и, чем черт не шутит, найти работу, но… Нет, первая же проверка по федеральной базе — и туши свет. Я же «невыездной», и, если меня не обнаружат дома, могут подать в розыск. Чего бы очень не хотелось.

К тому же там у меня тоже ответственность появилась, нужно отмыть репутацию, раздать долги. Валера, опять же, которому еще хорошие руки предстоит найти.

Тихонечко я просочился обратно из больницы, использовав техническую лестницу.

Вышел на улицу и выдохнул. Ну вот что такое «не везет и как с этим бороться»?

Холодный ветер остудил мое разгоряченное лицо. Где-то вдали, за домами, слышался церковный перезвон — знакомый, родной, с Большой Бронной, от храма Рождества Богородицы.

На автомате считал шаги, дыша чуть иначе: четыре шага вдох, восемь шагов выдох. Именно на выдох парасимпатическая система активируется сильнее всего, замедляя пульс и снижая уровень кортизола…

Вскоре успокоился, но толку от этого спокойствия было немного. Потому что факты оставались фактами, как ни дыши, как ни медитируй. Флешка с данными — моя работа, труд всей жизни — теперь в руках Лысоткина. Этого подлеца, который только и ждал момента, чтобы присвоить чужое. И Михайленко с ним заодно. Человек, которого я считал хорошим товарищем и если не другом, то хотя бы порядочным человеком. А он, выходит, тот еще подлец оказался…. Так-так…

Я вдруг вспомнил, как однажды застал Михайленко у нас дома, распивающим чаи с Ириной. Он сказал, что дожидался именно меня, но ведь и Ирину я потом видел, как она шушукалась с ним у нас в клинике!

Ой-йо… А может, у меня просто паранойя?

Остановившись, я попытался уловить мысль.

Сзади на меня налетел какой-то спешащий парень, чертыхнулся и поскакал дальше, плечом толкнула полная тетка, возмущенно что-то буркнув.

Толпа неслась по своим делам, и внезапно остановившийся человек всем мешал.

Я торопливо сдвинулся в сторону, к лавочкам у стены, где стояли урны и сидели курильщики. Рот наполнился слюной, а от запаха дыма меня аж затрясло. Я еле подавил острое — не свое! — желание попросить у кого-то сигаретку. Да хоть вон у того узбека в кожаной куртке, или вон у того парня с бородой лесоруба и татуировками на шее.

Желание нарастало, а запах курева стал и вовсе невыносим, так что я уже еле сдерживался, чтобы не стрельнуть сигарету. Поэтому направился к светофору, чтобы перейти дорогу и идти куда глаза глядят, но на переходе вдруг вспомнил, что тут недалеко есть кофейня. Решил, что надо срочно выпить кофе, авось запах перебьет тягу к куреву, и пошел туда.

Машинально брел по 2-му Тверскому-Ямскому переулку, мимо знакомых домов. У той самой кофейни, откуда тянуло запахом корицы и свежей выпечки, желудок неприятно сжался, напоминая, что я с утра ничего не ел, если не считать чашки кофе у Ирины. Впрочем, аппетита не было. Только злость. И эта мерзкая тяжесть в груди, словно проглотил что-то несъедобное и теперь не мог ни выплюнуть, ни переварить.

Но организм требовал свое. Голова слегка кружилась — верный признак того, что уровень глюкозы упал. А в стрессе без нормального питания долго не протянешь. Тело и так на последнем издыхании, незачем добивать его еще и голодовкой.

И тут впереди показалась знакомая вывеска — «Хинкальная». Я невольно притормозил, разглядывая неброский фасад грузинского ресторана. Раньше частенько сюда забегал на обед с коллегами. Любил их лобио, хинкали с телятиной, шашлыки и хачапури… От воспоминаний рот заполнился слюной. Жаль, что сейчас из всего меню мне годится не все, разве что овощи да мясо, но хоть что-то.

Так что решение отказаться от кофе и зайти пообедать туда далось легко. Наверное, и ностальгия сыграла роль.

Толкнув дверь, я вошел внутрь.

