Противотанкист. Книга 6. В дивизионе

Глава 3

Я уже думал было, что ничему в этой жизни не удивлюсь, но меня удивили уже на завтраке. Когда ходившие за едой бойцы, водрузили принесённое на центр стола, все расселись вокруг с ложками «наперевес» и с вожделением уставились на меня.

— Что сидим? Приступить к приёму пищи. Баранов, ты сегодня дежурный? Так что начинай раздачу. — Достаю я свой котелок из вещмешка.

— А как раздавать? — Удивлённо уставился он на меня.

— Как обычно, всем поровну. Ты что, в первый раз что ли? Вон же черпак висит. — Показываю я на стену.

— Это не черпак.

— А что?

— Ложка ефрейтора Гургенидзе. — Докладывает Баранов.

— Чего? А вон тот тазик его тарелка? — указываю я на медный таз в углу сарая.

— Нет. Он прямо из бачка ел. Сначала сам, а после все остальные. — Продолжает парнишка.

— Вот сука! — не сдерживаю я порывов. — А где все? Что-то я Удальцова не вижу.

— Так он эта, Гургенидзе на улица охраняет. — Отвечает Джафаров.

— Кто приказал?

— Я.

— Головка от патефона. Обоих сюда. Быстро! — Смотрю я на чем-то довольного азера. Тот пулей срывается, а я продолжаю воспитательные мероприятия.

— Посуда ваша где? Или вы как свиньи, привыкли из одной колоды хлебать?

Народ полез за котелками, а я продолжил.

— Хлеб, сахар, чай где всё это?

— Чай принесли. А насчёт хлеба и сахара старшина сказал, что ещё вчера всё получили. — Продолжил отсчитываться Баранов.

— Кто получил?

— Гургенидзе. За продуктами он обычно сам ходит. Ходил. — Поправился парень.

— Где он это всё спрятал? Несите сюда.

— Не знаю. — Разводит руками Баранов.

— Да вон его сидор. — Указывает на здоровенный туристский рюкзак Чеботарь. Причём именно рюкзак, а не вещмешок как у всех. Вот только почему-то никто не двинулся с места, чтобы его принести.

Ладно, я не гордый, могу и сам сходить. Рюкзак оказался тяжёлым, и наполнен явно не хлебом. Ставлю его на стол, а вот развязать не успеваю.

— Э, нэ лапай, нэ твой вэщ! — слышу я голос Гургена, раздавшийся от входа в амбар.

— А то что? — разворачиваюсь я лицом к нему.

— Я дядя скажу и он твой жёпа на британский флаг разорвёт. — Произносит он свою основную угрозу.

— Да что же вы за пидары то такие, ты и твой дядя. Каргис траки моутхан. — Добавляю я для полного понимания и вразумления оппонента и начинаю разбег.

В результате ранимая детская душа говнистого представителя гордого народа не выдерживает, и как разъярённый бык он несётся в мою сторону. Я уже закончил разбег, поэтому лечу ногами вперёд. В результате скорость сближения возрастает вдвое, и моя правая, обутая в тяжёлый сапог, нога сталкивается с челюстью оппонента. Естественно падаем оба, но я приземляюсь на этот шкаф сверху. Зато дальше меня помотало. Несмотря на сломанную челюсть, Гурген бился как лев или как медведь, и я едва успевал уворачиваться от его колотушек. В результате он меня чуть не сломал, обхватив за спину и приподняв над землёй, так что пришлось включить голову. Мой удар лбом ему в переносицу был страшен, так как у меня даже искры из глаз посыпались, зато руки из этого смертельного объятия мне удалось высвободить, и пошла классика. Оглушающий удар с двух сторон по ушам, ещё один и прямой удар кулаком в уже сломанный нос. А кто сказал, что я должен драться по каким-то там правилам? Я не боксёр, и у нас не спортивный поединок, а смертельный. Да и тушка Гургена весит килограмм на тридцать больше моей. Причём за счёт роста, а не толстого брюха.

А вот это уже было явное нападение на командира, причём совершённое при свидетелях, так что ну их в дупу эти понятия и сор из избы, пускай с ним военная прокуратура разбирается, и плевать мне, чей он стукач и какой опер из особого отдела его крышует. Тут уже не мелкие пакости, а крупные неприятности. Поэтому заканчиваю поединок без всяких эффектных понтов, уронив туловище простой подсечкой по ногам. Соперник падает на пол, я переворачиваю его на живот, стягиваю его же брючным ремнём руки за спиной и обыскиваю, ворочая бесчувственное тело с помощью Джафарова. Он ворочает, а я досматриваю.

