Перелетная птица-3

Глава 16 За все приходится платить

Война в Европе продолжалась до сих пор.

Александр учил историю как все, то есть очень плохо, и у него отложилось, что боевые действия завершились… э-э-э… кажется… вроде бы в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

На дворе был уже май тысяча девятьсот двадцатого, а вялая окопная мясорубка в Европе всё продолжалась. В газетных сообщениях и из радиоточек слышались смутно знакомые топонимы: Седан, Марна, Сомм, Ипр, труднопроизносимые названия итальянских перевалов, и всё это привычно, вяло, на третьих-четвёртых страницах газет. Оно и понятно: Россия не воевала на своей территории, разве что где-то геройствовал флот, авиационные полки, укомплектованные исключительно добровольцами и добровольческие же бронекавалерийские части. Да и то сказать: служить в офицерском звании и не пожелать принять участие в войне стало очень и очень неприлично. Таких офицеров быстренько задвигали в задние ряды, а там уже дело пахло либо переводом в отдалённую дыру, откуда нельзя выбраться даже теоретически, либо вообще увольнением. То же самое стало с гражданскими лицами, громко кричащими о своём патриотизме. Такие быстренько получали повестки военкоматов, и как минимум, попадали на полгода в жёсткие, мозолистые руки весьма неучтивых унтеров в запасных полках. Журналисты, пишущие о войне прошли через учебные лагеря поголовно. В тех нередких случаях, когда они пытались подкупить военное начальство или тупо сбежать, шутки прекращались и начинались уже разборки судебные. Несколько десятков взяткодателей и дезертиров пополнили ряды каторжан и теперь периодически рассылали покаянные письма по всем возможным инстанциям и редакциям, а кое-кто и важным персонам. Но были и менее суровые приговоры. Около сотни профессиональных сотрясателей воздуха обеих столиц отправились на общественные работы в виде подметания оживлённых улиц с последующим запретом заниматься общественной и издательской деятельностью.

В этой обстановке объявление четой Павичей о созыве большой пресс-конференции вызвало немалый ажиотаж среди репортёров всех отечественных и иностранных изданий, аккредитованных в России. Как уже стало привычно, журналистов собрали в большом и очень удобном помещении, в данном случае конференц-зале Института Космических Исследований, построенном в Тёплом Стане. Гостей доставили на роскошных двухэтажных автобусах, построенных по эскизам Александра. Когда-то его воображение поразил сухопутный пассажирский дредноут «Неоплан Мегалайнер», и здесь он заказал пару таких машин для личного пользования — чтобы иметь возможность путешествовать в полном комфорте вне радиуса действия железных дорог. Автобусы получились отличными: удобными, комфортными и при этом весьма проходимыми. Каждый экземпляр получил собственные имена, на этот раз в честь дочерей Агаты — Джесси и Эвелин. Ещё до окончания проектирования и сборки заказанных машин, на Александра вышел начальник автомобильного департамента «Полярной звезды» с просьбой разрешить строительство большой серии автобусов. Как выяснилось, слух о необыкновенных автобусах мгновенно облетел начальников высокого уровня в России и её союзников, ведь всем памятен успех дизель-поездов, предложенных тем же автором. Многим руководителям высокого уровня приходится ездить не просто далеко, а очень далеко. Так что многие послали личных представителей освидетельствовать такую полезную машинку, а коли выяснилось, что она действительно хороша, то и кинуть заказ.

