Стажер магического сыска 3

Глава 2

Глеб последовал за ней, чувствуя, как холодный воздух сменяется тёплым, насыщенным запахом свечей. В прихожей их встретил слуга, почтительно поклонившись и указав на дверь в гостиную, где уже собрались гости.

Атмосфера внутри оказалась гнетущей. Завешанные черным крепом зеркала, будто надгробия, возвышались слева и справа. Запах ладана заполнял собой комнаты, не давая усомниться, что тут лежит покойник. Из внутренней комнаты доносился плач и завывания, от которых по коже шли мурашки.

Молча ступая по некогда начищенному паркету, Глеб хмурился, ощущая, как давит созданная тут атмосфера. Ольга шагала впереди, будто не замечая этого, и Буянову оставалось подивиться ее невозмутимости. Он вспомнил слова Успенской о том, что ужасная традиция — привозить мертвецов в дом, и про себя подумал: «Обождите, Ольга Валентиновна, придет время — и хоронить станут сразу из морга, искоренив подобный обычай».

Зайдя в комнату, где на столе вместо приборов возвышался внушительный деревянный гроб, украшенный цветами и лентами с позолотой, Глеб ощутил явную нехватку воздуха и, не удержавшись, потянул шейный платок, показавшийся в этот момент удавкой, затянутой на шее. У стены, закутанные в черные одеяния, сидели пятеро старух, что причитали и рыдали на все лады. Вопреки им, с безмолвным укором взирали на живых иконы из красного угла. Да таяли свечи, нещадно чадя, с трудом разгоняя полумрак и отбрасывая причудливые кривые тени.

Приблизившись к гробу, Глеб взглянул на усопшего господина Мартынова. Лицо покойного казалось спокойным, почти умиротворённым, будто он спал, но Глеб знал, что за этой маской скрывалась трагедия. На щеках словно играл румянец, и Мартынов как никогда походил на живого, невзирая на печать смерти. Разве что губы — слишком яркие, точно неумелый гримёр накрасил их помадой.

Глеб привычно попытался считать ауру, однако ни единого отсвета от тела не заметил. Как учил его покойный аурографист Андрей, тезка усопшего, «аура гаснет, и атман покидает тело за семьдесят два часа». Что ж, значит, Мартынов мёртв дольше этого времени.

Ольга первой подошла к гробу, склонила голову и, прошептав что-то, отошла в сторону. Глеб последовал её примеру, но, глядя на лицо Мартынова, не мог избавиться от чувства вины. Ощущая, что его действия, пусть и косвенно, привели к этой смерти. Замерев у тела, он нерешительно тронул руку мертвеца — и тут же провалился в тёмный омут посмертия. Холод проник в каждую клеточку тела. Резануло по щеке удивление. Сдавило горло страх. Впилась клыками злость. С трудом прервав контакт, Глеб отшатнулся от гроба, бестактно хватаясь за его край и тем самым привлекая к себе ненужное внимание. Кто-то зашушукался, осуждая его. Женщина, идущая следом, недовольно поджала губы, смерив презрительным взглядом. Глеб хотел было извиниться, но язык не слушался.

— Вы что-то хотели сказать? — тихо спросила Ольга, заметив, как Глеб замешкался у гроба.

— Нет, — с трудом ответил он, отходя в сторону и вновь берясь за удушающий шейный платок. — Просто вспомнил кое-что.

Ольга кивнула, но в её глазах читалось недоверие. Она, казалось, чувствовала, что Глеб скрывает что-то важное, но не стала настаивать. Впрочем, Глеб и не жаждал обсуждать что-либо — ни тут, в комнате, где лежит умерший, ни в каком-либо другом месте.

— Пойдёмте на свежий воздух, Глеб Яковлевич, — предложила она. — Здесь, как по мне, слишком душно.

Покинув комнату, Буянов с Ольгой вновь прошли по коридору, мимо закрытых зеркал и старого слуги, ненавязчиво помогавшего всем желающим проститься, отыскать путь к умершему хозяину.

Глеб хотел было принести ему свои соболезнования, но Успенская увлекла его за собой, будто спеша сбежать из пропитанного ладаном и скорбью жилища.

Морозный воздух после духоты комнаты показался сладким и пьянящим. Вдохнув полной грудью, Глеб сунул руку в карман и, достав платок, промокнул лоб.

