Противотанкист. Книга 6. В дивизионе

Глава 4

— Свидетель?

— Сержант Доможиров!!

— Я. — Снова разворачиваюсь я к следаку.

— Вы кого-то узнали?

— Да.

— Кого?

— Женщину, стоящую в центре.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Мы не знакомы.

— Тогда где вы её видели?

— В коридоре. У кабинета военного комиссара госпиталя.

— Что вы там делали?

— Выходил из кабинета после разговора с товарищем комиссаром.

— А она?

— Подслушивала, я так полагаю.

— Следствие не интересуют ваши предположения.

— Тогда не знаю. — Развожу я руками. — Это вам лучше у неё спросить.

— По каким признакам вы определили, что это именно эта подозреваемая, а не другая.

— Рост. Фигура. Цвет волос. Цвет глаз.

— И всё?

— А этого мало?

— Вы абсолютно в этом уверены, свидетель? Я предупреждаю вас от дачи заведомо ложных показаний.

— А разве вы имеете право давить не свидетеля, товарищ следователь? — не сдерживаюсь уже я, так как меня достал этот цирк.

— Вопросы здесь задаю я. — Не отстаёт от меня следак. — Так вы точно уверены…

— Да. Я всё сказал. Где нужно расписаться? — перебиваю я следака.

— Да как ты смеешь, сержант! — Чуть не подавился он промокашкой от возмущения.

— Уймись, Никодим Карлович. Перед тобой свидетель, а не подозреваемый. К тому же он ещё проходит лечение после ранения, и ему уже пора в госпиталь. — Вмешивается полковник Васин, или как я понял капитан государственной безопасности.

— Распишитесь. — Подсовывает мне протокол следак, и тычет пальцем, где нужно расписаться.

А вот хрен ему по всей морде. Без разрешения усаживаюсь на стул, стоящий возле стола, и сначала читаю всё, что написано в протоколе, потом провожу жирную черту в продолжение каждой строки. И только после этого расписываюсь внизу, накарябав фамилию наискосок. Чтобы ничего лишнего они больше в протоколе не дописали.

Следак ажно покраснел от злости, так ему не терпелось меня башкой об стол приложить. Но тут он опять же хрен угадал, потому что я бы его завалил сразу и плевать мне, что дальше будет. Мёртвые не потеют. А я можно сказать уже живой труп. Из этих, как их, ходячих мертвецов — зомби. Видимо почувствовав волну ярости, исходящую от меня, следак поспешил закончить все побыстрее, и выскочил первым из кабинета, пока не началось.

— Все свободны. Кроме задержанной. — Отпускает полковник Васин людей. — Конвой! — кричит он в сторону двери. — Уведите арестованную.

— Ты охренел, сержант⁈ А может ты совсем берега потерял⁈ — усевшись напротив, начинает он читать мне мораль, когда мы остались вдвоём.

— Да покуй. — Отвечаю я. Спокойно глядя ему в глаза. — Вы ведь меня уже списали. Так что днём раньше, днём позже…

— Это с чего это ты так решил?

— Да так, подумалось. — Сверлю я его взглядом.

— Закуривай. — Пододвигает он ко мне пепельницу.

Достаю портсигар и, неспеша размяв папиросу, прикуриваю от коробка, лежащего на столе. Молчу.

— А ты ведь узнал ту бабу, сержант. — Уже спокойно разговаривает капитан ГБ.

— Конечно, как вы и велели. — Отвечаю ему.

— Э нет. Что-то ты темнишь, брат. Сдаётся мне, вы с ней старые знакомые. Мне что, всё из тебя клещами вытаскивать? — повышает он голос.

— Попробуй! — иду я на обострение. — У меня три контузии, ранение. Организм просто не выдержит болевого шока. А покойники не болтают.

— Хорошо. Что ты хочешь? Чего добиваешься? — продолжает расспрашивать Васин.

— Мне нужно поговорить с арестованной. Наедине. — Отвечаю я на поставленные вопросы.

— Кто она такая?

— Всё расскажу, после нашего с ней разговора. Или она сама вам расскажет, это как карта ляжет. Вам ведь момент истины нужен⁉ — Смотрю я в глаза гэбэшника.

— Дай-ка и мне закурить. — Просит Николаич.

— Пожалуйста. — Достаю и открываю я портсигар, угощая полковника его же «Казбеком».

