Противотанкист. Книга 6. В дивизионе

Глава 6

— Что делать будем? — выбегает в коридор Светуля. — Надо в бомбоубежище бежать или в подвал.

— В бомбоубежище нас не пустят, а подвала здесь нет. — Спокойно отвечаю я, надев шаровары и сапоги.

— Как нету, есть подпол. Пошли покажу. — Идёт она впереди.

Оказалось, действительно есть. В коридоре перед санузлом лежал половик. Вот под этим половичком и скрывался лаз в подполье. Поднимаю крышку и, подсвечивая себе керосиновой лампой, осматриваю помещение. Небольшая яма где были проложены коммуникации, мешок с картошкой и ящик с корнеплодами возле одной из стен. Перекрытием служит деревянный пол из двухдюймовой доски. И на этом всё.

— Хочешь, залазь и сиди в подполье. — Подаю я Светке фонарь и отряхиваюсь.

— А ты?

— А я спать пойду. Если и убьёт, то во сне. А бегать от каждого самолёта, который где-то там летает, мне лениво. — Зеваю я.

— Какой ты смелый! Тогда и я спать пойду. Закрывай. — Командует она.

— Уверена?

— Да.

Раздевшись, снова ложусь в постель, и закрываю глаза чтобы заснуть, но через некоторое время в дверном проёме появляется дружелюбное привидение и Светкиным голосом начинает канючить.

— Коля, Коля. Мне страшно. Можно с тобой.

— Да, конечно. Ложись где хочешь. — Открыв глаза, выныриваю я из полудрёмы, подразумевая ещё три свободные шконки, так как этот «номер в гостинице» был рассчитан на четверых. Вот только кто-то меня неправильно понял, и скинув халатик, Светуля забралась ко мне под одеяло. На узкой солдатской койке места для двоих немного, поэтому нам пришлось вплотную прижаться друг к подружке, чтобы не упасть. И как-то так само собой получилось, что мы проболтали почти до утра. Ну, как проболтали. В перерывах между разговорами мы занимались кое-чем интересным.

То ли на это повлияла опасность, то ли Светуля изголодалась по мужской ласке. Либо и то и другое сыграло свою роль, но инициативу она проявила нешуточную. Пришлось поддержать, — али мы не гусары? Врать не буду. Я у неё был не первый мужчина, но и все сплетни, которые распускали про неё в госпитале, были враньём. Всё-таки я пожил как на том, так и на этом свете, и могу отличить опытную женщину от девушки, Светуля была не опытной, но страстной, а в умелых руках просто чудеса вытворяла. Причём это шло изнутри, а не наработалось с опытом, которого практически не было. Была в основном страсть и волны оргазмов, накатывающие на девушку одна за другой. Причём она нисколечко не стеснялась и была готова к любым экспериментам. А в паузах между «сплетениями ног», интересовалась как лучше сделать то-то и то-то. Я сам больше неё стеснялся, не решаясь предложить некоторые позы и действия, и тогда она брала инициативу в свои руки, можно сказать угадывая мои мысли. Как я не отдал концы после такой встряски, не знаю, видимо мой организм успел запастись калориями. Ну и мозг работал только в одном направлении, так как я тоже истосковался по женской ласке. Ну и фантазии удалось осуществить. Как ни крути, а двадцать первый век внёс свои коррективы и медсестра воспринимается не как медицинский работник, а как интердевочка в костюме медсестры, проводницы, стюардессы, снегурочки и так далее. О времена, о нравы. Хотя… Да и пофигу. Главное — мы любили друг дружку как в последний раз. Не всю ночь, конечно, любили, иногда разговаривали…

Наши интересные разговоры прервало появление «кровавой гэбни». На крыльце раздался топот сапог и громкий стук в дверь. Так что прихватив свой халатик Светуля ушлёпала босыми ногами в свою комнату, я же не спеша оделся и пошёл открывать.

— Тихо вы. Ребёнка разбудите. — Громким шёпотом прикрикнул я на «гебистов».

— Что? Какого ребёнка. — Не врубился полковник.

— Маленького. — Уточнил я и зевнул во всю пасть.

Чекисты попили чайку и разойдясь по своим местам быстро угомонились. Я тоже уснул, несмотря на богатырский храп Иваныча. Лейтенант Тихий, в отличие от него тихо посапывал. Я так и не понял, позывной это, подпольная кличка или фамилие такое, как у кота Матроскина, только кот был полосатым, а лейтенант негромким. С этой мыслью я и заснул, так как Светуля меня ухайдокала будь здоров. Зато стресс мы сняли и нервное напряжение отпустило. Но оказалось, что я рано расслабился, главное было ещё впереди.

