Дышу — значит существую.
Первым пришёл запах — терпкий аромат сигарет, смешанный с лекарствами. Затем звуки — тиканье часов, шорох занавесок на ветру, далёкий грохот за окном. И наконец, ощущения — мягкость перины под спиной, пульсирующая боль в боку.
Приоткрываю глаза. И понимаю, что нахожусь не в больничной палате, а в типичной петербургской квартире — высокие потолки с лепниной, массивная люстра, обои с витиеватым узором. Тянуло морозным воздухом и сигаретным дымом.
Кто-то захлопнул форточку. Затем шелест платья.
— Ну наконец-то, — прозвучал знакомый голос. — А я уже начала беспокоиться.
Медсестра Анна? Из той самой больницы, где очнулся впервые… Стояла сейчас у окна, элегантным жестом туша сигарету в хрустальной пепельнице. Выглядела она иначе — никакой больничной униформы, только строгое серое платье и собранные в косу чёрные волосы.
Медленно поднимаю руку, пальцами нащупываю плотную повязку под рёбрами. Рана от ножа отозвалась тянущей болью.
— Живой, значит, — собственный голос как чужой, хриплый.
— И очень везучий, — Анна присела на край постели. Чётче запахло табаком и травами. — Лезвие прошло по касательной, не задев внутренние органы. Ещё сантиметр влево — и мы бы сейчас не разговаривали.
Её тонкие пальцы прошлись по моей повязке, проверяя швы. Уверенно, профессионально.
— Куда ты умудрился вляпаться, Волков? — вот и настало время упрёков. — Только выписался из больницы — и снова на операционный стол. У тебя что, хобби такое — коллекционировать шрамы?
— Профессиональная привычка, — попытался ей улыбнуться, но вышло убого из-за боли. — Кстати, где я?
— У меня дома, — она поднялась и подошла к столику с медикаментами. — Некогда было тащить тебя в больницу. Слишком много крови потерял. Да и… — она обернулась, — после того инцидента с буйным пациентом задолжала тебе услугу.
— Спасибо конечно, но как ты оказалась там, у депо?
— Да ничего загадочного, — Анна фыркнула, присаживаясь обратно на кровать. — Сидела в трактире «У Степаныча». Пошла домой, как мимо пронеслась толпа мальчишек. Бегут как от пожара, лица перепуганные…
Она достала новую сигарету, но передумала закуривать и сунула обратно в портсигар.
— Я и посмотрела, от чего они так драпают. Подошла, а там на снегу тело валяется. Присмотрелась — ба, знакомое лицо! Мой бывший пациент, только теперь зелёный и одновременно бледный как смерть. Кричать бесполезно — в этом районе хоть режь, хоть насилуй, никто и головы не повернёт. До больницы далеко, ты кровью истекаешь… Пришлось тащить к себе. Хотя, — она шутливо ткнула меня в плечо, — для такого тощего студентика ты неожиданно тяжёлый. Чем тебя кормят?
— Пирожками.
— Тогда понятно, — она поднялась. — Надо будет зайти к твоей бабушке за рецептом. А пока лежи смирно, горе-дуэлянт. И только попробуй испортить мои простыни.
— Мне домой надо, — пытаюсь приподняться. — Бабуля с ума сойдёт…
Рёбра пронзило болью, голова закружилась. Пришлось с позорным стоном рухнуть обратно на подушку.
— Не сейчас, герой, — Анна покачала головой. — В таком состоянии ты даже до уборной сам не дойдёшь, не то что через полгорода.
— Понимаю, но бабуля…
— Можем отправить ей телеграмму через курьерскую службу. В квартале отсюда есть отделение.
Приподнимаю бровь:
— А это мысль. Есть бумага?
Анна через полминуты поисков протянула мне блокнот и карандаш.
Быстро набрасываю текст, диктуя вслух:
— Дорогая бабушка, я остался у своей девушки…
— Волков! — Анна возмущённо выхватила блокнот. — Ты что, совсем⁈
— Шутка, — невинно улыбаюсь. — Перепишешь? А то мой почерк слишком ужасен.
Она закатила глаза, но взяла чистый лист:
— Диктуй уже, шутник.
— Бабушка, не беспокойся. Остался у друга. Изучаем новую технику боя — очень полезную для академии. Вернусь завтра или послезавтра. Не скучай там. Твой внук, Александр.
— Твоя бабушка поверит в историю про боевые техники? — Анна аккуратно сложила записку.
