Островский. Вызов принят!

Глава 14

Мобилет отлетает в сторону, в правой руке вспыхивает зелёным мерцающим светом призванная «Жила». А в голове только одна мысль — успеть!

— Глеб! Балкон! — выкрикиваю, срываясь с места.

Словно в замедленной съёмке вижу летящие дождём на сцену щепки. И полутонный дубовый предмет мебели, желающий превратиться в надгробие.

Хлыст без замаха выстреливает в сторону уцелевших перил, вгрызаясь в них, и тянет меня вверх.

Сметая стулья, проношусь несколько метров до сцены, подхватываю певицу за талию. А дальше инерция бросает нас вперёд, под спасительный настил балкона.

Врезаюсь с размаха плечом в стену, гася скорость и не давая ушибиться девушке. Сзади пушечным выстрелом грохает врезавшийся в настил шкаф.

Еле разминулись с этим летучим гробом!

— Цела? — обращаюсь к испуганной певице. — Нигде не болит?

— Нет, — бездонные серые глаза смотрят прямо в душу, словно выворачивая её наизнанку. — Всё хорошо, меня не задело… Можете разжать руку, а то вздохнуть не получается?

— Стой, падла! — раздаётся крик сверху. — Догоню — убью!

Ослабляю хватку, давая девушке возможность двигаться самостоятельно. Лёгонькая, как пёрышко, а держится так уверенно. Будто не её только что убить пытались.

Но раздумывать об этом некогда.

— Простите, сударыня, вынужден вас покинуть, чтобы не допустить ещё одной смерти, — срываюсь с места, договаривая на ходу.

Выскакиваю на развороченную сцену. Свет в зале снова горит, давая возможность разглядеть мчащегося по балкону за типом в чёрном пальто Скороходова.

Несостоявшийся убийца, надеясь оторваться, вдруг прыгает через перила прямо в зал и бросается к столику, за которым сидят две взволнованные происходящим девушки.

Вот только новых жертв нам не хватало!

Незнакомец несётся прямо к ним, намереваясь схватить. Но даже в такой ситуации неплохо было бы смотреть под ноги.

Выстрелившая поперёк зала «Жила вцепляется пастью в опору, поддерживающую балкон. И оказывается под ногами беглеца столь стремительно, что тот не сбавляя скорости врезается замотанным шарфом лицом в пол.

Отчаянно пытается вскочить — и тут же оказывается придавленным сверху пятью пудами веса разъярённого Глеба. Приятель спикировал на противника через портал, будто коршун.

— Попался, пи…анистоненавистник! — вовремя придерживает язык Скороходов, заметив испуганных девушек. При этом ни на секунду не переставая выкручивать руку несостоявшемуся убийце. — Кирилл, сними с него ремень, надо связать, чтоб не удрал!

Оказываю товарищу посильную помощь в обездвиживании отчаянно брыкающегося злоумышленника.

Глаза незнакомца скрыты под тёмными очками. Срываю их и угощаю злодея «Вспышкой». Сопротивление под вопль о выжженных гляделках немедленно прекращается.

Глеб, пользуясь случаем, вяжет негодяя его собственным ремнём, будто повар колбасу.

Девушки с восхищением в глазах наблюдают за процессом. Одна что-то шепчет второй на ухо. Та восторженно улыбается и кивает подруге. Похоже, таланты моего напарника произвели на них нужное впечатление.

— Давай отволочём его ко входу, чтобы полиция время на прогулки по залу не тратила и гостей не пугала, — улыбается Глеб восхищённым подружкам.

Поднимаем связанного на ноги и ведём ко входу — сдать на попечение обслуги.

«Ус-спели», — шипит в голове якул.

Оглядываюсь на сцену, но там уже никого нет. Кроме намертво застрявшего в раскуроченном настиле шкафа.

— Ну ты даёшь! — восхищается Скороходов, когда мы возвращаемся к своему столику. — Если б не заметил его — конец девочке. Как вообще такой милашке можно смерти желать?

Вспоминая, как Ордос костерил Шаоси, есть у меня некоторые предположения на этот счёт. Но озвучить их не успеваю.

— Я же говорил — обычный у тебя долго не проживёт! — радостно тычет пальцем в наш столик напарник.