Александр капризничать не стал, и теперь «Эвелин» в варианте салон-автобуса на четыре VIP-персоны и «Джесси» на восемьдесят посадочных мест строились в три смены. Их количество достигло трёх тысяч в России и союзных государствах, и казалось, что вал заказов не кончится никогда. В Североамериканских Штатах были построены три завода по сборке «Эвелин» и «Джесси» — два на Восточном побережье и один на Западном. Американцы очень быстро поняли пользу таких машин и стали использовать их для междугородного сообщения. А Александр только улыбнулся: в том мире все подражали американцам в деле железнодорожного строительства, авиации и автомобилей, в том числе и автобусов. В этой реальности безусловным лидерством они обладали только в области железных дорог. Но не такого сорта люди американцы чтобы смущаться и пасовать перед чужими успехами и теперь за океаном развернулась конструкторская гонка — кто лучше и качественнее сделает новейший дальнемагистральный автобус, вернее линейку таких машин. Ну да Александр желал им только успехов: люди делают доброе дело.

Репортёры разместились в партере зрительного зала. Туда же добавилось немало сотрудников института, а галёрки заполонили студенты московских институтов и университета. Под гром горячих аплодисментов и восторженных криков Александр и Агата вышли на сцену и уселись в приготовленные им кресла рядом со столиком. На столике стояли бутылки с напитками и стаканы. У кресел стояли микрофоны — всё было готово к плодотворной работе. В зале между рядами также стояли микрофоны для тех, кто пожелает задать свой вопрос и к ним уже начали занимать очередь наиболее предприимчивые работники пера и блокнота. Александр вспомнил: ещё не принято «занимать очередь», жаждущие благ или информации пока ещё «встают в хвост».

Свою речь он хотел начать так: «Дамы, господа и представители бесполых форм жизни…», но не решился. Побоялся, что публика не доросла до такого юмора, а потому начал вполне традиционно:

— Судари и сударыни, позвольте вас приветствовать! Полагаю, все уже знают, что послужило причиной нашего сбора, а потому сразу перейду к делу. Брошюры с техническими данными нашего самолёта, который я традиционно назвал «Агата» с присвоением номера, указывающего на его очерёдность в линии наследования этих машин. За моей спиной висит карта с нанесённым на ней маршрутом, и все видят зияющую лакуну в этом маршруте: от испанской границы до Москвы. Сразу скажу: кусочек маршрута от Мадрида до границы с Францией мы нанесли чисто автоматически, поэтому лакуна насколько обширнее. Мы ещё не решили куда повернём после сброса вымпела над столицей Испании — на север или на юг. В одном случае нам придётся огибать весьма недружелюбную Великобританию, в другом случае не менее враждебно настроенную Италию. По расстоянию оба маршрута примерно равны и особой выгоды не обещает ни один из них.

Александр оглядел зрителей, они внимательно слушали, многие репортёры стенографировали речь в блокноты. Впрочем всех ждёт сюрприз: на выходе из конференц-зала делающие смогут купить магнитофонную запись речи и сам магнитофон для воспроизведения. Любопытно, сколько из подготовленных трёхсот магнитофонов останется не раскупленными?

— Но я сказал о завершающем, самом коротком и безопасном этапе, а до того нам придётся обогнуть всю планету. Взлетим мы из Москвы, и полетим на восток, склоняясь к югу. Над Токио, нежно любимым нами со времени знаменательного перелёта, мы сбросим приветственный вымпел и примем топливо с самолёта-заправщика. Второй вымпел мы сбросим над Гонолулу, это город на Гавайских островах. Третий вымпел будет сброшен над Вашингтоном, там же мы заправимся ещё раз, и этого керосина нам хватит до Москвы. Мы непременно поприветствуем столицу Португалии ибо безмерно признательны этой стране, её и народу и правительству за горячую встречу во время первого нашего полёта до Нью-Йорка. Напомню присутствующим, что мы были пожалованы португальскими графами и высшими орденами этой державы, и с гордостью носим эти титулы и ордена.

Александр коснулся колодки с орденскими планками на своём мундире, и Агата повторила его жест.