— Поверит или сделает вид, что поверит, — прикрываю устало глаза. — В любом случае, ей лучше думать так, чем знать правду, что её внука пырнули ножом.
— Резонно, — Анна накинула лёгкое пальто. — Скоро вернусь. Лежи спокойно и не пытайся геройствовать. Хорошо?
— Хорошо.
Дверь закрылась, и остаюсь один в полутёмной комнате. Сквозь приоткрытую форточку доносится гул города — цокот копыт, обрывки разговоров, далёкие корабельные гудки.
— Вот же… — вздыхаю, морщась от боли. — Теперь ещё и неудобства девушке создаю.
Какой сегодня день? Память подсказывала — пятница. Вечер пятницы. Обычно молодые люди в такое время веселятся в трактирах, барышни танцуют на балах. А вместо этого Анна возится со мной, меняет повязки, отправляет телеграммы.
— Надо будет как-то отблагодарить её, — бормочу, осторожно переворачиваясь на здоровый бок. Простыня приятно холодила разгорячённую кожу. — И со всеми остальными поквитаться тоже не забыть.
Сон навалился неожиданно. Глубокий, как омут. Но необходимый, как воздух…
…
Разбудил меня женский смех — лёгкий, звенящий, не скованный приличиями. Приоткрываю глаза. В спальне темно. Свет падал из соседней гостиной.
— … и привела домой парня, причём такого симпатичного, а мне ни слова! Что ты за подруга после этого? — незнакомый голос звучал игриво, с хрипотцой.
— Наташ, он же курсант, мальчишка ещё, — судя по голосу, Анна улыбалась. — Да и я уже рассказывала, что его ранили.
— И что? Настолько сильно, что теперь он греет твою постель? — и новый взрыв смеха.
Осторожно поворачиваюсь набок. Через приоткрытую дверь виднеется небольшая кухня-гостиная. Анна сидела за столом с бокалом вина, напротив — яркая рыжеволосая девушка в зелёном платье с вызывающе глубоким декольте. Её пышные формы как контраст со стройной фигурой хозяйки квартиры. Не толстуха, просто сочная в нужных местах.
Анна шутливо толкнула подругу:
— Дурочка! Тише ты, вдруг он проснётся?
Рыжеволосая красотка — Наташа стрельнула глазами в сторону спальни. Прям взгляд тигрицы ей богу.
— Так может, мы его того… сами разбудим? — и подмигнула Анне, демонстративно расправляя плечи так, что кружево платья натянулось сильнее. — Такого красавчика грех держать в одиночестве.
— Наташа! — возмущённый шёпот Анны.
— Да шучу я, шучу, — Наташа театрально вздохнула и опрокинула в себя бокал вина. — Хотя, признайся, он тебе нравится. Я же видела, как ты на него смотрела.
Тихонько прикрываю глаза, притворяясь спящим.
— И что с того? — в голосе Анны звучала напускная беспечность. — Нравится — не нравится, какая разница? Он просто курсант, и я помогаю ему не потому, что он мне нравится. Я — медик, и это, знаешь ли, не пустые слова, а призвание.
Пауза.
Звон бокалов.
Чокнулись.
— Ну и ещё у него красивый прищур, — она вдруг хихикнула, определенно захмелев. — Когда улыбается — глаза сужаются так… а ещё та симпатичная родинка под левым глазом…
— Ага! — Наташа торжествовала. — А строила из себя деву Марию! Соблазни его, подруга. Уверена, у него и самого мыслишки самые похотливые. Он же в самом интересном возрасте — когда уже всё может, а опыта никакого!
Скрип стула, шелест платья — видимо, Анна поёрзала, устраиваясь удобнее.
— Даже не знаю… — её голос стал тише. — Как-то неправильно выйдет — пользоваться его состоянием и положением. Да и выглядеть будет нехорошо. Всё-таки я помогаю ему из искренних побуждений.
— Ох, Анна, — Наташа шумно вздохнула. — Ты слишком много думаешь! Показать тебе, как надо совращать таких юнцов?
Моё сердце предательски ускорило ритм. Еле сдержался, чтобы не открыть глаза и не взглянуть на них обеих.
— Покажи, — голос Анны прозвучал необычно — смущённо и одновременно с вызовом на слабо.
— А ревновать не будешь? — тихо хохотнула Наташа.