В результате проведённого обыска я нашёл гранату, какую-то тубу из-под таблеток, блокнот и стилет. Ни засапожник, ни финку, а именно стилет. Для чего пришлось снять с тушки клиента сапоги, ватник и сделать вентиляцию его же пикой, разрезав сзади штаны. Вот теперь этот гребень точно не убежит. Но на всякий случай пришлось ещё и ноги ему связать.

После такой кровавой разборки иду умываться, и только возле бочки с водой чувствую, как я устал. Адреналин схлынул, и кожу на сбитых костяшках засаднило. Казанки-то хрен с ними, заживут, но когда я, скинув бушлат, стал умывать лицо, из рассечённой брови закапала кровь. Всё-таки этот Кинг-Конг меня зацепил, хоть и вскользь. Отбитые предплечья и рёбра также побаливали, и это при том, что удары наносились через слой ваты. Резкий маймул, да и боли почти не чувствовал, пока я ему окончательно кукушку не стряс. Всё-таки голова у него слабым местом оказалась, да и удар он держать не умеет. Попадись ему такой же тяж или полутяж на ринге, уделал бы за милую душу. Это я спортсмен-любитель и убийца поневоле, а настоящий профи с ним бы легко справился. Стоп! А чего это он такой нечувствительный к боли сделался? Ведь когда его мужики сапогами мутузили он сначала ругался, а потом начал верещать и скулить. Да и пинали его в основном под жопу и по ногам, спину прикрывал ватник, а голову он руками закрыл, как только упал, так что по морде лица ему не сильно и досталось. Под наркотой что ли? А где взял? Не морфием же он укололся. Герыч и кокс тут тоже не в ходу, да и где его взять на фронте. Колёса? Экстази? Рановато для них. Но какие-то таблетки с наркотой тут выпускают. Не свечку же от геморроя он заглотил? Продолжаю я размышлять, промокая рассечённую бровь носовым платком. Хотя немцы да, они те ещё химики, первитин, танковый шоколад, ещё что-то… Точно. Первитин. А вот это надо проверить.

Когда я вошёл в амбар, Маймуло уже очухался, а кто-то из сердобольных самаритян прислонил его спиною к стене возле выхода. Говорить он не мог, а только яростно сверкал глазами, в расширенных зрачках которых отражалась бездна. Кровь из сломанного носа уже не текла, а двумя струйками запеклась на небритом подбородке. Я хоть и не доктор, но признаки того, что клиент находится под наркотой заметил. Зрачки расширенны и зверский оскал во всю перекошенную харю — что-то типа дебильной улыбки.

— Жрал этот гад что-нибудь из этой коробочки? — потреся алюминиевую, с затёртой надписью тубу, спрашиваю я у Удальцова.

— Да. Сказал, что валидол, от сердца. — Пояснил боец.

— Ясно. А чего стоим? Кого ждём? Садитесь жрать пожалуйста. И уберите это со стола, с глаз долой, — показываю на рюкзак Гургена. — Следаки придут, сами пускай со всем этим дерьмом разбираются. Так что жрите, успевайте, пока есть возможность.

После завтрака докладываю по команде о происшествии и, отправив первую смену на наблюдательный пункт, иду в расположение хозотделения получать оружие и недостающее снаряжение, чтобы было чем от следаков отбиваться. С собой беру только Баранова. Мало ли что, вдруг старшина нагрузит так, что одному всё не унести. Свой вещмешок оставляю в располаге, переложив второй вальтер в левый карман шароварных штанов, а гранаты с патронами и запасные магазины распихав по другим карманам. Вот теперь я точно готов ко всему. А то из Баранова охранник аховый, шашкой он много не навоюет.

Как рассказал мне сопровождающий, мы жили в Варваровке 2-й, а хозяйственное отделение расположилось в Варваровке 1-й. Вот мы туда и направились, перейдя на соседнюю улицу.

— Звать-то тебя как, боец? — завязываю я разговор.

— Олег. — Отвечает мне парень.