— Вы такой чуткий человек, Глеб Яковлевич, — Ольга прищурилась как бы изучая его точно невиданную букашку, — а по вам и не скажешь, что чужую печаль принимаете как свою.

— Сам не ожидал, — бросил Буянов и, желая перевести разговор со своей персоны, спросил: — А что ваш брат? Так и не появился?

— Увы, не наблюдаю его. Возможно, внезапные дела. Порой мне думается, что он слишком занятой человек, — поделилась она.

— Что ж, удачи вам в ожидании его, а мне, пожалуй, пора — тоже, знаете ли, дела.

— Я не стану его больше ждать, — отмахнулась Ольга. — Так что если желаете, могу вас подвезти куда пожелаете. — Она кивнула в сторону саней.

Глеб хмыкнул, ощущая себя Каем из сказки, которого заманивает в свои сани чаровница с севера:

— Благодарю за столь щедрое предложение, но, пожалуй, откажусь. К тому же мне и недалеко.

— Что ж, уговаривать не стану — не в моих правилах, — легко согласилась Ольга. — Увидимся завтра на похоронах. Вы же будете там?

— Скорее всего, — кивнул Буянов.

— Вот и славно. Заодно представлю вам кузена — мне кажется, у вас много общего.

Глеб хотел было усомниться, но Успенская резко развернулась, зашагала по направлению к ожидавшей её тройке, и Буянову не оставалось ничего иного, как, проводив её взглядом, уйти прочь.

Эти красные губы умершего, точно пропитанные кровью, отчего-то не выходили из головы Буянова. Поэтому, не задумываясь, он направился к единственному человеку, который мог бы помочь ему в данном вопросе, — а именно к судебно-медицинскому эксперту полиции города Парогорска, Казимиру Игнатьевичу.

Дорога от дома Мартынова до околотка оказалась неблизкой. Пока Глеб добрался до участка, он трижды успел пожалеть, что не принял приглашение Ольги Валентиновны воспользоваться её санями. Эх, как бы пронёсся с ветерком по улицам, лихо, со свистом и под бубенцовый звон! В прошлой жизни он не разу не катался на таких санях, а в этой у него вновь не было денег на излишний шик. Посему выходило, что единственную возможность прикоснуться к богатой жизни он пропустил.

— Да и чёрт с ними с санями, — проворчал Глеб, шмыгая носом. — Гулять полезно. И так в агентстве сижу в ожидании чуда, а тут хоть пешком пройдусь. Опять же погода хорошая.

Погода и впрямь радовала. Несмотря на мороз, солнце светило ярко, а небо казалось столь прозрачным, что можно было утонуть в его глубине.

По пути Глеб миновал пару рождественских базаров. Услышал запах свежей выпечки, от которого заурчало в животе. Послушал, как зазывалы кричат на все лады, приглашая отведать то калачи, то леденцы, то медовые орехи. Однако все эти крикуны больше напомнили старух, завывающих в доме. Он даже слово вспомнил подходящее — плакальщицы. Наёмные женщины, рыдающие по усопшему, если больше некому…

— Ещё один ущербный обычай, — буркнул Глеб. — Нет, однозначно стоит провести тут культурную революцию, чтоб некоторые вещи случились на век раньше. Не думаю, что от этого моим потомкам будет хуже — ещё и спасибо скажут.

Он хмыкнул от мысли о потомках. Какие потомки? Зачем? Впрочем, жизнь длинная — если её не оборвёт кто ни попадя, всё может быть. Сосватает его Порфирий Григорьевич за какую-нибудь мещанку, и вот сидит Глеб Яковлевич у камина, покуривая трубку да радуясь на выводок малышей, не подозревающих, что их отец — пришелец из другого мира.

За этими мыслями он и не заметил, как добрался до полицейского участка. Взбежав по ступеням, он открыл дверь и едва не столкнулся нос к носу с Кузьмой Макаровичем.

— Вот так встреча! — обрадовался сыщик, тряся руку Глеба. — Давно не виделись, Глеб Яковлевич. Непорядок!

— Полностью согласен, — тут Глеб не лукавил. — Надо бы зайти в трактир да выпить пива, заодно обменяться новостями.

— Вот вы какой, — сыщик погладил усы. — Так и думал, что неспроста к нам пожаловали. Я сейчас тороплюсь, но в любой другой день, надеюсь, найдётся минута для старого друга.

— Понимаю вас, понимаю, — кивнул Глеб. — И всё же… один вопрос. Смерть Мартынова — сердечный приступ?

