Двадцать два несчастья – 2

Глава 9

Внеплановая комиссия по разбору летальных исходов и качеству медицинской помощи состояла из четырех «чужих», которых я точно не знал, да и Серега, вероятно, тоже.

Председателем был невысокий толстячок, весь такой пухленький, славненький, словно пончик, с добродушной улыбочкой и блестящей лысиной, однако при внешней мягкости взгляд у него был, как у пираньи на веганской диете, поэтому я не расслаблялся. Он был из комитета Минздрава, насколько я понял, курирующего данное направление, но я в прошлой жизни с ним не встречался. Значит, невелика птица. Серьезного человека по такой мелочи, как я, в Казань не пошлют.

Его заместителем был врач высшей категории одной из ведущих клиник Москвы, и вот про него я раньше слышал. Он входил то ли в какой-то общественный совет при Минздраве, то ли в экспертный совет, то ли еще куда-то и регулярно привлекался для таких вот расследований. Мужчина был поджарый, видно, что собой занимается, подтянутый, в дорогой одежде, с уверенным взглядом. Хотя бы он мне понравился. Уважаю людей, которые не запускают себя.

Судя по этим двум, комиссия была федеральной, хотя в Татарстане есть свой Минздрав. Это хорошо.

Еще с ними была женщина, явно из категории «пупсиков». Однозначно чья-то любовница, с пухлыми гиалуроновыми губками, наивно распахнутыми глазками. Но во взгляде нет-нет да и проскакивала холодная расчетливость и умение строить долгоиграющие стратегии и ходить по трупам. А в остальном вся такая ладненькая, с явно сделанной грудью примерно третьего размера или даже, может быть, четвертого, что совершенно не коррелировало с ее, в принципе, худощавой внешностью — эдакий перекос, как перевернутый треугольник, но, видимо, ей нравилось, и тому, кто оплатил эту грудь, тоже. Кто она, я так и не понял: то ли врач, то ли какая-то служащая (хотя с такими сиськами это особого значения уже не имело).

Четвертым был какой-то экономист или юрист — человек абсолютно сухой, деловой, с незапоминающимся лицом, я так понял, из органов, скорее всего, «оттуда».

Кроме того, в комиссию от городской больницы №9, где работал Серега, были включены Харитонов, Мельник и Олег Бойко. Еще была пожилая кадровичка Зухра Равилевна, но это само собой.

Олег Бойко был тем, кто проводил мне экскурсию в первый день в неотложке и вроде бы отнесся ко мне нормально, но потом я подслушал его разговоры, где он отзывался обо мне крайне нелестно. Так что я подивился такому выбору коллег в комиссию, потому что Харитонов и Бойко точно ко мне относились не ахти. Да и Мельник — темная лошадка. Но я уже убедился, что здесь не все так просто, поэтому особых каких-то преференций от этого совещания, как и поддержки от присутствующих, не ожидал.

Когда мы все разместились за столом в малом актовом зале, эмпатический модуль считал для меня общее эмоциональное поле комиссии. Холодное любопытство у заместителя председателя, вялое безразличие у невзрачного мужичка «из органов», у гиалуроновой красотки — напускная деловитость, прикрывающая полное отсутствие интереса к происходящему. А вот у председателя-толстяка и у Харитонова я различил одно и то же: презрение с примесью брезгливости, словно они рассматривали дохлую крысу, которую нужно побыстрее выбросить в мусорку. Мельник испытывал стыд и неловкость, но на его поддержку можно было не рассчитывать, он чего-то боялся, а вот Бойко был настроен ко мне резко негативно и готовился топить, чтобы набрать очков в глазах вышестоящих.

Ну что ж. Посмотрим, кто кого.

Я включил спрятанный во внутренний карман диктофон на новом смартфоне (вряд ли эта запись будет иметь какую-то юридическую силу, но поможет адвокату понять, с кем мы имеем дело), а председатель сухим официальным голосом сказал:

— Неужели это тот самый легендарный Епиходов? Ну как, вырубили уже вишневый сад? Ха-ха-ха!

Он аж залоснился от собственной значительности, мол, вот он какой, демократичный, как пошутил искрометно и с отсылкой к Чехову. Я такие шуточки в прошлой жизни миллион раз слышал. Даже больше, причем от людей, очевидно, начитанных или театралов.

Харитонов, Бойко и гиалуроновая женщина-пупсик подобострастно похихикали.

Остальные зашушукались, а Зухра Равилевна, начальник отдела кадров, ответила, раскрывая папку с моим личным делом, которую подсунула председателю:

— Все верно. Он самый.