— Да Рандома мать двадцатигранными костями по голове! — само собой вырывается у меня при виде свежекупленного мобилета, плавающего на дне кувшина с клюквенным морсом, заказанного на десерт Скороходовым. — Попили сладенького полной кружкой!

— Без паники! — изрекает Глеб. Засучив рукав, невозмутимо извлекает аппарат и споласкивает его стаканом недопитой воды прямо над кувшином. — Морса на кухне хватит на весь зал с тройным запасом.

— Уже неплохо, — ворчу. Отбираю многострадальный аппарат, обтирая салфеткой. — А с мобилетом теперь что делать?

— Пользоваться дальше, что же ещё? — удивлённо пожимает плечами товарищ. — Попробуй сам, если не веришь.

Аппарат тут же привычно реагирует на нажатие кнопок, подсвечивая экран. Будто купание в сладком напитке было заранее спланировано для поддержания производительности на должном уровне.

— Крепкий «Орешек»! — хмыкаю уважительно, возвращая мобилет в карман. — Замечательную вещь ты мне посоветовал, дружище!

— Ой, да ну тебя! — шутливо отмахивается Глеб и, развернувшись, нос к носу сталкивается с двумя девушками, столик которых выбрал своей целью незадачливый убийца.

— Простите нас, судари, но мы с сестрой просто сгораем от любопытства, — томным голосом шепчет одна из них. — Хотим узнать, где вы научились вязать такие крепкие узлы?

***

Услада Крапивина сидит в гримёрке, задумчиво теребя родовое кольцо с изображением маленькой, похожей на орешек, птички.

О происшествии на сцене нет смысла переживать. Фамильная магия призывает такой прочный щит, что, даже если здание рухнет целиком, вреда она не получит.

Только в этот раз она не успела ничего предпринять. Потому что её спаситель оказался быстрее мысли.

Причём, буквально.

Но самое обидное — в темноте под балконом она не разглядела его лица. Только мелькнувшую напоследок неприметную одежду. А после пришлось последовать за обслугой, проявившей чрезмерную заботу о дорогой гостье.

Даже «спасибо» человеку сказать не дали.

В памяти всплывает его приятный и звучный голос. Жёсткий и бескомпромиссный тон даёт понять: о других он заботится больше, чем о себе.

Такой человек мог бы петь со сцены, завораживая зрителей не хуже неё.

— Чтобы не допустить ещё одной смерти, — негромко повторяет девушка, стаскивая с головы светлый парик и сеточку для волос.

Встряхивает рыжими кудрями, скрытыми от поклонников, и отправляется к туалетному столику снимать макияж.

Полчаса спустя с чёрного хода ресторана выходит изящная дама в неприметной одежде. Её веснушчатое лицо скрыто лёгкой вуалью. Женщина усаживается в ожидающий её автомобиль, который тут же трогается с места.

Ещё через пять минут та же дама забирает у портье гостиницы «Сибирь» ключи от номера на имя Елизаветы Орешкиной. И в глубокой задумчивости поднимается на третий этаж.

В её голове вьются разрозненные слова. Они ещё не обрели форму, но уже полнятся той силой, которой со сцены наповал сражает слушателей голос.

Её собственный голос.

***

Наконец-то вечер становится таким, как планировался изначально: весёлым, сытым и слегка расслабленным.

Еда, доставленная с кухни за счёт заведения, превосходна, так что уплетаем за обе щёки. В смысле, культурно ужинаем в компании милых девушек.

Которые в этот раз льнут к Глебу с двух сторон сразу. Он не то чтобы думает от них отбиваться, наслаждаясь фанфарами в свою честь.

А я…

Я верю в тебя, друг! Тебе хватит сил и день простоять, и ночь прое… гх-м, достойно выдержать, в общем.

Будто не желая разочаровывать меня в предположениях, довольный портальщик соловьём заливается, развлекая девушек байками о наших приключениях.

Важную информацию — о наших способностях и тому подобном, тем не менее, держит при себе. Ну и правильно. Нечего об этом знать незнакомкам, пусть даже и весьма соблазнительно выглядящим.

— И тут он срывается с места, а лапы так и стоят, к земле примёрзшие!— Да, Скороходов умеет рассказать так, что чувствуешь себя в гуще событий. — А Кирилл из второй пушки — бах! — и прямо между глаз его наповал!