Подъём был ранним, в восемь утра. Видок у мужиков был не очень. Зато Светуля порхала как бабочка, и готовила завтрак, с блестящими как у стрекозы глазами. Ну а я приблизительно посчитал процент пиздаболов, лежащих в госпитале. Он составлял 99, 99999%, так как все рассказчики утверждали, что не раз кувыркались с общительной медсестричкой, и только один из них признался, что обломался, но в первый раз, а потом всё было удачно. Светуля подтвердила, почему этот терпила обломался, вот только больше он не приставал. Боялся.

После завтрака Иваныч куда-то уехал, Тихий ушёл в застенки, допрашивать и колоть задержанных ночью, полковник же занялся главным подозреваемым, то есть — мной, пригласив к себе в кабинет на партию в шахматы.

— Откуда ты, сержант, знаешь эту немецкую шпионку? — задал он первый вопрос. Отмазки типа «от верблюда» уже не прокатывали, так что пришлось «колоться», и рассказать всё как на духу, про наши похождения с Генкой Черкасовым, и обстоятельства знакомства с Анфиской. Только немного не договаривая и опуская детали и подробности. Например про вербовку старшины и другие шалости.

— Пошлите запрос в особый отдел 33-й армии, там всё это подтвердят. — Заканчиваю я свой рассказ.

— Послали уже. Вот только тридцать третья дерётся в окружении, и особый отдел там же, вместе с командармом. — Проговорился полковник.

— Вот блядь! — не выдержав, матерюсь я.

— Где? И причём тут падшая женщина? Что-то ты снова темнишь, сержант? Рассказывай. — Продолжает допрос полковник.

Пришлось и дальше поведать про свои подвиги. Всё равно же всё выяснят. Тем более запросы на меня отправлены по инстанциям.

— Когда наш партизанский отряд соединился с отрядом майора Жабо и мы начали вести совместные боевые действия, меня и ранило, а потом ещё и контузило при бомбёжке.

— Почему ты про это не говорил раньше?

— Потому что никто не спрашивал. Да и помню я не всё после контузии. — Почти не вру я.

— Это как так?

— А вот так. Тут вот помню, а тут не помню. Мне так прямо один доктор и сказал, «Голова — предмет тёмный, и исследованию не подлежит».

— Что за доктор? Имя? Фамилия? — то ли прикалывается, то ли проявляет профессиональный интерес полковник.

— Не помню. — Отмазываюсь я. Хотя и можно было сказать, что это Леонид Броневой, он же Мюллер, он же Штаубе, пускай ищут, но я не рискнул. Вдруг найдут.

— Дальше.

— Что дальше? В госпитале мы вместе с полковником Васиным лежали, можете у него спросить.

— С каким полковником? — лопухнулся капитан государственной безопасности, задумавшись о чём-то своём.

Молчу, жду когда он раздумается.

— Хорошо. Значит сейчас всё, что ты мне рассказал, подробно запишешь, плюс свою биографию, а может и ещё чего вспомнишь. К обеду чтобы закончил. Вот тебе бумага, перо и чернильницу найдёшь в соседней комнате. Иди, работай. — Выпроваживает меня из кабинета начальник. Запирает дверь на ключ и, одевшись, уходит.

— Вот не было печали, купила баба порося. — Ругаюсь я вслух, усевшись за стол в светёлке у Светы.

Шариковой ручкой или карандашом такой объём ещё можно написать, а вот пером… Но пришлось изгаляться над бумагой. Ничего, справился. Тем более мыслью по древу не растекался, а изложил всё кратко и без подробностей.

— А это зачем? — спрашиваю я, передавая своё сочинение на заданную тему полковнику, когда они с Тихим пришли на обед.

— Надо. — Прочитав только мою биографию, убрал он бумаги в папку и положил в сейф. — Сейчас поедим, с нами пойдёшь.

— Что делать?

— Бунтует твоя подруга. Молчит. А нам некогда с ней возиться, других проблем хватает. Но без её показаний всё дело встало.

— А что случилось? Она же соловьём разливалась.

— Да дубаки эти… всыпали ей по первое число вчера ночью. За своего отомстили.

— Так всыпьте ещё. Чтобы не капризничала. Клин клином вышибают. — Даю я вредный совет.

— Сдурел? Она и так чуть концы не отдала. У меня Тихий этих дебилов сам чуть не перестрелял, хорошо, что у него пистолета не было.

— А ваши дубаки в курсе, что они себе смертный приговор подписали?

