Проданная под венец

3

Минут через двадцать, когда я от ожидания мужа уже вся продрогла в тонкой льняной сорочке, край занавеси отодвигается и я вижу его.

Даркас не стал переодеваться и не убрал меч с пояса. И еще он абсолютно трезв, хотя мама рассказывала, что перед тем, как идти к невесте жених с друзьями распивают как минимум пару бутылок эльфийской настойки.

А еще редкие мужчины моются после того, как отпускают беззаботность с другими женщинами и идут на консуммацию с запахом чужих женщин на теле.

Так было у мамы с моим отцом. Вообще, у папы есть как минимум двое бастардов, но к великому облегчению матушки он их не признал.

Даркас опаляет меня обжигающим взглядом, проходит мимо и усаживается в соседнее кресло. Я тяну носом воздух рядом с собой, но улавливаю лишь тонкий шлейф одеколона, который чувствовала еще в зале.

Поворачиваю голову к мужу и замечаю тонкую усмешку на его губах.

Он тянется к мечу на своем поясе, отстегивает ножны и откладывает оружие в сторону, за кресло.

Я испуганно зажмуриваюсь и отворачиваюсь. Сейчас... сейчас все начнется. Тот ужас и та боль первого раза, о которых мне рассказывали старшие подружки, уже вышедшие замуж.

Нельзя кричать. Нужно просто перетерпеть, все женщины переживают это мгновение — боль и смирение наша плата за слабость.

Маму стали уважать лишь после рождения сына — моего старшего брата Алека. И со мной будет также, и со всеми другими женщинами по всему югу.

Повезет, если понесу от Даркаса в первую же ночь, это будет значить, что наш брак благословили боги, но если долго не смогу родить наследника, то стану позором семьи, как и моя сестра.

Чувствую легкое прикосновение к плечам и ногам, вздрагиваю, но тут же понимаю, что это не руки Даркаса.

Открываю глаза и вижу плед. Муж укрыл меня и не стал прикасаться — вернулся в кресло. Он отвернулся и не смотрит в мою сторону — задумчиво постукивает пальцами по подлокотникам, совсем как делал отец, когда выбирал как наказать меня или сестру за провинности.

Грудь опаляет испугом. Что я сделала не так? Почему он не стал раздевать меня?

Почему отвернулся?

Если он не возьмет меня, то крови на простыне не будет и все решат, что были правы — я не невинна. С холодной обреченностью я понимаю, что в таком случае отец не даст мне противоядия.

Сейчас моя жизнь в руках самого богатого дракона континента.

Тут задний разрез на палатке расширяется и через тайный ход в шатер протискивается Тагрос — правая рука Даркаса.

Что он здесь делает?! Если почтенные дамы узнают, что в моем шатре было двое нет, это будет не позор. Они на лоскутки меня разорвут за очернение всего женского рода.

Нет уж, если он подойдет, то я стану кричать и отбиваться и... выбегу из шатра. Уж лучше позор, чем то, что лезет сейчас в мою голову. С двумя?! Нет! Никогда. Это противоестественно.

Я сильнее кутаюсь в плед по самый подбородок и затравленно смотрю на Тагроса.

Все это какая-то беззвучная пантомима. На Тагросе нет ботинок и гости не слышат его шагов — он крадется и при этом старательно на меня не смотрит, как будто от этого зависит его жизнь.

Он идет в сторону застеленной кровати. К супружескому ложу!

Даркас не сводит немигающего взгляда с подопечного и поворачивается ко мне, ловит мой взгляд и на дне его холодно-синих глаз я снова замечаю смешинки, а на щеке проступает ямочка.

То, что случается дальше я и представить не могла... о таком мне никогда не рассказывали.

Тагрос склоняется, упираясь в простыню руками и помаленьку толкает кровать достаточно сильно, чтобы та скрипела.

От удивления мои глаза расширяются, и приходится стиснуть челюсти, чтобы рот не открылся — было бы совсем некультурно в присутствии двух благородных мужчин показать такую реакцию.