— Мадрид мы во время первого своего перелёта не поприветствовали, о чём безмерно сожалеем, но непременно сделаем это, на сей раз. Вот, вкратце, и весь наш план на беспосадочный перелёт, который мы изначально планировали по семидесятой параллели. Благодаря гению и трудолюбию учёных, конструкторов и инженеров, создавших газотурбинные двигатели, мы получили возможность увеличить маршрут почти в два с половиной раза, а потратим на него всё те же семьдесят часов. Пользуясь случаем я хочу поблагодарить всех причастных к созданию моторов, самолётов и бесчисленного множества приборов, которые мы будем использовать в этом полёте. Заодно поприветствую галёрку, где сейчас находятся студенты. Господа! Вскоре вы вступите в элитный и весьма привилегированный клуб создателей новой техники, вам предстоит создавать новую технику, раздвигать горизонты достижимого и вообще, вероятного.

— У-у-у!!! — восторженно взвыла галёрка, да так громко, что отдельные слова, крики и прочие проявления приязни потонули в неразличимом шуме. Партер разразился аплодисментами. Улыбающийся Александр дождался, когда шум достигнет максимума, и вот-вот пойдёт на спад, только после чего поднял руку, а когда настала тишина, закончил:

— Это главное, что я хотел поведать почтенному собранию. А теперь прошу задавать вопросы. Только не забывайте представляться, ведь нам с супругой надо знать с кем мы общаемся.

— Алоизий Саймонс, «Вашингтон пост». Мистер Павич, читатели моей газеты часто задают вопрос: в какую сумму обошелся вам самолёт «Агата Четвёртая»?

— Вообще-то это коммерческая тайна, но лично вам по секрету я её открою: именно этот самолёт, включая его двигатели, радиостанцию, автопилот, установку для производства авиационного керосина и другие вещи были израсходованы два с половиной миллиона золотых рублей. Но! На базе «Агаты Четвёртой» уже создаётся пассажирский самолёт, способный без промежуточных посадок долететь из Москвы в Нью-Йорк, а уж западное и восточное побережье Североамериканских Штатов свяжет надёжно и не очень накладно для пассажиров.

— Но позвольте! Сколько же пассажиров планируется в таком самолёте, для достижения коммерческой эффективности?

— На первых порах около двухсот. Правда, к величайшему нашему сожалению, придётся отказаться от отдельных кают. Все пассажиры будут находиться в общем пространстве и сидеть будут в креслах, впрочем, позволяющим спать в положении полулёжа. Агата сейчас продемонстрирует возможности такого кресла.

Агата нажала рычажок, и, надавив на спинку, опустила её. Потом она снова вернула спинку кресла в прежнее положение.

— Как видите, такую операцию может произвести и женщина, так как ничего сложного в этой операции нет, да и физические усилия невелики.

— Анастасия Сергеевна Терехова, московское отделение международного журнала «Стильные вещи ХХ века». Если позволите, мой вопрос к Агате Юрьевне.

— Готова слушать и отвечать. — склонилась к микрофону Агата.

— Вся Европа затаив дыхание следит за ростом вашего сына Юрия. Мы следим за ним с момента, когда появились первые слухи о беременности, а это произошло после вашей блистательной эпопеи на острове Корву. Расскажите нашим читателям, кок дела у Юры и как он относится к тому, что его мама вместе с папой совершает подвиги всемирного масштаба?

— Несколько неожиданный вопрос, Анастасия Сергеевна, но поверьте, очень приятный. Юре уже четыре года, он здоров, активен и очень-очень любознателен. Мальчик весь в папу — красив, умён, решителен и бесконечно обаятелен. У него абсолютный слух и прекрасный голос. Мальчик разучил уже не менее сотни детских песен и неутомимо обучает им своих друзей, а друзей у него — вся малолетняя округа. Мы не стараемся ускорить развитие мальчика, более того: считаем так называемые «развивающие технологии» опасной и вредной ересью. Но дети играют в школу, и Юра во время этих игр выучил русский и немецкий алфавиты и научился читать на двух языках. Он не один такой в этой компании. Пятилетний сын нашего дворецкого и четырёхлетняя дочь одной из горничных демонстрируют похожие успехи. Сразу скажу, эти дети получат всю возможную помощь в своём развитии и образовании. Что касается наших с Александром Вениаминовичем отлучек, то сын, конечно же, расстраивается, но он умный мальчик и отпускает нас, ведь мы выполняем свою работу. Кстати Юра уже выдвинул грандиозную идею: тот, кто соберёт какое-то количество листовок, которые мы сбросим с приветственными вымпелами, сможет по почте обменяться с такими же предприимчивыми людьми в других городах. И вот тот, кто соберёт все наши листовки, сможет претендовать на нашу специальную награду. Право, не знаю, как относиться к этому замыслу, да и не представляю, откликнется ли на него хоть кто-то.