— Они не мои. Сколько тебе объяснять.

— Да какая разница. Кстати, мне тогда хоть какой-то документ нужен, чтобы в ваши застенки попадать, а то впустят, и не выпустят. Это же не ваши люди.

— А я могу тебя и в камеру по соседству с твоей подругой поселить. Будешь там жить и работать. — Устроит такой вариант? — предлагает полковник. Пошутил, типа.

— Если вам нужен ещё один узник, садите. Жить я там буду, недолго. А вот работать, как бы помягше-то выразиться…

— Ладно. Будет тебе документ.

— С печатью?

— И с печатью тоже. — Достаёт он из сейфа бланк и записывает в него мои паспортные данные, сверяясь с какой-то бумажкой.

— Теперь осталось тебя только щёлкнуть и печать поставить.

— Не надо меня щёлкать, я можно сказать только жить начинаю, вчера только из госпиталя.

— Да из фотоаппарата щёлкнуть. Фотографию сделать. — Начинает мне пояснять свою мысль полковник.

— Ну, ежели из фотоаппарата, тады можно. — Чешу я в затылке, вспоминая почтальона Печкина, дядю Фёдора и его банду зверских отморозков. — Я про другое подумал.

— И всё-таки плохо ты думаешь, про наши внутренние органы, товарищ сержант. Что-то в тебе явно не так.

— Просто Ваши внутренние органы, товарищ полковник, я только с внешней стороны знаю, лечить их надо. А не на задержания с операми ездить. А то доработаетесь, и уже ни какой доктор вам не поможет. А только аналогопатолог, который вскрытие будет делать. — Включаю я дурачка.

— Как, как ты его назвал?

— Аналогопатолог. Который трупы лечит. — Поясняю я с умным видом.

— ⁉.

— Может всё-таки патологоанатом? — отсмеявшись и вытерев слёзы, уточняет полковник.

— Может. А какая между ними разница? — продолжаю я гнуть свою линию.

— Встретишься, узнаешь. Пошли перекусим. — Посмеивается полковник, убирая все документы в сейф.

Пока обедали, вернулся Иваныч. Привёз из госпиталя Светкину одежду, а также мои вещи и документы, принятые на хранение в госпитале. Вот только вещевой мешок и документы мне не отдали, всё это вместе с записной книжкой, полковник Васин убрал в свой кабинет. Мне перепала только пачка махорки, початая коробка с дешёвыми папиросами, ну и мыльно-рыльные принадлежности.

— Рыжий там один, за тебя сильно переживает. Пришлось ему привет от тебя передать. Вот он и вернул твоё барахлишко из тумбочки. — Рассказал мне Иваныч о своём вояже, когда мы курили на крылечке.

— Это который на костылях ходит? — на всякий случай проверяю я.

— Да нет, у этого рука в гипсе.

— Тогда это Сашка, корешок мой. Как хоть он там?

— Да нормально. Узнал, что с тобой всё в порядке, обрадовался.

— Готов, сержант? — выходит из дома полковник.

— Готов. А к чему?

— Там узнаешь. Пошли.

— Иваныч, сгоняй в город, достань оружие из тайника, привези сюда, проверь, почисти и снаряди магазины, если успеешь.

— Всё оружие доставать? — Уточняет водила.

— Да всё. — Глянув на меня, подтверждает Васин. Предчувствие у меня понимаешь, нехорошее.

В штабной «избушке» меня сфотографировали анфас, в профиль не стали, видимо на стенд — их разыскивает милиция, мой портрет вешать не собирались. Затем полковник проводил меня в подвал и определил в нужную камеру.

— Меня в допросной найдёте. Как только закончите с этой заключённой, — кивает он на дверь, — вызовете охрану, вас проводят.

— Хорошо, товарищ капитан государственной безопасности, — навеличиваю я Васина, входя в образ.

Козырнув мне, полковник уходит. Я же по привычке отдаю воинское приветствие, но вспомнив, что я без головного убора, просто чешу за ухом.

— Ты эта, стучись, ежели што. Я тут недалеча буду. — Подбадривает меня немолодой, лет пятидесяти, контролёр. — Ох и лютая девка, а с виду не скажешь. Вчера двоих наших в лазарет отправила.

— Во врёшь! — подначиваю я цирика. — У вас эвон какие мордовороты, а она ж баба, да ещё и стерлядка худосочная.

— Вот те крест. — Подносит руку ко лбу мужичок привычным жестом, но опускает, воровато оглядевшись по сторонам. — Не такая уж она и стерлядка. Фигуристая. Она одному из наших карандаш в ногу засадила, а второго вообще чуть инвалидом не сделала. — Переходит он на громкий шёпот.