— Тогда, Епиходов, мы поговорим о вашей некомпетентности и поведении, — растянул губы в резиновой усмешке председатель, без особого интереса, механически перелистывая листы в папке.

Эх, была не была! Они ведь мне заочно приговор уже вынесли, так что я теряю?

Ничего. А в том, что на меня где сядешь, там и слезешь, и что терпеть произвол я не буду, они сейчас убедятся.

И я сказал:

— Можно и поговорить. Но прежде, чем говорить о моей некомпетентности, давайте обсудим вашу. Кто за, кто против, воздержался?

Я обвел взглядами присутствующих.

У всех были крайне удивленные лица, словно перед ними кто-то громко испортил воздух.

Но сейчас я чуть сгущу краски, и им станет еще лучше.

— Приговор, я так понимаю, уже даже в протокол впечатан. Да? О том, что Епиходов виновен? Именно Епиходов, а не Харитонов и не другое руководство больницы? Это сейчас новые поправки в Трудовой кодекс прошли? Вы на них основываетесь? Или вы планируете на моем примере создать новый прецедент и уже потом все туда вносить будете? Ну так я вам напомню, что у нас не прецедентное право.

Такие люди очень не любят, когда кто-то начинает говорить об их собственной ответственности. Они ожидали совсем другого: быстренько закончить с алкашом и пойти всем вместе в ресторан, а потом и в бани завалиться ради культурного досуга.

Но алкаш оказался строптивым, а потому по мере того, как я говорил, лицо толстяка наливалось краской, дамочка-пупсик бледнела и в немом испуге кусала гиалуроновые губы. Я уже даже испугался, что сейчас она ее прокусит и гиалуронка с шипением начнет капать на полированную поверхность стола, на документы. Но нет, обошлось.

Система мелькнула новыми данными: у председателя пульс подскочил до девяноста восьми, у Харитонова — гнев, подавленный с трудом, а вот у заместителя председателя — легкое любопытство и даже что-то вроде одобрения. Интересно.

— Что вы себе позволяете! — рыкнул председатель.

— В принципе, все себе позволяю, — душевным голосом сообщил ему я. — Кроме пива. Толстею я от него.

А затем отбросил дурашливость и, задумчиво обведя взглядом их лица, протянул:

— Вот только не пойму, а где председатель профсоюза?

Лица у присутствующих опять вытянулись, и я подумал, что если попровоцирую еще, то к концу заседания у них будут морды длиной как борода Карабаса-Барабаса.

— А вы уволены и автоматически исключены из членов профсоюза, — выдавила из себя «умную» мысль Зухра Равилевна.

— Да ладно! — покачал головой я. — А где уведомление о том, что я там уже не состою?

Кабинет накрыла тишина.

Кадровичка принялась торопливо листать мое дело и вдруг расцвела:

— А вы не состоите в профсоюзе! — Она почти взвизгнула, преданно заглядывая в глаза председателю. — С 2020 года, когда ковид был, вы не платите взносы, и вас отчислили. Я могу и протокол с перечнем тех, кого отчислили, предоставить!

Председатель приосанился, оглядывая зал.

— Ну, если это клоунское выступление окончено, может, все-таки приступим к работе? — Он выдержал паузу. — Или у нас вторая часть кордебалета?

Молодец. Почти уел. Почти.

Потому что я сказал, вздохнув:

— А все-таки представитель профсоюза должен быть. Если даже меня исключили, то явно без моего ведома. А раз так, то тогда и я вот созрел вступить обратно. — Я посмотрел на часы. — Одиннадцать минут назад.

— Почему одиннадцать? — удивленно приоткрыла гиалуроновые губки «пупсик».

Молодец, красотка, отыгрываешь именно ту роль, что я тебе отвел.

— Потому что заседание началось десять минут назад, а желание у меня возникло — за минуту до этого. Но так как представителя из профсоюза не было, я не смог этого сделать.

— Кончай этот фарс! — рыкнул Харитонов. — Какой тебе профсоюз, Епиходов?

— Но, даже если и так… — Я развел руками и пошел ва-банк, надеясь, что прокатит: — Это заседание все равно придется перенести.

— Щас! — фыркнула раздраженно «пупсик».

— Почему это? — спросил заместитель председателя.

— Потому что, как выяснилось, из профсоюза меня исключили с нарушением процедуры, — ответил я.

В зале заворочались. Кто-то кашлянул, кто-то заерзал на стуле. Председатель нахмурился.

— Это еще почему? — спросил он.