Девушки синхронно охают от волнения и восторга, прижавшись с двух сторон к Глебу, — аж корсажи платьев трещат. Во взгляде напарника начинает сквозить призыв о помощи.

Что ж, друг познаётся в беде.

— Мы собирались остаться в городе на ночь, чтобы продолжить наши дела завтра, — деликатно перевожу разговор в более практическую плоскость. — Не знаете, есть ли поблизости хорошая гостиница?

Девушки знают.

Они приехали в Москву на целую неделю, сняв номер в «Сибири», что в двух кварталах отсюда. Поэтому час спустя, после сытного ужина и вороха рассказов о бурной студенческой жизни Глеба, отправляемся туда — проводить наших собеседниц и устроиться на ночлег.

Выходя из зала, ещё раз оглядываюсь на сцену.

Надеюсь, певица в порядке. Пусть не пострадала физически, но покушение на собственную жизнь — не то событие, что легко осознать и пережить. Особенно посреди казавшегося безопасным города.

Но такой голос не способен умолкнуть, даже если весь мир обратится в прах. Если бы он существовал в моём старом мире — Ордосу никогда бы не удалось подмять его под себя.

Номера нам выделяют на разных этажах. Глеб оказывается на втором, а я — на третьем, в самой дальней от лестницы комнате.

Обречённого на бессонную ночь Скороходова девушки едва что не под руки утаскивают за собой. Обернувшись, он бросает в мою сторону извиняющийся взгляд.

Одобрительно поднимаю большой палец вверх: не посрами честь героя дня, друг. И со спокойной душой поднимаюсь на третий этаж.

Перешагивая предпоследнюю ступеньку, вижу, как распахивается дверь ближайшего номера.

Рыженькая кудрявая девушка с россыпью веснушек на лице выскакивает в коридор и, что-то бормоча под нос, шагает вперёд. Но там, где, по её расчётам, должен быть пол, — уже ступенька.

Теряя равновесие, она заваливается вперёд — но я успеваю обхватить её рукой за талию, не давая упасть вниз.

— Цела? Нигде не болит? — спрашиваю у неё.

И вижу, как широко распахиваются серые бездонные глаза, в которые уже смотрел парой часов раньше в тени балкона на разрушенной сцене.

Да не может быть!

— Как… Это опять вы? — она делает шаг назад в коридор. — Вы что, за мной следили?

— Даже в мыслях не было! — сходу отметаю все подозрения в свой адрес. — Просто это ближайшая к ресторану гостиница. Вас она, видимо, тоже этим привлекла?

— Именно так, — певица смотрит на меня изучающим взглядом, будто решая, достоин ли я следующего вопроса. — Могу ли я рассчитывать, что вы не станете разглашать окружающим тайну моей личности?

— Разве я посмею? — склоняю голову в почтительном приветствии. — Кирилл Островский, к вашим услугам.

— Елизавета Орешкина, младшая дочь отставного артиллерийского офицера, — протягивает она тонкую руку. — Выступаю с песнями собственного сочинения под псевдонимом Услада Крапивина.

Легко прикасаюсь губами к прохладной мраморной коже, заставляя девушку вздрогнуть от неожиданности.

Псевдоним, значит. Ещё и выглядит в реальности совсем по-другому.

Тяжело, наверное, жить меж двух огней. Рвущийся наружу поток мыслей не даёт молчать, а высказать их от своего имени по какой-то причине невозможно.

Сложная ситуация, но вряд ли я чем-то могу здесь помочь. Тут специально обученный человек нужен.

— Куда же вы так торопились, не разбирая дороги, сударыня? — интересуюсь с осторожностью. — Или вас снова преследуют?

— К счастью, нет, — выдыхает она.

И продолжает запальчиво:

— Поверьте, я понимаю, как это выглядит со стороны. Но даже тот идиот с балкона не сумел бы причинить мне вреда. Хотя это вовсе не означает, что я не благодарна вам за спасение тогда, на сцене, и только что. Но сейчас нужно закончить начатое — так что простите, мне нужно идти.

Решительным шагом она спускается по лестнице в холл первого этажа и о чём-то общается с человеком у стойки регистрации.