В зале вспыхнул шум: люди оживлённо обсуждали слова Агаты. Александр подмигнул жене: держись, мол, я с тобой! Агата тепло улыбнулась в ответ. Они искренне гордились сыном, а Александр, знакомый с рекламными и информационными технологиями будущего, был уверен в успехе задумки Юры. Теперь бы придумать, как сделать из предстоящей суеты с листовками нечто достойное, а в идеале — полезное для страны.

— Клаус Ремке, «Берлинер моргенпост». Меня безмерно огорчило то обстоятельство, что вы не пролетите над Берлином и не приветствуете немцев. Однако мой вопрос, адресованный как его сиятельству, так и её сиятельству, о другом. Появились странные слухи, что вы сворачиваете отношения с германскими авиастроительными компаниями и авиаперевозчиками. Наши читатели хотят знать: так ли это?

Агата подняла руку:

— Вы позволите ответить мне одной? Уверяю, я озвучу нашу общую семейную позицию, подкреплённую всей мощью Российской империи.

Она посмотрела на журналиста и на гостей в зале и продолжила:

— Господа и дамы, решительно и однозначно утверждаю, что любые слухи о сворачивании наших отношений со Вторым Рейхом и шире — с Германией, являются злонамеренной ложью. Кто бы ни распространял такие слухи, они являются лжецами, какие бы цели они ни преследовали. Одновременно я хочу обнадёжить наших германских друзей. Каким бы мы ни полетели маршрутом, мы непременно посетим Берлин.

Вопросы следовали один за другим и на все давался обстоятельный ответ. Кое в чём пришлось слукавить, но в целом ответы были честными.

— Гуго Карпентер, специальный корреспондент «Нью-Йорк Таймс». Мистер Павич, что вы скажете о перспективах русско-американских отношений? Я имею в виду большую статью лорда Уинстона Черчилля о том, что равноправные отношения между Россией и САСШ являются чем-то противоестественным и незаметные пока противоречия непременно выльются в виде войны.

— Да, я читал эту статью, написана она остроумно, даже с блеском, за что автору моё искреннее восхищение. Но мысли высказанные в статье более чем спорны. Главный тезис статьи уже вызывает недоумение. Я говорю об утверждении, что англосаксы являются солью земли и самим господом предназначены управлять миром. Но возникает вопрос: кто нашептал мистеру Черчиллю эту мысль, уж не Сатана ли? Или англосаксы, вернее их элита настолько слилась с евреями, что вообразила себя ими?

— Что вы имеете в виду?

— Тот непреложный факт, что богоизбранным народом в Ветхом Завете назван только один. Более из существующих ныне этносов, кроме евреев, нет ни одного народа, упомянутого в Библии.

— Ха-ха-ха! Это верно замечено, мистер Павич.

— То есть мы выяснили, что мистер Черчилль является пошлейшим самозванцем. Смотрим далее: именно этот человек вверг свою Родину, Великобританию, в тяжелейший кризис и безнадёжную войну. Британия уже потеряла половину колоний, Австралия, Канада и Новая Зеландия уже объявили о курсе на независимость. Полагаю, что мистер Черчилль затаил лютую ненависть к Североамериканским Штатам и желает вам военного положения, развала, экономической депрессии и обнищания населения, то есть всего того во что он вверг прежде великую империю. Я, так уж сложилось, по личным причинам не люблю Великобританию. Но я никогда не желал ей того позора и поругания, в которые она впала трудами мистера Черчилля и его безумных соратников.