— А что ревновать? — ответная усмешка. — Аристократы берут по восемь жён. Многожёнство — обычное дело.
— Я к тому, что могу стать его первой женщиной.
— Это не так важно, — странная нотка в голосе Анны. — Главное — быть одной из любимых.
— Раз ты так говоришь.
Скрип половицы. Кто-то поднялся из-за стола.
— Действуй, подруга, — шёпот был едва слышен.
Я напрягся. Глупое, мальчишеское тело реагировало предательским жаром. Пятьдесят лет медитаций, контроля над разумом и телом — и вот они все насмарку из-за дурацких гормонов! Лёгкие шаги приближались к спальне. Дверь скрипнула. Аромат духов и алкоголя наполнил комнату.
— Спишь, красавчик? — шёпот Наташи был бархатным, обволакивающим.
Продолжаю имитировать сон, размеренно дыша. Матрас прогнулся — она присела на край. Тёплые пальцы коснулись моей щеки, скользнули по шее.
— Такой юный… и такой хорошенький, — её шёпот щекотал ухо. — Знаешь, чему я тебя научу?
Пальцы начали оттягивать одеяло. Медленно, очень медленно.
— Наташка, ты бессовестная! — шёпот Анны из дверного проёма звучал и возмущённо и восхищённо.
Я почти решился «проснуться», когда улица за окном взорвалась звуками тревоги.
Виу-виу-виу!
Резкий, пронзительный вой сирен. Гулкие удары колокола с ближайшей пожарной башни. Топот сапог по мостовой.
Наташины пальцы замерли.
— Что за чёрт⁈ — прошептала она.
— Городская тревога, — Анна подошла к окну.
Новый вой сирены, ещё ближе. Уже не только колокол, но и крики людей на улице.
— Седьмой район! — донеслось через форточку. — Все практики — в седьмой район!
Резко открываю глаза, забыв о притворстве. Мощный грохот сотряс окна. За ним второй — ещё сильнее. С потолка посыпалась штукатурка.
— Что за⁈ — Наташа тоже подскочила к окну, пытаясь рассмотреть что же там.
Ночное небо вспыхнуло — голубым, серебристым, алым. Как фейерверк над крышами домов. Но вместо праздничного гула с улицы — крики и звон оружия.
— Эфирное сражение! — Анна метнулась к противоположной стене, дёрнула за рычаг. Из стенных пазов выдвинулись металлические панели, с лязгом закрывая окна. — Наташка, помоги с северной стороной!
Подруга бросилась к соседней стене, активируя защитный механизм. По улице пробежал отряд стражников.
— Вызывайте боевой корпус! — донеслись крики снизу.
Новый взрыв сотряс здание.
Поднимаюсь с кровати, морщась от боли. Девушки слишком увлеклись происходящим за окном, чтобы заметить мой подъём. Подхожу к ним сзади, наблюдая за отблесками эфирного сражения через узкую щель между панелями.
— Что там вообще происходит? — и кладу ладони им на задницы, сжав. Ну, а что теряться?
Наташа вскрикнула, резко обернувшись. Бледное лицо залилось краской, когда обнаружила мою руку на своём стратегическом тылу.
— Ты… ты… — она задыхалась от возмущения, которое очевидно смешалось с другими эмоциями.
Анна тоже оглянулась, глаза взглянули на мою вторую руку, уверенно державшую её за зад. Но вместо ожидаемой пощёчины приподняла бровь:
— Боевая тревога, — и произнесла это, делая вид, что не замечает моего тактильного вторжения на её территорию. — Кто-то устроил эфирный поединок прямо на улице. И судя по масштабу, точно не дружеская дуэль.
— Ясно, — невозмутимо подмигиваю Наташе, которая всё ещё не могла решить — дать мне пощёчину или расхохотаться. — В таком случае, пойду спать.
И развернувшись, ухожу обратно в спальню. У самой двери оборачиваюсь с ухмылкой:
— Кстати, если вдруг вам тоже станет страшно… под одеялом хватит места на троих.
И, закрыв дверь, прислоняю ухо. Секунда тишины, а затем — приглушённый взрыв девичьего хохота.
— Видела его лицо⁈ — сквозь смех протараторила Наташка. — Думал, мы в обморок упадём от такой наглости!
— Он чуть не уронил челюсть, когда понял, что я не собираюсь возмущаться! — вторила ей Анна.
— Слушай… а может, правда к нему пойдём? — в голосе Наташи вновь зазвучали хищные нотки. — Такой дерзкий мальчик заслуживает… воспитательных мер.