— Сердце? — сыщик удивлённо вскинул брови. — Нет, какой там! Чистый суицид — испил яду, и вуаля. Но вы не подумайте, никакого криминала. Тут я проверил — всё чисто. Даже вам не подкопаться.

— Да я и не думал, — соврал Глеб. — А Казимир Игнатьевич у себя?

— Да, в холодной. Только вы уж мышкой прошмыгните, чтоб вас Пожарский не заметил — а то спасу нет от этого убогого, всю душу вытряс! Удачи, господин Буянов!

— И вам! — согласился Глеб, переступая порог участка.

Привычная суета тут же окружила его, заставляя окунуться в воспоминания. Ведь не так уж плохи были те дни, когда он тут впервые появился. Если б не начальники — один другого хуже, — так, может, и по сей день бы служил: обедал в столовой, экономя деньги, встречался в трактире с Кузьмой Макаровичем и Айболитом, вёл бы размеренную жизнь…

Что ж, он сам принял решение — значит, и жалеть не о чем.

Тряхнув головой, отгоняя сомнения, Глеб кивнул дежурному и, стараясь слиться со служащими, поспешил по коридору в сторону прозекторской.

Спустившись по ступеням, он постучал костяшками пальцев по двери и, не дожидаясь приглашения, переступил порог.

Казимир Игнатьевич, облачённый в белый халат и белую же шапочку, чудом сидящую на его лысой голове, устроился за столом, от руки, по старинки заполняя формуляры. Печатную машинку эскулап не одобрял и вел записи привычным ему способом.

Завидев Глеба, он расплылся в улыбке и, поднявшись в знак приветствия, протянул руку:

— Господин Буянов, голубчик! Какими судьбами?

— Да вот, проходил мимо, решил — дай, заскочу, — слукавил Глеб, отвечая на рукопожатие и ощущая теплую волну радости, тяжесть усталости и щепотку недоверия.

— Ой ли, «мимо»? Знаю я ваше «мимо» — ваше да Анны Витольдовны. Вы если забегаете, так исключительно по делу и никак иначе.

— Неправда! — возмутился Глеб. — Я у вас ещё как пациент бываю.

— А вот этого лучше не надобно. Пока вы здоровы и я не наблюдаю вас в своём скромном кабинете, мне живётся веселее и легче.

— И знаете что, Казимир Игнатьевич? Тут я с вами совершенно согласен, — улыбнулся Глеб. — Ну, рассказывайте — как ваше житие?

— Житие у святых, у меня так — жизнь, — отозвался эскулап. — В госпитале лечу, а тут изучаю, что да как. Злодеи, увы, не дают мне заскучать, так что тела прибывают ежедневно.

— К слову об одном теле… — осторожно начал Буянов, и Казимир Игнатьевич хмыкнул, как бы показывая, что был прав. — Я сегодня прощался с господином Мартыновым. Знакомы вскользь, но тем не менее решил зайти и кое-что привлекло моё внимание… — Глеб замолчал.

— Ну же, голубчик, давайте, говорите — что, не томите старика, — Казимир Игнатьевич сел обратно за стол и, отхлебнув из стакана в железном подстаканнике остывший чай, с интересом уставился на Глеба. — Что с ним не так?

— Я, видите ли, думал, что у него сердце не выдержало — ну, после смерти жены. Однако хоть лицо его и выглядело умиротворённо, эти алые губы вызвали оторопь. Ей-богу, как у упыря! — Глеб скорчил рожу.

— Вот за что вас люблю, так это за наблюдательность, — объявил Айболит с таким довольным видом, с каким лишь Порфирий Григорьевич рассуждал о тунце или обыгрывал Глеба в шахматы. — А румянец заметили?

— Да, — задумчиво произнёс Буянов, — но счёл это работой художника, что готовит тело к погребению.

— Цианид, а это именно он делает умершего столь «живым». Сильно облегчает жизнь гримёрам, — поделился наблюдением эскулап. — Если бы вы осмотрели ногти, то заметили бы, что и они потемнели. Да и трупные пятна — что раздавленные вишни, один в один.

— Казимир Игнатьевич, зачем вы так с ягодами? Я ж их после есть не смогу! — возмутился Глеб.

— Сможете, я в вас верю, — отмахнулся Айболит. — Жаль, не могу показать внутренние органы — у них тоже насыщенный цвет. Тут с одного взгляда видно: отравление и ничто другое.