— Но что вы скажете о перспективах американо-русских отношений?

— Скажу, что они имеют самые блестящие перспективы. Да, у нас возможны размолвки и ссоры. Более того: они будут непременно, как бывают размолвки даже между кровными родственниками. Это жизнь. Значит, нам следует быть терпимыми, предупредительными друг к другу — как и положено воспитанным людям, умеющим глядеть далеко вдаль. И всегда нужно помнить, что от нашей вражды выиграют совсем другие люди.

— Андрей Порфирьевич Судаков, «Вестник Верхнеправоторского Колодезя». Александр Вениаминович, планируемый вами перелёт, никак не связан с идущей в Европе войной. Если можно так выразиться, этот полёт совершается во славу и на благо всего человечества. Вопрос мой таков: Вы не пытались испросить разрешения французских властей с тем, чтобы они разрешили пролёт над своей территорией?

— Увы и ах! На запрос нашего МИД, переданный через посла Португальской республики, последовал прямой и недвусмысленный ответ. Его смысл таков: Франция запрещает нам таковой пролёт, а в случае нарушения запрета, их вооружённые силы применят все имеющиеся силы и доступные средства, чтобы прервать наш, а далее цитирую дословно: «незаконный и агрессивный полёт». Конец цитаты.

— Возмутительно! На вашем месте я бы сделал нечто такое… В общем, выразил всю меру негодования наглостью лягушатников.

— Ничего, господин Судаков. Жернова господа мелют медленно, но очень мелко. Франция, по привычке считает себя великой державой, не замечая, что больше так не считает никто или почти никто. Поверьте, рано или поздно мы сделаем нечто, указывающее истинное положение этой страны в системе мировых отношений.

— Клара фон дер Кроннберг, берлинский журнал «Дамские сплетни». Между прочим, тираж руководимого мною журнала составляет пятьдесят две тысячи экземпляров! Ваше сиятельство, дамы всего мира знают, что вы назвали серию рекордных самолётов в честь своей супруги. В честь приёмных дочерей названы великолепные автобусы. Поведайте нам, что вы намереваетесь назвать в честь своего сына?

— Для начала, как консультант с правом решающего голоса в международном издательском консорциуме «Стильные вещи двадцатого века», предлагаю вам деловой и творческий союз.

— С радостью его принимаю!!! — у осчастливленной журналистки даже голос взвился на немыслимую высоту — Но не будет ли возражать её сиятельство?

— Подтверждаю приглашение нашего консультанта, а заодно проинформирую всех присутствующих: на самом деле мой супруг и повелитель является главным генератором идей в этом издании. — Агата величественно склонила голову — Однако вы ещё не ответили, Александр Вениаминович. Прошу вас, продолжайте.

— Действительно. Мы хотели объявить об этом после кругосветного перелёта, но коли так сложилось, сообщаю сейчас. В честь моего сына уже назван проектируемый, но ещё не построенный ракетоплан, на котором, первый раз в истории, в космос поднимется человек.

— Ах! Как это романтично!

— Видите ли, Клара, неловко в том признаваться, но я, пользуясь служебным положением, составляю протекцию своим родственникам.

В зале грохнул смех — присутствующие оценили шутку Александра. Смеялась и журналистка, влюблёнными глазами глядя на него.

«Ещё одна жертва обаяния моего верного и преданного мужчины. — не без самодовольства подумала Агата — Но к колбасникам он попадёт только под ручку со мной, и никак иначе. Впрочем, будет лучше, если он будет прикован ко мне цепями».