— А, знаешь, ты права. И прихватим вина, — согласилась Анна. — Всё равно из-за этой тревоги до утра не уснёшь.
Поспешно отлепляюсь от двери и юркаю под одеяло. Охо-хо! А вечер-то обещает быть значительно интереснее, чем я рассчитывал!
Если бы меня спросили, что ярче всего запомнилось из той ночи — то это точно не эфирное сражение на улицах Петербурга. Хоть оно и было впечатляющим.
Скажем так: Наташа и Анна оказались куда более увлекательными собеседницами, чем можно было подумать. Особенно после второй бутылки вина.
Уверен, даже самые умелые практики императорской гвардии не могли бы создать такое пламя, какое разгорелось в скромной петербургской спальне. И, даже я, проживший ту ещё жизнь, остался доволен.
Как правильно заметила Наташа где-то после восьмого бокала — молодое тело имеет свои неоспоримые преимущества. Ранение в бок не стало помехой для общего процесса.
Впрочем, джентльмен не обсуждает подробности таких вечеров. Скажу лишь, когда первые лучи солнца пробились сквозь щели в защитных панелях, все мы были вполне удовлетворены совместным времяпрепровождением. Особенно я, побывав то в одной, то в другой, ещё и с разных сторон.
Утренний свет заливает маленькую кухню. Пью чай, наблюдая за пляской пылинок в солнечных лучах. В голове царит приятная пустота, а в теле — лёгкость.
— Ещё блинчик? — Анна, в домашней рубашке, с растрёпанными волосами, выглядела мило. Поставила передо мной тарелку с горячими блинами, источающими сладкий аромат.
— Спасибо, родная, — мимоходом шлёпаю её по аппетитной округлости.
Она шутливо ахнула, и подскочила к раковине. Ладони Наташи тем временем скользили по моим плечам, разминая мышцы.
— У меня всегда была слабость к раненым героям, — промурлыкала она мне на ухо. — Но ты первый, кто так быстро восстанавливается.
— Целительный эффект от ваших поцелуев, — ухмыляюсь, накалывая блин на вилку. — Кстати, бок почти не болит.
— Что удивительно, — втиснулась в разговор Анна. — Утром, когда меняла повязку, увидела, что края раны уже затянулись. Такое обычно дней пять заживает, не меньше.
— Любовь лечит, — подмигиваю ей. — Особенно с двумя красавицами сразу.
Наташа прыснула со смеху. Анна закатила глаза, но не смогла сдержать улыбку.
— Представляю лица ваших коллег, если бы знали, как именно вы реабилитируете пациентов, — и отпиваю чай, наслаждаясь подтруниванием.
— Ой, помолчи, — Анна легонько щёлкнула меня по носу. — Я, между прочим, ещё никогда не нарушала врачебную этику. Просто ты… случай особый.
— Очень особый, — отозвалась Наташа, игриво прикусив мочку моего уха. — Особенно на кухонном столе. Так классно жаришь…
— Наташка! — Анна вмиг покраснела.
— Что? Скажешь, не понравилось?
— Этого я не говорила, — Анна улыбнулась, собирая пустые тарелки. — Но немного такта не помешало бы.
Я же поднялся, чувствуя приятную усталость. Бок почти не беспокоил — кажется, интенсивная физическая активность ускорила регенерацию тканей.
— Ладно, девочки, мне пора, — и натянул рубашку, затем и китель. — Бабушка, конечно, привыкла к моим отлучкам, но всё же не стоит злоупотреблять.
— Заходи, если что, — Анна проводила меня до двери. — В смысле, если рана беспокоить будет.
— Конечно, — притягиваю её к себе и целую. — Как только бок начнёт ныть, сразу приду на обследование.
Подмигиваю и Наташке, после чего выхожу в парадную, а затем и на улицу.
Морозец-то какой, ух!
Питер сияет под зимним солнцем, как умытый. После ночного эфирного боя кое-где виднелись следы разрушений — треснувшая стена дома напротив, разбитые витрины в конце улицы. Но горожане уже спешили по своим делам, будто ничего и не случилось.
Улыбаюсь, поднимая воротник. Вот она, прелесть молодости — всё началось ранением ножа, а закончилось ночью страстных объятий. Что ж, грех даже жаловаться на такую судьбу. А проблемы — проблемы делают жизнь только интересней…