— Почему-почему… А потому что, как я уже сказал, уведомления об исключении мне никто не направлял, — спокойно объяснил я. — По уставу меня обязаны были письменно уведомить об исключении. Не уведомили — значит, решение можно оспорить. А пока оно не оспорено, я формально остаюсь членом профсоюза, и его представитель здесь должен быть. И вы это прекрасно знаете. Или нет?

Пошел легкий шорох. Кто-то снова кашлянул, кто-то заерзал сильнее.

— А раз так, комиссия обязана была уведомить профсоюз и обеспечить присутствие его представителя. Но профсоюз не уведомили. Представителя нет. Или он прячется? — Я заглянул под стол. — Нет, не вижу. А значит, нарушение процедуры, и заседание подлежит переносу. Какая жалость.

Гиалуроновая красотка моргнула два раза. Похоже, у нее завис внутренний процессор.

Председатель хмурился так мрачно, будто ему только что сообщили о внеплановой налоговой проверке.

Зато заместитель председателя, тот подтянутый мужик, поднял на меня одобрительный взгляд. Явно зауважал.

А Зухра Равилевна выпалила фразу (тоже мной запланированную, но я надеялся услышать ее от Харитонова):

— Вы не можете вступить в профсоюз! И остаться в нем не можете!

— Почему же? — спросил я, захлопывая мышеловку.

— Потому что вы, Епиходов, уволены из нашей организации!

Все выдохнули и радостно закивали, мол, да, не можешь.

И тогда я голосом, наполненным вселенской печалью, спросил:

— А что я тогда здесь делаю? И в каком качестве?

— В смысле «что»? — охнула «пупсик». — В смысле «в каком»? Вас вызвали на комиссию…

— Как ваше заседание называется? — жестко перебил ее я.

Все. Игры закончились.

Она удивленно посмотрела на меня.

А я рявкнул:

— Название заседания читайте! В повестке! В уведомлении! Читать умеете, я надеюсь⁈

— Заседание внеплановой федеральной комиссии по разбору летальных исходов и качеству медицинской помощи, в том числе применения опасных алгоритмов оказания медицинской помощи, оказания таковой в ненадлежащих условиях сотрудником Казанской городской больницы №9 Епиходовым Сергеем Николаевичем, — дисциплинированно прочитала длинное название она, и голос ее в конце обиженно дрогнул.

— Вот! — Я поднял указательный палец и мудро изрек: — Сотрудником Казанской городской больницы №9! А я кто?

Я обвел всех немножко грустным и чуточку укоризненным взглядом. И все смотрели на меня, словно бандерлоги на мудрого Каа. Не став выбиваться из роли, я закончил:

— Так какого черта вы мне тут комедию устроили?

— Епиходов! — прогремел Харитонов. — Ты должен руки целовать за то, что мы хотели внутри все тихо-мирно решить! Иначе материалы будут направлены в прокуратуру!

— И, если прокуратура сочтет нужным, будет уголовное дело! — подал голос Олег, покосившись на невзрачного мужичка. — Там и 238-я может всплыть и 293-я. Сам понимаешь, чем такое заканчивается.

— Вот и замечательно! — горячо одобрил я. — Комиссия не вправе рассматривать мои ошибки как дисциплинарные, потому что я больше не являюсь вашим работником. Любые претензии — только через суд и только в установленном порядке!

Я окинул добрым взглядом лица всех присутствующих и весело и многообещающе добавил:

— И в присутствии журналистов!

Вот тут-то эмоциональный фон резко изменился. Председатель испытал всплеск ярости, смешанной с острым страхом — публичности он явно боялся больше, чем меня. Харитонов излучал злобу и желание физически меня уничтожить. А вот заместитель председателя почти улыбался, и в его взгляде читалось что-то вроде «молодец, парень, продолжай в том же духе».

— Вы не посмеете! — хрипло выдохнул председатель комиссии и нервно рванул на шее удавку галстука.

— Почему это? — удивленно и даже немножечко изумленно спросил я.

— Епиходов! — взвизгнул Харитонов, влезая в наш разговор. — Ты уже перешел все допустимые границы!

Мы с председателем одновременно посмотрели на Харитонова недовольно, мол, уйди, дурачок, не мешай, тут же взрослые люди разговаривают о важных вещах.

И Харитонов как-то враз сдулся, сгорбился и уселся обратно на свое место, сверля меня уничижительным и многообещающим взглядом.

— Это не в ваших интересах! — пафосно, но неубедительно заявил председатель, яростно барабаня пальцами по столешнице.

— Да? — удивился я. — Допустим. Тогда обоснуйте.

— Огласка вам невыгодна! — уверенно заявил толстяк, который враз обрел былую уверенность.

Что-что, а обоснуй он формулировать явно умел. Наблатыкался за долгие годы.