— А чего тебя в коноводы определили? Деревенский? Неграмотный? — выясняю я его биографию.

— Да нет, городской. Десятилетку в прошлом году закончил.

— А учился как? Считать, писать умеешь? Алгебру, геометрию, физику знаешь? — продолжаю допытываться я.

— Я вообще-то школу с серебряной медалью закончил. — Слегка надулся Олег.

— А что за дебил тебя в коноводы определил? Тебе же прямая дорога в топо-вычислительный взвод, раз ты такой умный, да ещё в артиллерию попал. — Снова удивляюсь я.

— Вот потому и определили, что шибко умный. Поначалу вообще в хозотделение хотели списать. — Жалуется Олег.

— И чёжь тогда не списали?

— А нашему старшине шибко вумные, но честные тем более не нужны. Потому меня и при штабе оставили, но Гургенидзе на перевоспитание отдали. — Вздыхает парень.

— Давно в дивизии?

— Месяц уже. А ещё ни одного фашиста не убил. — Сжимает он кулаки.

— Убьёшь ещё. Какие твои годы. — Заканчиваю я разговор, так как мы пришли.

Проверив мои документы, старшина сверился с аттестатом и навалил на прилавок за которым сидел кучку всякого барахла непонятного срока носки, положив сверху кавалерийскую шашку.

— Шинель брать будешь? — Оглядев меня с головы до ног, сразу приметил он новый ватник.

— Давай. — Не стал отказываться я. Всё-таки спать в шинельке теплее, она и матрас и одеяло.

— Ватник сымай. — Приносит он кургузую, порыжевшую от глины шинель, снятую явно с прошлогоднего покойника.

— Это всё? — поворошив кучку несвежего барахла и вытащив ржавую шашку из ножен, интересуюсь я.

— Всё. А что ты ещё хотел? — удивляется благодетель.

— Автомат. Мне как командиру разведотделения он положен. — Начинаю я с малого.

— Ишь, чего захотел! Автоматов мы с момента формирования не видали. Винтовку могу дать. — Потирает он пальцы правой руки интернациональным жестом, типа — позолоти ручку.

— Давай. За мной не заржавеет. — Обещаю я. Проверяю как ходит затвор у принесённого ствола и навожу оружие на старшину. — И чего ты мне подсунул? — Продолжаю я разговор. — Как же из такой винтовки друга твого — Гургена мы перед строем расстреливать будем? У неё ж ствол кривой.

— А что с Гургеном⁈ — тут же напрягся старшина.

— Да ничего… Хорошего. — После театральной паузы, во время которой продолжаю изучать оружие, беру я на голый понт прижимистого хохла. — Следак из военной прокуратуры им сейчас занимается. — Так что не с кем тебе будет скоро гешефты крутить, старшина. — Передаю я винтовку Олегу.

— Да не было у меня с ним никаких дел! — возмущается старший сержант.

— А это ты не мне, а следаку будешь объяснять. Винтарь на бойца моего оформишь, а мне карабин подгони. Да и насчёт автоматов я тоже проверю. — Обещаю я хитровыебанному хохлу.

— Нет автоматов, хоть убей, а карабин вот, возьми. — Приносит он мне мосинский карабин, образца 1938 года.

— И убью. Если ты весь хлеб и сахар, который сегодня закрысячил, не выдашь. — Спокойно обещаю я, смотря ему прямо в глаза.

— Так Гурген же вчера всё получил…

— А мне похуй! Какие ты гешефты вчера с ним крутил. — Повышаю я децибелы. — Сегодня я командир отделения.

— Надолго ли? — ухмыляется старшина.

— И не надейся, сука! — сверлю я его взглядом, стирая усмешку с его хитрой рожи. — А за то, что тебя вовремя предупредили, всё это дерьмо можешь себе взять, а мне выдай то, что положено, и по первому сроку носки. Намёк понял?