Знакомый интерьер встретил меня теплыми оттенками желтого и бордового на стенах, белыми скатертями, полотнами в стиле Пиросмани — пастушки на фоне гор, застолья, виноградные лозы. Обычно эта атмосфера меня успокаивала, но сейчас я чувствовал себя чужим. Словно зашел не в свое место. Что, в общем-то, было правдой, потому что я больше не тот человек, который здесь бывал.

Официантка Тамара, миловидная девушка с заплетенными в косу темными волосами, улыбнулась приветливо:

— Столик на одного?

— Да, пожалуйста.

Я ей приветливо улыбнулся, потому что хорошо знал Томочку, и она ответила на улыбку, но как-то неискренне. Я вспомнил, в каком теперь теле и как одет, и моя улыбка погасла.

Тамара провела меня в дальний угол, к маленькому столику у окна. Видимо, чтобы не спугнул постоянных клиентов-москвичей.

Я сел, машинально принял меню, хотя уже знал, что буду заказывать. Диета при ожирении и атеросклерозе — штука несложная, если понимаешь принципы.

— Лобио, пожалуйста. Салат по-тифлисски. Чихиртму. Хинкали с телятиной — три штуки. Овощи запеченные. Телятину на мангале, граммов сто пятьдесят, без маринада, без корочки. И «Боржоми».

Девушка записала, слегка удивленно глянув на меня — видимо, не думала, что я так хорошо знаю их меню.

— Все будет готово минут через двадцать, — сказала она и удалилась.

Я откинулся на спинку стула, глядя в окно. Люди шли мимо, спешили по своим делам, кто-то смеялся, кто-то говорил по телефону, погруженный в свой маленький мир. Жизнь текла своим чередом, как вчера и позавчера. А у меня за последние три часа все перевернулось. Опять.

Сколько раз уже за эти дни? Проснулся в чужом теле — раз. Узнал о скорой смерти — два. Выяснил про проблемы Сереги — три. Сделал операцию Лейле — четыре. Был уволен — пять. А теперь вот встретился с Ириной и потерял научное наследие — шесть и семь. При этом ровно неделя прошла с перерождения.

Да уж…

Жизнь превратилась в какую-то бесконечную полосу препятствий, где не успеваешь отдышаться после одного удара, как прилетает следующий. Я как тот чеховский герой-конторщик из «Вишневого сада», с которым мы по иронии судьбы однофамильцы. Прозвище его было Двадцать два несчастья, а у меня их уже сколько накопилось?

Ирина… Господи, как же больно было смотреть на нее. Не потому, что она меня не узнала — этого я и не ожидал. А потому, что я вдруг увидел ее совсем с другой стороны, глазами постороннего человека, и понял, насколько слеп был раньше.

Она даже не пыталась изобразить горе. Шелковый халатик, надетый на голое тело при совсем чужом человеке. Взгляд, загоревшийся алчным блеском, когда речь зашла о деньгах. Готовность пойти на свидание с незнакомым жирным аспирантом, лишь бы он эти деньги пообещал.

А ведь муж умер всего неделю назад.

Интересно, она вообще по мне горевала? Хоть каплю? Или сразу помчалась на Мальдивы отдыхать? И одна ли?

Я потер переносицу, пытаясь отогнать наползающую головную боль. Ладно, неважно. Ирина теперь — чужой человек. Моя прошлая жизнь. То, что больше не имеет значения.

Но тогда что имеет?

Официантка принесла воду. Я выпил большими глотками, ощущая, как организм благодарно принимает жидкость. Обезвоживание — штука коварная, усиливает стресс, мешает думать ясно. А мне сейчас очень нужна была ясность.

Итак, флешка. Лысоткин с Михайленко присвоят мою работу. Все плюшки и награды, которые могли бы стать моими, уплывают в чужие руки. Годы исследований, тысячи часов анализа данных, бессонные ночи — все Валере под хвост.

Что делать? Жаловаться? Кому? У меня нет никаких доказательств. Я сейчас — никто. Безработный неудачник, алкоголик с горой долгов и испорченной репутацией. Кто меня послушает? Кто поверит, что эта работа принадлежала Епиходову, которого больше нет на свете?

Конечно, можно попытаться восстановить все заново. Собрать данные, провести анализ, написать статью. Но на это уйдут годы. Минимум три-четыре, если работать не покладая рук. А у меня времени — меньше месяца по прогнозу Системы. И это в лучшем случае.