— Разве? — Я чуть склонил голову к плечу и посмотрел на него так, как Хазанов в легендарном номере, где он попугая изображал. В общем, примерно с таким выражением лица: изрядно удивленным, слегка хитрым и чуточку дебильным.

— Эм… да… — уже не так уверенно закончил свой претенциозный выпад толстяк. А потом посмотрел на меня еще раз и свирепо добавил: — Если общественность узнает, что по вашей вине погибли три пациента, вас посадят! А на вашу репутацию падет несмываемое пятно!

— Если меня признают виновным, то пятно так и так будет. — Я невозмутимо пожал плечами. — Но это если мою вину на суде докажут. А вот у журналистов сразу появится много вопросов. Я уже часть из них тут озвучивал. Но самый главный вопрос будет такой — почему после смерти трех пациентов, одним из которых был почему-то ребенок, и при моем таком ужасном алкоголизме, о котором все в больнице прекрасно знают, именно мне поручают провести операцию на черепушке дочери самого Хусаинова?

— Ты же сам вызвался! — аж подскочил Мельник.

Но я не удостоил его даже взгляда.

Смотрел на председателя, по лицу и шее которого густо пошли красные пятна.

Он хмуро зыркнул на меня и сказал:

— Можете быть свободны, Епиходов. Комиссия и без вас рассмотрит это дело. И ждите повестки в суд. Мы инициируем закрытое заседание, так что насчет журналистов не обольщайтесь! Ничего у вас не выйдет!

— Уже начинаю ждать! — сердечным голосом воскликнул я и от такого усердного рвения аж приложил руки к сердцу.

Но толстяк моего порыва не оценил. И вообще никто не оценил. Смотрели на меня как на врага народа, неприветливо, в общем, смотрели.

Повисла пауза. Нехорошая такая.

Все терпеливо ждали, а я сказал:

— В таком случае — всего доброго. И очень надеюсь, что в этот раз вызов на суд не придет за час до заседания. Очень надеюсь…

А затем взглянул на Бойко и кивнул:

— Олежка, давай, до встречи! И спасибо тебе! Ты настоящий друг! — широко улыбнулся я ему напоследок и вышел, аккуратно прикрыв дверь. Но успел крикнуть в закрывающийся проем: — Генриху привет!

Уверен, теперь Олегу будет весело. Интересно, что он им всем говорить станет?

Шел по коридору и улыбался. Особенно веселило меня выражение лица Олега. Ну а что — сделал врагу гадость, и на сердце радость. И эта поговорка действует в любую сторону.

Потому что скотства я не терплю.

В коридоре меня встретила тетя Нина. Явно караулила.

— Ну чегой там? — ворчливо спросила она, с тревогой вглядываясь в мое лицо.

— Джимми, Джимми, ача, ача! — дурашливо пропел я и изобразил пару яростных танцевальных движений из индийского диско.

Тетя Нина хихикнула, исполнила свирепое рок-н-ролльное батман-фондю со шваброй в стиле знаменитого Элвиса Пресли и восторженно показала большой палец.

Одобрила, стало быть.

А я пошел дальше.

Я искал председателя местной ячейки профсоюза. А для этого мне сначала нужно было зайти в отдел кадров и узнать, кто там рулит этим всем делом. И желательно было это сделать, пока туда из комиссии не вернулась Зухра Равилевна.

На полпути к отделу кадров навстречу мне попался Рамиль. Я с ним толком так и не пообщался, не считая того телефонного разговора в день перерождения, а потому не узнал. А вот он…

Увидев меня, он сначала посторонился, явно принимая за кого-то из руководства, а потом замер, и глаза его медленно расширились.

— Епиходов? — неуверенно протянул он. — Это ты, что ли?

— Нет, тень отца Гамлета, — не удержался я. — Что, не признал?

Рамиль моргнул, оглядел меня с ног до головы и хмыкнул:

— Ну ты даешь… Тебе ж пинка под зад дали, а ты как будто на повышение пошел. — Он покачал головой, словно не веря собственным глазам. — Бухать бросил что ли? Ну-ну… Посмотрим, на сколько тебя хватит.

— Посмотрим, — согласился я и подмигнул. — Когда своей жизни нет, интересно за чужой подглядывать, да, Рамилька?

Он кисло ухмыльнулся, а я пошел дальше, ощущая на спине его озадаченный взгляд.

Отдел кадров — это государство в государстве. Как Монако, Сан-Марино или Ватикан. В общем, там нужно правильно задавать вопросы, если хочешь получить хоть какие-то внятные ответы. Причем «правильно» — это не только про выбор слов, но и про интонации и даже мимику.