Он молча, о чём-то задумавшись, достаёт папиросу, жестом опытного курильщика разминает её в пальцах, но так и не прикуривает, просто нюхает ароматный табак.

— Врачи не позволяют курить. Сердце. Но иногда хочется. — Как-то устало произносит он.

— Сочувствую. — Ворчу я.

— А, ладно. — Машет он рукой. — В конце концов, что мы теряем? Только разговаривать будете в камере. И за вами будут следить в волчок. Вдруг ты вздумаешь убить эту свою подругу, или она тебя.

— Согласен. — Непонятно чему радуюсь я.

— Тогда пошли. — Тушит он в пепельнице так и не зажжённую папиросу.

Оказывается в этом хитром домике есть подвал, где и устроены застенки НКВД. Несколько камер. Комната для допросов, а возможно и камера пыток за герметичной звуконепроницаемой дверью. Всё остальное пространство заставлено скамейками и столами, видимо этот подвал ещё и как бомбоубежище используют. Охранник со связкой ключей проводит нас к самой дальней камере и, поглядев в волчок, отпирает дверь, запустив меня внутрь.

— Да, это не Рио-де-Жанейро. — Прохожу я вперёд, оглядывая помещение.

Стандартный пенал с двухъярусными нарами у противоположных стен и парашей в углу, рассчитанный на пребывание четырёх человек, а может быть и шести, если лежать на полу. Хотя и больше можно впихнуть. Было бы желание. Зато арестантка помещалась тут одна, с комфортом устроившись на нижней шконке.

— Ну здравствуй, Анфиса, или как тебя там по настоящему зовут. — Присаживаюсь я на нары напротив. — Я смотрю, тебя даже в ад не берут, видать не слабо ты нагрешила, раз осталась на земле мучаться.

— А ты что, пришёл мне грехи отпустить? — садится она на своих нарах, забившись в угол и обняв подушку.

— Я не поп, чтобы тебя исповедовать, — смотрю я ей прямо в глаза. — Как тебе удалось выжить?

— Он ещё спрашивает. — Хмыкает Анфиска. — Ты, идиот, попал в самую толстую кость, из не самого убойного пистолета. Да, я чуть не сдохла тогда от боли, и ноги у меня отнялись. Но пуля не повредила позвоночник, застряла в тазовой кости. Губу же я от боли прокусила, ждала, что ты меня добьёшь. Пожалел?

— Пистолет дал осечку. — Честно признался я.

— Вижу, не врёшь. — Зыркнула она на меня своими ведьминскими глазищами. — Передёрнул бы затвор и дострелил.

— Патроны кончились. — Почти честно говорю я.

— Врёшь. Побрезговал. Чистоплюй проклятый. В благородство решил поиграть, козёл. — Выплёвывает она слова. — Как же мне потом было больно и страшно, я чуть заживо себя не похоронила в том схроне. Хорошо немцы вас, краснопузых, тогда отогнали и меня нашли, а так я бы точно сдохла. Как же я мечтала тебе отомстить за все мои муки, и отомстила бы, но снова ты меня наколол.

— Так это ты что ли в меня стреляла, там в госпитале? — осеняет меня.

— А кому ты нахрен, кроме меня нужен. Конечно я. И комиссара твоего под монастырь подвела, донос настрочила и улики подкинула. Его поди уж и расстреляли. — Колется Анфиска.

— А комиссара-то за что? — Удивляюсь я.

— А чтобы не совал свой жидо-комиссарский нос не в своё собачье дело. — Ругается дерзкая шпионка.

— Так ты не одна была? — расспрашиваю я её дальше.

— Нашлись благодетели, из ваших, краснопузых. Эти проклятые колбасники меня прооперировали, подлечили и бросили подыхать в госпитале, когда сами начали драпать. Пришлось выкручиваться. — Хитро ухмыляется Анфиска.

— А ты что, не любишь своих хозяев? — удивляюсь я.

— Да в гробу я их всех видала, с их идеями. Что ваши краснопузые, что нацисты. Да чем больше вы друг друга поубиваете, тем лучше. — Раздухарилась она.

— Как хоть выкрутилась-то? — подначиваю я Анфиску.

— Известно как, подмахнула кому надо. Вы же, мужики, без ума от гулящих баб. А я не один способ знаю, чтобы привлечь, поднять неподъёмное, и впихнуть невпихуемое. Потому что козлы. Сплошь и рядом одни кацапы… — Матерится шпионка.