— Как так?

— А вот так. Наш начальник сказал её примерно наказать, чтобы не бузила. Вот мужики и закинули её в карцер, да хорошенько помыли из брандспойта, а потом ещё и выпороли верёвкой по заднице, больно, но и следов почти не оставили. Пообещали каждую ночь так делать, если и дальше кобениться будет. Девка после этого стала как шёлковая, кобениться перестала, а потом начкару нашему чуть достоинство не откусила. Мужики говорят, насилу челюсти у неё разжали, до того крепко вцепилась.

— Ты сам видал?

— Та ни. Я же вчера после суток отдыхал, сегодня вот заступил.

— А начкар где сейчас?

— Известно где. В лазарете.

— Ладно, открывай. — Не захотел я слушать дальше про чудо, которое распухло и долго болело.

Когда за мной захлопнулась входная дверь в камеру, поневоле оглядываю помещение. Одиночная каморка два на три метра. Справа от входа вмурованный в стену столик. Слева топчан. Напротив дверей зарешеченное окошко под потолком. Скорее не окошко, а отдушина с форточкой. Удобства тоже у дальней стены. Милка лежала на топчане, животом вниз, одета в обычное солдатское бельё. Нательная рубаха и… А вот каликов на ней не была, поэтому нижняя часть спины и стройные ноги были обнажены. Присаживаюсь на единственный табурет возле стола, и достав папиросы, закуриваю. А что ещё делать? Милка лежит и не подаёт никаких признаков жизни, то ли спит, то ли притворяется. Смысла её будить нет никакого. Всё равно она сейчас хрен что расскажет. А если и расскажет, то наврёт с три короба, фантазия у неё богатая, сочинять умеет. Ночью ей опять видимо достанется, дубаки снова за своего мстить придут. Тем более начальник добро дал. По идее надо местного «кума» в позу пьющего оленя ставить, но если даже у Васина нет полномочий, то у меня тем более.

— Слышь, мусорок. Ты бы не курил здесь. — Слышу я хриплый голос с лежанки.

— А то что?

— А то я тоже хочу.

— Хочешь, кури. — Прикуриваю я новую папиросу и подаю ей.

— Ну и скотина ты, мусорок. — С наслаждением затянувшись, встаёт она на топчан и едва дотянувшись, открывает маленькую форточку. — Но полезная. Хотя бы закурить дал. А то, что полкан твой, что салага лейтенант не курят. Больные, что ли? — Так и остаётся она стоять возле окна, повернувшись голым задом ко мне.

— Ты, лярва, за метлой следи. Если под ворами лежала, то это не значит, что ты чёрта за яйца поймала. Как была шмарой, так ею и осталась, хоть ты и мокрушница. Так что не строй из себя блатную кошку. Ты же интеллигентная женщина, училкой поди до войны работала.

— Вот гад, он и про это разнюхал. Прям как настоящий лягаш.

— Всё. Достала ты меня. Пойду я пожалуй. Поднимаюсь я с табурета, выбросив бычок в унитаз. Отдыхай. Наслаждайся. Вечером снова за тобой друзья придут, помоют, обсушат и спать уложат.

— И что, даже уговорить меня не попробуешь?

— А смысл? Одни уговорщики с тобой уже говорили, а другие к тебе ночью заявятся.

— Да не интересно мне с ними. Скучные они. Вопросами своими задолбали. Те, которые ночью приходили, они повеселее, но от этого веселья у меня до сих пор жопа болит. А вот с тобой бы я пообщалась. Тем более у тебя и курево есть.

— Да некогда мне с тобой за жизнь трепаться. Если по делу что, говори, а так…

— Давай по делу. Но и за жизнь тоже. Мы же с тобой не чужие. — Соскакивает она с топчана, и оказывается вплотную ко мне.

— На место сядь. — Отхожу я на шаг назад, разрывая дистанцию и уперевшись в дверь.

— Да не могу я сидеть. — Послушно отходит она от меня.

— Тогда ляжь.

— Как скажешь, дорогой. Видишь, какая я послушная. — Ложится она на живот, грациозно выпятив попку.

— Ладно, уговорила. Но не я здесь решаю. Как нащальника скажет, так и будет. — Кошу я под Джамшута и стучу в дверь.

— А начальнику твоему всё равно деваться некуда, так что возвращайся быстрей.

— Дождись меня. И не уходи никуда. — Услышав звук проворачивающегося в замочной скважине ключа, обнадёживаю я Милку.