— Здравствуйте! — широко улыбнулся я, входя в кабинет.

За столами сидели три женщины. Одна пожилая, лет шестидесяти, с седыми волосами, собранными в строгий пучок, и недовольным выражением лица. Вторая помладше, около сорока, рыжая, полная, с усталым взглядом. Третья была совсем молоденькая, хрупкая обесцвеченная блондинка.

Все три одновременно подняли головы от документов.

Я понятия не имел, кто из них кто. А вот они обо мне, похоже, были наслышаны. И даже, похоже, знали в лицо, потому что по всем трем эмпатический модуль показал доминирующим состоянием настороженность. И у каждой был повышен базовый уровень тревожности. Вряд ли они переживали из-за квартального отчета, это была реакция на мое появление. Ну конечно. Епиходов-алкаш, Епиходов-дебошир.

— А кто у нас нынче председатель профсоюза? — спросил я, продолжая улыбаться.

Повисла пауза. Женщины переглянулись между собой, а я с интересом наблюдал за сканером эмоций. Пожилая сотрудница демонстрировала враждебность, недоверие и желание избавиться от присутствия неприятного человека (меня).

Рыжая сотрудница испытывала усталость, апатию, нежелание конфликта и эмоциональное выгорание.

А вот молодая блондинка чувствовала, помимо тревожности, сочувствие и жалость. В ней боролись страх и желание помочь.

Так-так-так. Интересно.

— А вам зачем? — недоверчиво спросила пожилая, прищурившись.

— Мне нужно с ним переговорить по важному вопросу, — туманно ответил я, но взгляд перевел на молоденькую блондинку.

Она дернулась, опустила глаза. Щеки чуть порозовели.

— По какому вопросу? — не отставала пожилая.

Я продолжал смотреть на блондинку, игнорируя старшую. Улыбка стала мягче, печальнее. Я позволил себе выглядеть уставшим. Что, в общем-то, было недалеко от правды: чертова комиссия все жилы из меня вытянула.

— По личному, — тихо сказал я. — Знаете, после всего произошедшего… мне нужно кое-что прояснить. Пока не поздно.

Блондинка подняла на меня глаза. Большие, серые, испуганные. Но в них читалось сочувствие. Эмпатический модуль обновил данные: сильный эмоциональный отклик, желание помочь, страх нарушить субординацию.

— Как фамилия? — жестко спросила пожилая, хотя, уверен, знала меня и просто тянула время.

— Епиходов Сергей Николаевич, — негромко ответил я, продолжая смотреть на блондинку. — Врач хирургического отделения. Вернее, бывший врач. А ваша фамилия как?

При упоминании моей фамилии пожилая скривилась и процедила:

— Епиходов? А-а-а. Тот самый. Тебя ж уволили!

Тон был ледяным. Я медленно перевел взгляд на нее и спокойно, без злости, сказал:

— Да. Тот самый. Да, уволили. Но какое это все отношение имеет к моему простому вопросу? Как ваша фамилия?

Пожилая снова не ответила, а рыжая отвернулась к своему монитору, демонстративно показывая, что ей все равно.

Зато вот блондинка вздрогнула и прикусила нижнюю губу. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

— Так кто у нас председатель профсоюза? — тихо повторил я, обращаясь уже только к блондинке.

— Носик, — неожиданно быстро выпалила она. — Гнойная хирургия.

— Гульнара! — возмутилась пожилая.

Однако блондинка — Гульнара — подняла на нее виноватый, но твердый взгляд:

— Аида Дамировна, это же не секрет. Председатель профсоюза — публичная должность. У Сергея Николаевича есть право эту информацию получить.

Я почувствовал, как внутри что-то теплое шевельнулось. Эта девчонка, которую я даже не знал, заступилась за меня. Мы с ней и не знакомы, наверное… Как же я тебе благодарен, Гульнарочка. Не за фамилию Носик, фигня это, а не тайна. За то, что доказала: мир не без добрых людей.

— Спасибо, — искренне сказал я, глядя на Гульнару. — Спасибо вам большое. Вы… вы очень добрый человек.

Она покраснела и опустила глаза. Но я заметил, как дрогнули ее губы в попытке сдержать улыбку.

Я кивнул всем троим и вышел из кабинета.

Рубашка прилипла к спине от пота. Взопрел я конкретно — словно пенсионер на подъеме к Эвересту.

Но зато! Зато у меня была вожделенная фамилия председателя профсоюза!

Йо-хо-хо!

Чуть ли не танцуя от радости, я отправился искать отделение гнойной хирургии, где гнездился нужный мне человек по фамилии Носик.

Ну ладно, Носик так Носик.