Между прочим, германская контрразведка отыскала того «лишнего» фотографа, что присутствовал на «фотосессии» в Сан-Суси, когда Александр там гостил, возвращаясь из кратковременного британского плена. Контрразведчики отыскали и фотоплёнки, правда операция по их поиску и доставке с территории Швейцарии обернулась каскадом необыкновенных приключений, в духе ещё не написанных романов про неуловимого и всепобеждающего Джеймса Бонда. Хотя… Может они, и будут написаны, во всяком случае, Агата не раз прикидывала, кому можно поручить такой литературный и кинематографический проект, и какую долю приближения к истинным событиям можно разрешить исполнителям.

Ещё одной, те сказать, заключительной тайной в этой шпионской истории стала судьба пяти катушек плёнки, переданных лично Александру Вальтером Николаи, руководителя спецслужб Второго Рейха. Александр отдал их Агате для уничтожения, да и забыл об этой суете, занятый, на его взгляд, действительно серьёзными делами. А вот Агата не забыла, потому что на целом свете не было для неё дела важнее и серьёзнее. Фотоплёнки, после длительных размышлений и метаний она уничтожать не стала, хотя первый порыв был именно таким. Напротив, плёнки были переделаны в диафильмы, и она иногда их пересматривала. Нечасто, зато все подряд. И, надо признать, кое-что из увиденного Агата почерпнула для себя. Результат применения новых навыков оказался выше всяких похвал, но благодарности за науку она отнюдь не испытывала.

От размышлений её оторвал вопрос адресованный ей:

— Масатиши Абэ, газета «Токио симбун». Мой вопрос адресован её светлости Агате-доно. Вы позволите?

— Вы меня обяжете, Масатиши-сан! — поклонилась Агата — Прошу вас, спрашивайте!

— Возникли довольно устойчивые слухи о том, что палата лордов может рассмотреть вопрос о лишении вас, многоуважаемая Агата-доно титула графини. Мы, японцы, глубоко возмущены этими планами. Что вы скажете по сему поводу?

— Я извещена о таких разговорах, Масатиши-сан, и сразу скажу, что они мне отвратительны. Дело не в том, что таким позорящим способом, при полном отсутствии вины, могут наказать именно меня. Дело в том, что право принимать решения, являющиеся прерогативой короля, берутся люди низкого происхождения. Прежде чем сулить Агату Адамсон этим людям следует оглянуться и сосчитать поколения благородных предков за своей спиной. Самый родовитый в упомянутой вами шайке это Уинстон Черчилль, которого по непонятной причине называют лордом Мальборо, но права на таковое наименование он не имеет, поскольку является всего лишь внуком седьмого герцога Мальборо. Как правильно сказал мой супруг, Черчилль является пошлейшим самозванцем, он фальшивый Мальборо. Но даже если вообразить, что этот парвеню путём невообразимой подлости стал бы герцогом, всё равно мой род несравненно выше. Титул герцогов Мальборо был учреждён в тысяча семьсот втором году, а линия моих предков восходит к девятому веку от рождества Христова и царствованию Альфреда Великого. Вы японец, вам с детства знакомы понятия гиму и гири, вы прекрасно понимаете значение древности рода, а потому скажите мне: имеет ли право такой человек судить меня?

— Нет, Агата-доно! У Уинстона Черчилля нет даже теоретических прав не то, что судить, но даже просто обсуждать вас!

«Всё верно! — подумал Александр — именно для таких случаев придумана ситуационная этика. Агата всегда выступает за равноправие и истинную демократию, но в таких случаях вовсе не вредно козырнуть древностью рода».

Японец глубоко поклонился онна-бугэйся Агате-доно и вернулся на своё место. К микрофону подошел следующий репортёр. Но вопрос он задал проходной, неинтересный, да и после него спрашивали много, не без огонька, без изюминки. Под занавес встречи на сцену вышел ректор Института Космических Исследований Николай Иванович Кузнецов и обратился к Александру и Агате:

— Ваши сиятельства, я и мои друзья в свободное время любим музицировать. Когда нам сообщили, что вы согласились провести у нас пресс-конференцию, тут же возникла идея попросить вас исполнить нам песню, которая может стать гимном нашего института. Ведь вы подарили гимн морякам-балтийцам и черноморцам, а отдельно одарили экипаж парохода «Царь». Может, и нам вы сделаете такой подарок?