— И это суицид? — уточнил Буянов.

— А что ещё? — удивился Казимир Игнатьевич. — Нет я понимаю, после столь громких дел вам хочется найти ещё одного маньяка. Разгадать следующую тайну и перевернуть Парогорск с ног на голову. Но увы — тут я точно могу заявить: это суицид. Если б вы встретились с Кузьмой Макаровичем, он бы вам то же самое сказал. Съел покойный на ужин белугу в соусе, закусил мороженым, после сыпанул яду в шампанское — и на поклон к предкам, предстал пред их скорбные очи.

— Вы сейчас предположили его последний ужин? — насторожился Буянов.

— Боже вас сохрани, Глеб Яковлевич! Всё это я установил по содержимому желудка. Впрочем, чего удивляться? Последний ужин перед долгой дорогой в никуда… он того стоит.

— Да уж, наверное, вы правы, — Глеб вздохнул. — Что ж, спасибо за поучительный экскурс в мир цианида. Теперь буду знать.

— Это вы ещё отравление мышьяком не видели, — «порадовал» его эскулап. — Там труп выглядит чуть сморщенным и слегка уставшим.

— Я так частенько выгляжу, — усмехнулся Буянов. — Да и не я один.

— Какие ваши годы! — Казимир Игнатьевич прищурился. — Живите и радуйтесь, пока есть силы. А то — видите, сколько их? — он кивнул на столы с телами, закрытые тканью. — и все своё отгуляли, не успею моргнуть и я к ним присоединюсь.

Глеб собирался укорить эскулапа в мрачности мыслей, но тут дверь скрипнула, и в морг вошёл Никодим:

— Казимир Игнатьевич, ну начальник меня загонял уже! Где там описание по давешней дамочке? Трясут ведь! — Тут он заметил Глеба и, приняв важный вид, кивнул: — Глеб Яковлевич, какими судьбами?

— В гости заглянул, — солгал Глеб. — Иду по городу, гуляю, и думаю: «Давно не видел старого друга». Вот и зашёл.

— Ну, ясно, — Никодим кивнул. — А я вот, видите, теперь сыщик, а не абы кто на побегушках.

— С чем вас и поздравляю. Карьерный рост — это всегда приятно.

— Ну да, правда, -согласился бывший городовой, приглаживая рукой волосы, — однако надо сказать и дел больше. Раньше-то только аурографией занимался, а теперь и снимки щёлкай, и убийц ищи — сил нет!

— У Мартынова поди тоже вы аурографию снимали? — как бы невзначай спросил Глеб.

— А то как же! Конечно, я, — согласился Никодим. — Но там — пусто, ничего толкового. Вчерашней дамочке и то повеселее будет. Букет аур, поди разбери, что к чему. Впрочем, а что ещё от падших женщин ожидать?

— Ваша правда, — согласился Глеб.

Тем временем Казимир Игнатьевич стряхнул песок с чернильных строк и протянул бумаги Никодиму:

— Вот, держите отчёт. Такую красоту и описывать приятно. Какая женщина, Глеб Яковлевич! Одна мушка на щеке чего стоит, впрочем, что я вам рассказываю — давайте покажу. — Эскулап поднялся со стула и проследовал к одному из столов с телом. Остановившись подле трупа, он откинул ткань и, точно скульптор, любующийся своей работой, указал на умершую.

Несчастная и впрямь оказалась симпатичной. И хоть темные волосы потускнели в свете ламп прозекторской, та самая родинка, о которой сказал Казимир Игнатьевич, привлекала взгляд

— Жаль девушку. — признался Глеб отводя взгляд от умершей, — такая печальная судьба.

— Ведя подобный образ жизни — не удивительно, — пожал плечами Никодим. — Я так считаю, клиент хотел отнять деньги, а когда она заартачилась — так и пырнул её. Дело раскрыто. Осталось найти гада.

— Успехов вам в этом, — отозвался Глеб. — Я, пожалуй, пойду. Спасибо за беседу и компанию.

— Всегда вам рад, голубчик, заходите еще, — заверил его эскулап.

Глеб пожал руку Никодиму, ощутив пряную самоуверенность, хлёсткое пренебрежение и тонкую струну нервозности. Ободряюще улыбнулся новоявленному сыщику и поспешил покинуть участок. С новым начальником он так и не встретился — чем был несказанно рад.