— До встречи, мой ненаглядный. — Прикалывается она, когда я выхожу из камеры.

Пока охранник возится с дверью, незаметно вытираю пот, почему-то выступивший на лбу, и поворачиваюсь к нему.

— Не дай бог, хоть ещё один волос упадёт с головы этой заключённой, окажешься на её месте. Так всем и передай.

— Передам. А Вы кто? — сразу переходит он на уважительный тон.

— Тебе, ефрейтор, этого знать не положено. — Громким заговорческим шёпотом отвечаю ему я, указывая большим пальцем наверх. — Где там этот капитан? Веди.

Полковник Васин оказался неподалёку, поэтому переговорив с ним накоротке, получаю цеу, список вопросов на нескольких листках, тонкую пачку бумаги и два химических карандаша.

— Иди, работай. — Напутствует он меня. — Где нас найти, ты знаешь. Вызовешь через охранника.

Делать нечего, иду работать. Налаживать так сказать личный контакт.

Один карандаш Милка у меня выпросила, и пока я, сверяясь с вопросником, записывал её показания, она что-то увлечённо рисовала на листочке бумаги, лёжа на шконаре и слюнявя кончик карандаша. Ближе к ужину все вопросы закончились, поэтому забираю у художницы все письменные принадлежности и листочек с картинками.

— Подожди, я ещё не кончила. — Начала возмущаться она.

— Зато я закончил. Завтра дорисуешь. Так что теперь ужинаешь и в люлю.

— Тогда хоть покурить оставь.

— Это можно, — кладу я на столик две папиросы.

— А шо так мало?

— Капля никотина убивает лошадь, так что до утра тебе хватит.

— А спички?

— Спички детям не игрушки. У охраны прикуришь.

— Эти дадут? Дождёшься от них, как же.

— Эти, дадут. Ты только слово волшебное скажи.

— Какое?

— Пожалуйста! А не как обычно. «Эй, цирик, иди сюда, курить дай!»

— Ладно. А ты завтра ещё придёшь?

— Ежели буду живой и здоровый, то обязательно. Но на всякий случай. Прощай! — стучу я в дверь камеры.

— До скорой встречи, мой ненаглядный. — Не изменяет традициям Милка, посылая мне воздушный поцелуй, когда я выхожу. Не обольщаюсь. Наверняка эта бестия что-то задумала.

— Когда попросит, дашь ей закурить. — Предупреждаю я надзирателя. — По смене тоже передашь.

— Не положено. — Пытается возразить он.

— На не положено, бывает наложено. Ты меня хорошо понял, товарищ ефрейтор⁉ — повышаю я голос.

— Так точно, гос… товарищ не знаю в каком вы чине.

— Зови меня просто — товарищ Андрей. И не тянись так, я ведь не царский фельдфебель. Проводи-ка меня к товарищу капитану госбезопасности и продолжай нести службу.

После ужина полковник Васин засел у себя в кабинете, занимаясь изучением моих каракулей, а мы все втроём готовим к бою оружие. Чистим, протираем, набиваем магазины. Светуля крутится рядом и задаёт вопросы.

— Иваныч, ты склад что ли оружейный ограбил? Откуда такое богатство? — интересуюсь я.

— Оттуда. — Ухмыляется он, собирая ручной пулемёт. — С прошлого года ещё лежит. Никто же не думал, что немцы почти до самой Рязани дойдут. Вот и напрятали всё, что могли, по разным схронам, да и забыли. Что-то конечно забрали, но не всё. Вот я и подсуетился, собрал коллекцию.

Коллекция получилась нехилой: пулемёт Дегтярёва, да не обычный ручник ДП-27, а его танковый вариант ДТ-29 с трёхрядным магазином ёмкостью на 63 патрона; снайперская винтовка СВТ-40; два ППД-40 и три пистолета ТТ. А также патроны двух типов и гранаты — лимонки.

Чтобы Светуля не путалась под ногами и не задавала глупых вопросов, научили её снаряжать дисковые магазины к пулемёту, так что сидит, снаряжает. Мы с лейтенантом мучаемся с барабанами к ППД, Иваныч приглядывает за Светулёй и набивает коробчатые магазины к её тёзке — винтовке. Закончив с оружием, заносим всё в кабинет к начальнику, который и разрешает нам отбиться пораньше. Так что заваливаюсь в постель, главное, раньше Иваныча заснуть. А потом хоть из пушки стреляй. Хрен кто меня разбудит.

Вот только выспаться снова не получилось. Казалось только заснул, а уже будят. Сначала звуки сирены воздушной тревоги, а затем команда полковника Васина.

— К бою!