Что ж, раз дама в порядке, — не буду ей мешать.

Отправляюсь в свой номер готовиться ко сну. Тщательно осматриваю окно и шкафы, не найдя по итогу никаких подозрительных вещей.

Едва успеваю снять куртку и положить сумку на тумбочку рядом с кроватью, как снова раздаётся стук в дверь. Открываю — и опять вижу на пороге свою новую знакомую.

— Обещаете не смеяться? — спрашивает Елизавета, нервно теребя в руках кончик собственного пояса. И, не дожидаясь ответа, продолжает. — Только представьте: впервые за всё время, что пишу, я не могу собраться с мыслями. И мне снова требуется ваша помощь.

— Что я могу для вас сделать? — вежливо отступаю в сторону, впуская гостью внутрь. — До сих пор переживаете, что идиот с балкона пытался вам навредить там, где должно быть безопасно?

— Всё не совсем так. — Она смотрит мне в глаза, боясь задать вопрос, но затем всё же решается. — Скажите, Кирилл, в чём, по-вашему, заключается важность человеческой жизни?

Всякого можно ожидать от вторгшейся вечером девушки, но такого вопроса — в последнюю очередь!

— Всё очень просто, — жестом предлагаю гостье сесть на единственный стул. Сам устраиваюсь на краешке кровати. — Пока ты жив, всегда есть шанс изменить текущее положение дел. А мёртвые, увы, не могут ничего. Только удобрять собой почву.

— Вам приходилось убивать? — смотрит не мигая Елизавета. — Отец говорит, что иногда лишь такой ценой можно спасти множество других людей. Простая арифметика: один погибший принесёт покой тысячам живых. Единственный человек во благо всего мира — очень выгодный размен, не правда ли?

С трудом подавляю внезапно попытавшийся прорваться наружу гнев. Подобные рассуждения как раз в духе ублюдка Ордоса.

— Жизнь несколько сложнее математики, — отвечаю максимально спокойно. — Никто не сможет точно предсказать, как поступят спасённые люди. Можно осудить уже совершённый человеком выбор. Но нельзя просто отобрать возможность выбирать у тех, кто ещё ей не воспользовался.

— Но он хотел отобрать! Хотел помешать мне выступать дальше! — слова даются моей гостье со всё большим трудом.

Слёзы катятся по щекам, плечи мелко подрагивают, но она даже не пытается это скрыть.

— Почему всегда так происходит? — продолжает. — Почему опять за меня решают — петь или нет? Что ещё нужно сделать, чтобы меня оставили в покое?!

Встаю, извлекаю из прикроватной тумбочки полотенце. Протягиваю его Елизавете за неимением платка.

— Всегда непросто осознавать, что не все люди милы и добры к другим, — произношу мягко, пока она комкает полотенце тонкими пальцами. — Реальность часто неприглядна. Но это не повод мириться с возникшим положением дел.

Задумываюсь на мгновение и добавляю:

— Пока ты помнишь, что дают людям твои песни — никто не сумеет заставить тебя молчать.

Внимательно слушавшая меня девушка отмирает и, будто разом смутившись, промакивает влажные глаза.

А у меня внезапно открывается второе дыхание.

И мысль облекается в слова без участия разума.

— Слушая твой голос сегодня в ресторане, мне хотелось свернуть горы, чтобы закончить начатое. Именно пение тогда позволило ощутить, что добиться успеха — посильная и выполнимая задача.

Улыбаюсь собственным мыслям и продолжаю, пока вдохновение не ушло:

— Так что чем больше людей затронет твой голос, тем слабее станут те, кто желает причинить вред одной славно поющей девушке и всему миру вокруг.

Елизавета отнимает мокрое полотенце от лица, недоверчиво глядя на меня.

— Знаете, Кирилл, я в первый раз смогла проговорить то, что меня мучило почти всю жизнь. Действительно, силы порой покидают, но теперь понятно…

Она встаёт со стула и подступает вплотную, не отводя взгляд. Её голос становится ниже и проникновеннее:

— Даже проза жизни порой может стать музыкой для уставшей певицы.

Долгий поцелуй, последовавший за этим признанием, не даёт мне ничего ответить. А после слова просто становятся не нужны.