— Хорошо. — вставая сказала Агата — Но как быть с аккомпанементом?

— Музыканты уже ждут. — ректор сделал знак рукой, на сцену вышла группа людей с музыкальными инструментами и встали полукругом.

— Но позвольте! Вы же не знаете нот! — удивилась Агата

— В этом и заключается наш сюрприз, ваши сиятельства. Мы подхватим любую вашу мелодию. Мы изучили вашу творческую манеру и готовы рискнуть.

— Нет, нет и нет. — решительно сказала Агата — Зрители немного подождут. Думаю, им будет крайне интересно поприсутствовать на таком эксперименте.

Она подошла к учёным-музыкантам и вполголоса заговорила с ними. Спустя всего несколько минут они подняли свои инструменты и отыграли мелодию запева и припева.

— Великолепно! — решила Агата и повернулась к Александру — Алекс, перестань изображать доисторического плющера, выходи к микрофону. Надеюсь, тебе не нужно говорить название песни, которую мы нынче исполним?

— Слушаю и повинуюсь моя повелительница! — улыбнулся Александр

Он встал и подошел к микрофонам, что заранее были установлены посредине сцены. Агата встала рядом и нежно взяла его за руку, а лучи софитов скрестились на них. Отзвучал вступительный проигрыш, и зазвучал дуэт:

Светит незнакомая звезда,

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлётные огни аэродромов.

Здесь у нас туманы и дожди,

Здесь у нас холодные рассветы.

Здесь на неизведанном пути

Ждут замысловатые сюжеты.

Надежда — мой компас земной,

А удача — награда за смелость.

А песни довольно одной,

Чтоб только о доме в ней пелось.

Только теперь до Александра дошло, что эта песня как нельзя лучше подойдёт в качестве гимна Института Космических Исследований. Уже в первом стихе[1] говорится о незнакомой звезде. Значит песня о неведомой звёздной системе? Дай-то бог нашим потомкам добраться туда, а мы здесь и сейчас постараемся создать фундамент для исполнения мечты.

Припев в зале стали подпевать уже после второго куплета — вдруг стало понятно, что песня зашла, сразу стала своей.

Песню пришлось исполнять на бис — зал встал и просто потребовал повторения. Что же, надо так надо, и Павичи спели ещё раз, на этот раз с поддержкой всего зала. Особенно усердствовала галёрка — молодые, горячие, жадные до знаний и работы мужчины нашли песню, которая станет путеводной на всю их долгую трудовую и творческую жизнь.

И забыть по-прежнему нельзя

Всё, что мы когда-то не допели.

Милые, усталые глаза,

Синие московские метели.

Снова между нами города,

Жизнь нас разлучает, как и прежде.

В небе незнакомая звезда

Светит словно памятник надежде.[2]

Спустя каких то три дня, преодолев границы государств, фронты и морскую блокаду, газеты с сенсационным интервью были доставлены в рабочий кабинет особняка, стоящего посреди небольшого, но отлично ухоженного парка в центре Брайтона. Хозяин кабинета спросил секретаря, принесшего стопку газет:

— Джером, отчего мы так старательно отводите глаза от этих жёлтых листков, всё так плохо?

— Откровенно скажу, сэр, могло быть хотя бы чуточку лучше.

— Вот как? В таком случае дать мне три четверти часа и никого ко мне не пускать, даже если сюда придёт сам король.

— Как прикажете, сэр.

Секретарь вышел, тщательно закрыл не только дверь в кабинет, но и дверь в тамбур, что обеспечивает звукоизоляцию помещения на случай важнейших переговоров. Только тогда его губы тронула злорадная улыбка, и он прошептал:

— В кои-то веки о тебе написали правду, да такую, что она просто пришпилит тебя к потолку! И поделом!