Тем временем Тамара принесла лобио — ароматное, с кинзой и кисловато-бордовыми зернышками граната, рассыпанными по поверхности. Я машинально взял ложку и зачерпнул фасоль. Вкус оказался именно таким, как помнил — острым, насыщенным, с легкой кислинкой. Но никакой радости не принес, я словно жевал резину, и не потому, что блюдо плохо приготовили, а потому, что мысли крутились по кругу, не давая сосредоточиться на чем-то еще, кроме потерь.

Квартира и все мои накопления теперь у Ирины. Научное наследие присвоено подлецами. Последние иллюзии насчет жены, что она как-то поможет моим детям, развеяны за пять минут разговора. За несколько часов я потерял практически все, что связывало меня с прошлой жизнью. Даже фотографии остались там.

Хотя… стоп. Не совсем все. Данные ведь я скачал. С домашнего компьютера. Там была часть работы — не вся, конечно, но приличный кусок. Сырые данные, предварительные расчеты, черновики статей.

Достаточно ли этого, чтобы… что? Опередить Лысоткина? Опубликовать что-то раньше него?

Я отложил ложку, понимая абсурдность этой мысли. У Лысоткина — финальные расчеты, статус, связи в научном мире. Да и в хороший журнал с высоким импакт-фактором статью без очереди от какого-то ноунейма не примут. У меня — жесткий диск с набросками и репутация пьяницы, угробившего кучу пациентов.

Даже если я напишу статью, кто ее опубликует? Кто поверит казанскому Епиходову, что он вдруг совершил прорыв в нейрохирургии?

Принесли чихиртму — густой куриный бульон с яйцом и специями, от которого поднимался легкий пар. Я вдохнул аромат, почувствовал, как тепло разливается в груди, согревая изнутри. Хоть что-то приятное в этом дне.

Суп я ел медленно, будто пробуя заново забытое удовольствие. Он был горячий, густой, ароматный, и каждая ложка ложилась внутрь спокойным, плотным теплом. Потом принесли хинкали — три упругих, тяжеловатых мешочка, от которых шел тонкий аромат. Я аккуратно надкусил первый, придерживая за хвостик, и горячий мясной бульон мягко разлился по языку. Тесто, начинка… да все было настолько вкусным и гармоничным, что я без суеты доел второй и третий, не торопясь и не оправдываясь перед самим собой.

А ведь совсем недавно с диагнозом этого тела я бы даже не посмотрел в сторону подобной еды. Тогда все вокруг уверяли, что животный жир — прямая дорога к повышенному холестерину, а дальше к проблемам с сердцем. Но современные исследования реабилитировали и красное мясо, и сало! Оказалось, что холестерин из еды почти не влияет на его уровень в крови — организм регулирует его сам. Животные жиры действительно могут слегка повышать показатели, но далеко не так драматично, как считалось раньше.

Гораздо опаснее бесконтрольное переедание, отсутствие клетчатки, сладкое и лишние калории день за днем. И вообще, дело не в жирном бульоне и не в хинкали. Дело в мере. Когда питание сбалансировано, когда человек не живет на булках и жареном, тарелка хорошего бульона и три хинкали — это просто еда. Нормальная, вкусная, человеческая. И, как сказал бы я своим пациентам в прошлой жизни, никакого преступления против сосудов.

Насытился я быстро, и запеченные овощи доел уже через силу. Телятину оставил наполовину, поняв, что больше не влезет, а переедать смысла нет. Какой смысл тогда потеть на пробежках?

Посидел еще минут пять, глядя в окно. Нужно было переварить не только еду, но и все произошедшее. Разложить по полочкам, найти хоть какой-то план действий.

Но полочки в голове оставались пустыми. Был только туман, усталость и ощущение тупика.

Промелькнули мысли о том, что и уехал я некрасиво. Родителям Сереги не позвонил, не предупредил, что уезжаю, Танюхе ничего не сказал, и… И тут меня жахнуло — я же совсем забыл про приглашение Дианы! Черт-черт-черт! Я обещал ей сходить в галерею на выставку!

Взяв телефон в руки, я увидел от нее несколько пропущенных вчера вызовов, но перезвонить не успел, потому что в «телеге» тренькнуло сообщение:

«Ты че, правда хотел меня убить?»