Я слышу смешок сбоку, но когда резко поворачиваюсь, то на лице Даркаса не обнаруживаю улыбки, он вообще на меня не смотрит, откинув голову он глазеет в потолок и, кажется, отсчитывает секунды.

Тем временем за шторой начинается обсуждение: женщины едко комментируют каждый звук, просачивающийся в зал из-под тонкой занавески.

— Быстро приступили, — слышу брезгливый голос одной из своих тетушек, — не к добру такое распутство.

— Но стоит отдать должное, Лайла тиха и скромна, как и подобает.

— Если бы ее заботила скромность, она бы позаботилась об этом ужасном скрипе, не позволила бы нашим ушам слышать звуки непотребщинь! — выплевывает тетушка.

— Да-да! Как она в глаза нам утром будет смотреть? — подхватывает настроение тетушки одна из дальних родственниц.

— Уверяю вас, он воспользуется ею и утром вернет семье.

Я вздыхаю и закрываю уши руками, нет сил слушать.

Что же такого я должна сделать, чтобы их мнение обо мне стало другим?! Я всхлипываю и вдруг чувствую шевеление в стороне.

Тагрос уходит и к ложу подходит мой муж, вытянув руку над простыней он одним резким движением делает надрез на своей ладони и алая жидкость капает вниз, впитываясь в ткань.

Слезы градом начинают льются из глаз, то ли из-за перенапряжения, то ли из-за крови, я испуганно вскрикиваю и поднимаюсь, чтобы подбежать к нему и отнять из рук острое лезвие.

— Что вы творите? — шепчу я, оглядывая глубокую рану на его руке.

— Не волнуйтесь, — окидывая меня взглядом сумрачных глаз тихо отвечает он, — это случится только когда вы сами захотите, и уж точно не под носом у кучки южных сплетниц.

Даркас стискивает руку, и я вижу легкое свечение, просачивающееся сквозь пальцы, а когда он разжимает ладонь рана становится в два раза меньше и уже не кровоточит.

— Слышали?! — зашумели женщины в зале. — Мне показалось или она вскрикнула?!

— Точно. И я слышала. Вот же позорница, дух разврата вселился в Лайлу, и она посмела почувствовать вожделение, не иначе! Обе дочери этого рода с гнильцой.

Я жмурюсь, чувствуя, как щеки опекает огнем из-за стыда. Даркас ведь тоже слышит все это, слышит, как старые женщины меня обсуждают.

— Идем, — слышу шепот возле уха, а когда отрываю глаза, то вижу перед собой протянутую руку.

Хватаюсь за его ладонь, чувствуя, как печет под ребрами от невыразимой благодарности. До выхода из шатра смотрю на его мужественный профиль и сердце пару раз трепыхается, как птица с подбитым крылышком.

Он проводит меня до спальни и останавливается рядом с дверью.

— Завтра утром мы отправимся в Олвирн, у вас есть ночь, чтобы попрощаться с домом.

Он на минуту застывает, словно ждет еще чего-то, в полутьме, разбавляемой лишь тусклым светом Луны из коридорного окна я вижу, что он смотрит на меня, отпускает мою руку и разворачивается уходить, когда я чувствую, как с диким ревом меня пронзает чувство одиночества, словно взмывший в небо дракон, потерявший свою истинную.

Хотя истинных пар не встречалось уже три сотни лет, с тех пор, как последний дракон, способный полностью контролировать две ипостаси был повержен, а его истинная убита на алтаре. С тех пор драконы могут оборачиваться только наполовину, отращивать крылья и когти, но взмывать в небо им больше не позволено.

Но одиноко мне не поэтому. Просто Даркас оказался не настолько ужасным, как я думала, а еще мне не хочется оставаться одной после той грязи, в которую меня макнули тетушки. После того, как родители меня продали, а родной отец заставил глотнуть яду.

А Мелика, моя младшая сестренка ради которой я пожертвовала всем даже не появилась на свадьбе, вчера утром отъехала в поместье к бабушке, остерегаясь косых взглядов и сплетен. Мы даже толком не попрощались, а завтра я уезжаю.

— Останьтесь, лорд... пожалуйста, — выпаливаю, пока не передумала, — мне страшно одной.