Проданная под венец

42

Первое, что вижу, опускаясь ногой на скрипучую половицу — пыль. Очень много пыли, она разлетается повсюду и каким-то образом оказывается у меня во рту.

Прижав руку к подбородку и губам, я пытаюсь прокашляться и оглядеться, размахивая свободной рукой из стороны в сторону.

Делаю несколько шагов вперед и Тагрос заходит в помещение следом за мной, останавливается у двери давая возможность оглядеться. Он кажется смущенным и очевидно хочет поскорее отсюда убраться.

Что-то сильно его беспокоит, а еще больше — заставляет краснеть.

Я окидываю пыльный чердак длительным взглядом. Здесь нет ни мебели, ни других атрибутов жилого помещения, есть только небольшое мутное окошко, сквозь которое пробивается свет луны. Видимо, снегопад прошел и немного распогодилось — тучи рассеялись.

Сначала кажется, что тут вообще ничего нет. И чего ради эта комната закрыта ото всех? Но взгляд цепляется за темную ткань, прикрывающую предмет, стоящий вплотную к стене.

Я хватаюсь пальцами за край полотна и сдергиваю его вниз, уже готовая к новому облаку пыли, но этого не происходит — ткань висит здесь недавно и ее периодически снимают, единственная вещь в комнате, не покрывшаяся слоем.

Отбросив занавесь в сторону, я поднимаю взгляд на предмет перед собой и цепенею. Легкие сжимают стальные тиски, и я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть, глаза кажутся стеклянными.

Разомкнув пересохшие губы, я едва выдавливаю из горла:

— Чт... Что? — голос звучит, как у хриплой мыши.

Я ожидала найти здесь что угодно: доказательства темных тайн Даркаса, личные вещи его первой жены Марии или, чего уж греха таить, думала даже, что, возможно, обнаружу ее скелетированные останки...

Но никак не полагала что увижу это.

События прошедших дней накрывают меня с чудовищной силой так стремительно, что едва удается устоять на ногах. Это не видения, нет... это мои воспоминания, которым я почему-то не придавала значения.

А стоило бы.

В тот день мы с Мелекой и нашими подругами Сарой и Николеттой собрались вместе, чтобы пройтись по ежегодному столичному ярмарку, проводимому в честь дня рождения юной принцессы. Все, кроме меня и Мелеки жили в разных концах города, поэтому редко виделись.

Поэтому тот день был особенным, мы все нарядились в лучшие свои наряды и матушка даже разрешила мне надеть одно из своих самых дорогих платьев, которое берегла еще с юности.

Это бело воздушное желтое платье с рукавами-фонариками и плотным лифом без декольте. Я чувствовала себя принцессой.

Мы с Мелекой сделали друг другу прически и даже нанесли косметику, хотя мама не разрешала нам краситься, рано, говорила. Мне было всего четырнадцать, а сестре и того меньше, но это нас не остановило.

Праздник был чудесным, повсюду играла музыка и гремели хлопушки, а вечером мы должны были отправить к звездам небесные фонарики, до этого мы с Мелекой две недели выпрашивали у папы на них деньги.

Сара с Николеттой тоже потратили свои карманные на небесные фонари. Мы были самыми счастливыми, когда яркие огоньки с наших рук взмыли в небо. Это была настоящая магия.

И вот под вечер, когда наша компания уже собиралась разойтись по домам, нас окликнул дедуля, сидящий за одним из прилавков. У него были длинные усы и цепкий взгляд, казалось он может видеть сквозь толпу.

Он был художником и рисовал портреты на заказ, сейчас перед его лавкой выстроилась очередь из желающих получить портрет именитого мастера. Лучшие дамы столицы в дорогих шляпках и платьях, выкроенных по последним модным эскизам, их богатые кавалеры, знатные лорды в цилиндрах.

Но художник тычет в нас пальцем.

— Подойди, — говорит и кажется, что его пронзительный взгляд сосредоточен на мне.

— Кто? — ошарашено переспрашиваю я, оглядываясь на подруг.

— Ты — кивает он и девочки толкают меня к прилавку.

— Ну же, Лайла, улыбайся, когда еще представится такая возможность? — хихикает Николетта, подружки всем скопом вваливаются в магазинчик к художнику, охая и ахая от красоты картин, висящих на стенах.

— По почему я? — спрашиваю растерянно, усаживаясь перед холстом.

— Люблю запечатлевать идеальную красоту, пока она еще не созрела полностью, — отвечает он и после того несколько часов не роняет ни слова, только двигает кистью и время от времени смотрит на меня.

Мелека, Сара и Николетта то и дело корчат мне рожи и пытаются рассмешить, рассказывают свои лучшие шутки и вспоминают наши забавные моменты. Я постоянно хохочу — сдержаться невозможно.

Кто как не лучшие подруги знают, как заставить тебя улыбаться? Благодаря им я могу сказать, что прожила прекрасную юность.

У художника получается изобразить меня смеющейся с ярким огнем в глазах. На том холсте я кажусь себе богиней, сошедшей с небес.

— Вы правда талантливы, — восхищенно шепчу, — в зеркале я никогда не была такой красивой.

— Красота в глазах смотрящего и в душах, что излучают свет, — пожимает плечами дедуля, — с вас двести золотых и можете забирать картину.

— Сколько?! — крякаю я и прокашливаюсь в кулак. — У меня нет таких денег.

Фонарик стоил три золотых, но не двести же!

— Тогда картина останется у меня, — фыркает он и указывает на дверь, взмахнув краем цветастого шарфа.

Мы уходим и девочки наперебой пытаются меня успокоить, обступив со всех сторон. Сбоку мы похожи на стайку переговаривающихся пестрых птиц.

— Да все нормально, — я дергаю плечами о отхожу в сторону, — зато теперь я узнала какой красивой могу быть, а когда вырасту смогу выбирать из предложенных женихов и выйти замуж по любви!

Делаю шаг вперед и случайно врезаюсь в высокого мужчину, проходящего рядом.

Поднимаю голову и замечаю, что он совсем взрослый. Ему лет тридцать. Одет в дорогой черный костюм не по погоде и теплые ботинки. Такие скорее уж пригодились бы на Севере, но не на Юге!

— Извините, — бормочу растерянно.

Незнакомец отшатывается от меня и хватается за плечо, словно я его ранила.

Смотрит на меня изумленно, окидывает с ног до головы и точно отмечает, что я все еще подросток. Хотя к тому моменту у меня уже начала наклевываться грудь!

Кажется, что свет в его глазах потухает, губы досадливо поджимаются. Едва не спотыкаясь, он делает шаг назад и скрывается в толпе рядом с лавочкой художника.

И вот сейчас на пыльном чердаке северного поместья я смотрю на картину. На ней изображена смеющаяся я в красивом желтом платье в день, когда мы с подружками пускали небесные фонарики.

На ней мне четырнадцать.

И в тот день я впервые встретила Даркаса.