Впрочем, он занял место за своей конторкой и тут же напустил на себя вид озабоченный и деловой. А хозяин кабинета принялся за газеты, читая одну за другой. Уже на первой — «Вашингтон пост», его скрутило в судороге злобы. «Берлинер моргенпост» вогнала цвет его лица в свекольный оттенок, а добила «Токио симбун».

— Это я «пошлейший самозванец и фальшивый Мальборо»? Я??? — сведёнными губами проскрипел он.

Уж чего Уинстон Черчилль не терпел, так это намёков на второсортность своего дворянства и отсутствие титула. Да, он член палаты лордов, но, что называется, заднескамеечник. Всю жизнь он тащил службу и зубами грыз конкурентов в надежде получить вожделенный титул, но тщетно. А тут мерзкая представительница старинной аристократии… Да как она посмела не сдохнуть до сих пор?… С размаху тыкает его носом в прямое и недвусмысленное доказательства его неполноценности! Да, у него была идея протолкнуть через палату лордов решение о начале расследования изменнической деятельности графини Адамсон. Лишения титула он и не собирался инициировать, поскольку и за худшие преступления такого не делали. А вот конфисковать имение — это да. Уинстон знал, что графиня Адамсон очень дорожит своим поместьем, вот пусть и помучится. Но теперь нельзя. Во-первых, потому что подлые враги и завистники в палате лордов даже не допустят этот вопрос до рассмотрения в качестве пункта повестки дня. А могут поступить ещё хуже: поднимут газетную шумиху вплоть до публикации этой трижды проклятой пресс-конференции.

— Проклятая змея! Я всё равно доберусь до ваших шкур и крепко их попорчу! — прохрипел он кривя синеющие губы.

Голову сдавил раскалённый обруч, в глаза будто бы насыпали крупного песка.

— Чёрт, как не вовремя! — и последним усилием политик дотянулся до кнопки селектора с ненавистным клеймом «Полярной звезды» — Джером, позовите врача, мне дурно! — слабым голосом сказал он.

Домашний врач прибежал через минуту — его покои располагаются неподалёку, да и секретарь заранее предупредил, что услуги эскулапа могут понадобиться очень скоро. Так что спустя короткое время сэр Уинстон Черчилль занял место на специально для такого случая купленной кровати. В вены вошли иглы шприцов с лекарствами, потом иглы капельниц, и через полчаса врач повернулся к секретарю, стоящему над плечом:

— Приступ мы купировали, думаю, теперь всё будет в порядке.

— Надолго ли это?

— Как минимум две недели.

К вечеру больной открыл глаза, и найдя взглядом как раз в этот момент зашедшего секретаря, проговорил слабым голосом:

— Джером, немедленно позовите ко мне Малколма Хеллвонтера.

— Сэр, вам нельзя волноваться! — ужаснулся секретарь.

— Вздор! Если я не отдам распоряжение, то точно сдохну, а распоряжусь и успокоюсь… на время.

Малколма Хеллвонтера, наёмника, выполняющего разные «особые поручения» лорда, секретарь вызвал заранее. Не нужно обладать семи пядями во лбу, чтобы понять, что прочитав такие статьи в газетах, шеф воспылает жаждой мести.

— Вызывали? — вытянулся у кровати наёмник.

— Мы обсуждали варианты упокоения Павича, так выбери самый надёжный и быстрый вариант. В деньгах не ограничиваю. Ступай.

И лорд закрыл глаза. Теперь он может спать спокойно — один его враг будет ликвидирован, а другой, если выживет в готовящейся мясорубке, проклянёт сам факт своего выживания.

[1] Напоминаю: стих — это одна строка в стихотворении.

[2] Слова: Н. Н. Добронравов, музыка А. Н. Пахмутова.