В результате маленькая кучка грязного барахла испарилась, а на её месте появилась другая. Поэтому я получил почти всё, что мне полагалось как по вещевому аттестату, так и по должности. Не стал брать я только седло, шашку и шпоры. Оставив всё это до лучших времён на хранении у старшины, ну а красноармеец Баранов получил в своё пользование годный винтарь и подсумки к нему. Про кривой ствол я от балды ляпнул, чтобы цену сбить. Можно было и чисто случайно засветить старшине неприметную корочку удостоверения с грозными буквами НКВД, чтобы он сразу всё понял. Гэбэшную ксиву я сдавать никуда не стал, полковник Васин не настаивал, а я не напоминал. Но для такой малости, как развод хитросделанного старшины, светиться явно не стоило. Пригодится документ для других важных дел. Для старшины мне и шантажа хватило, тем более рыльце у него было в пушку, сам подставился, кто ему доктор. А мне времени жалко, чтобы его долго уговаривать и умасливать.

По пути заскакиваем во взвод боепитания и затариваемся патронами и гранатами. Тут никаких сложностей не возникло, молоденький младший лейтенант выдал всего с горкой и велел приходить ещё, в результате я только в ведомости за получение расписался и мы едва доволокли эту горку.

После обеда идём менять группу на наблюдательном пункте. Вот только Удальцова пришлось оставить охранять Гургенидзе, так как военная прокуратура вместе с особняками где-то чухалась, поэтому отправились только втроём. Я, Наливайко и Баранов. Теперь я с нормальным стволом а не с простым пугачом для ближнего боя, так что будет из чего отбиться в случае чего, заодно и оружие пристреляем. Сменив наблюдателей, обосновываемся в грамотно выкопанном на склоне балки окопе и я пытаюсь из него наблюдать. С биноклем меня обломали, зато труба разведчика в отделении имелась, вот в неё и смотрю.

— Ну, показывай, Наливайко, где тут у вас что? Где немцы? Где наши? Ориентиры, карточку огня. Планшет.

— Наши вон там, там, и ещё там. — Указывает он в трёх направлениях, которые отлично просматриваются с НП. На север, на юг и на запад.

— Одну батарею вижу. Вторую тоже. В деревушке на северо-востоке кто-то копошится, но она получается в нашем тылу. Высотка на юге тоже наша махра. А где немцы?

— Немци це там. — Машет он рукой. — За горкой.

— Не понял. Где проходит передний край обороны противника? — Пытаюсь я понять логику размещения этого НП.

— Немцы в Андреевке. А её отсюда не видно. — Проясняет ситуацию Баранов.

— А что за дебил приказ тут НП оборудовать? И как вы с него вообще цели обнаруживали? — немного удивляюсь я.

— Гургенидзе. — Продолжает Олег. — А насчёт целей он у разведчиков на батареях узнавал, а потом я их на карту и в планшет заносил, после чего ефрейтор шёл на доклад к начальству.

— А цели-то как подавляли?

— Так батарейцы сами и стреляли, по данным своего взвода управления.

— А где же тогда НП командира дивизиона?

— Так он на командно-наблюдательном пункте командира стрелкового полка иногда бывает. Оттуда и командует батареями, или из штаба даёт разрешение на открытие огня. — Снова поясняет парнишка.

— А ты откуда такой информированный?

— Так я же у нашего комдива коноводом числюсь, потому меня к разведотделению и приписали.

— А сейчас тогда что не коноводишь?

— Так убило под товарищем капитаном коня, вот он в медсанбат и попал. А моего Серко сначала Гургенидзе забрал, а потом на нём наш командир отделения — сержант Овсянников ездил. А когда Серко застрелили, то и он тоже не выжил.

— Как застрелили? Говорили же что шальная пуля? — не перестаю удивляться я, новым перипетиям.

— Из винтовки в Серка моего стреляли. И пуля с нашей стороны прилетела. Конь прямо у меня на глазах умирал. Всё ржал. Как будто что-то сказать хотел. — Отвернулся, чтобы незаметно сморгнуть слезу, Олег.

— А командир, с ним что?

— А он уже мёртвый был. Когда мы на звук от выстрела и ржание коня прибежали. Шея сломана и нога покалечена.

— Про шею я в курсе. А с ногой что?

— Да создалось у меня впечатление, что одну ногу ему конём придавило. И не вылетал он из седла, а его оттуда уже мёртвого вытаскивали, потому и сапог с правой ноги снялся, запутался в стремени.

— Рассказывал кому про свои подозрения?

— А кто меня слушать станет. Вы первый, товарищ старший сержант.

— Ладно. С этим позже разберёмся. А пока не мешало бы поработать. За мной. — Командую я бойцам и первым выскакиваю из окопа.