— С кем хоть кувыркалась-то? — любопытствую я.

— А тебе не всё ли равно?

— Да в принципе пох. Небось старшину какого-нибудь приголубила. — Опускаю я её ниже плинтуса.

— Сперва старшину, потом зампотылу полка, дивизии, армии, командующего фронтом…

— Ну и фантазии у тебя, влажные. — Снимаю я лапшу со своих ушей.

— Про это можешь сам у него спросить, как он меня драл, прямо на столе с оперативными картами. — Хвастается Анфиска.

— Спросят, кому надо. Ты анархистка что ли? — перевожу я разговор, соскакивая со скользкой темы, чтобы не показать свою заинтересованность.

— Я и сама не знаю. Обрыдло всё. Надоело. Когда уже меня шлёпнут? Ты не знаешь? — устало произносит она.

— Что, «мальчики кровавые» по ночам снятся?

— Это ты на что намекаешь? — подозрительно уставилась она на меня.

— Я про семью лесника. Про детей, которых ты порешила. — Хочу я прояснить ситуацию.

— И кто тебе про это сказал?

— А ты разве не помнишь? Сама же и говорила, когда я тебя подстрелил.

— Ну, ты, и дебил, мусор. Нашёл кому верить. Да я тогда такой бред несла, что и сама не помню. Да и не было никакой семьи, тот дом я брошенным нашла. — Оправдывается Анфиска.

— А Варюха? — продолжаю грузить её я.

— Эта корова? И тебе её жалко?

— Человек, всё-таки.

— Эта дура сама виновата. Рацию мою в доме нашла. Вопросы стала неудобные задавать, вот и получила своё. Так что козлов типа тебя, я с удовольствием резала и стреляла. Баб тоже, при случае, потому что суки, а вот детей мне не приплетай, они мне ничего плохого не сделали.

— А самолёты, которые деревню разбомбили, разве не ты навела?

— Самолёты я наводила, но вот бомбили они ваши войска, которые в той деревне и стояли. На какой хер их туда понесло? Прятались бы в лесу, деревня бы уцелела. Так что не приплетай. И не вали всё на меня. Я и этих козлов вшивых постреляла немало, а толку.

— Каких козлов?

— Да фрицев твоих, как вы их все тут зовёте. Мотоциклистов. — Сверкнула она глазами.

— А их то за что? — слегка удивился я. — Они же твои братья по крови и по вере.

— Да в гробу я их видела. Таких родственников. А у меня ни братьев ни сестёр нет. Мать умерла. Отчима я завалила. А папашку своего я даже не знаю. Много их было, тех, от кого мутер могла забеременеть. Ты так и не ответил, когда меня к стенке-то прислонят?

— Было бы за что, давно бы уже прислонили. Ты же сама не колешься. А не колют тебя потому, что ты зачем-то нужна, хотя довыделываешься, пытать начнут, и тут ты парой оргазмов уже точняк не отделаешься, запытают до полусмерти, уколами всю истычут, мозгоправов пригласят и превратишься ты в овощ, в тыкву там или в кабачок. Будешь лежать на грядке, гадить под себя и улыбаться по тихой грусти. Сколько ты так проживёшь, год, два, десять, в ад тебя не берут, в рай тем паче, вот и будешь между небом и землёй в психушке подыхать. Ты этого хочешь?

— Врёшь, мусор. — Вызверилась на меня Анфиска.

— А ты проверь. — Уставился я на неё немигающим взглядом, смотря только в один зрачок.

— Не врёшь, падла. Знаешь! — с надрывом произносит она.

— Да. Знаю. — Поднимаюсь я с нар и иду к выходу. — Прощай, милка. Надеюсь, мы больше не пересечёмся. — Стучу я кулаком в обитую жестью дверь.

— Сука, он даже моё настоящее имя знал. — В сердцах произносит она. — И не надейся, кацап. Ещё встретимся! — кричит уже вслед мне Анфиска или всё-таки Милка.

— Она ваша, товарищ капитан государственной безопасности. Колите. — Предоставляю я полковнику Васину «право первой брачной ночи» с этой маньячкой. Ну а бонусом ещё и женскую истерику.

— А не простой ты парень, сержант. Нам с тобой много о чём поговорить придётся. — В задумчивости смотрит на меня Васин.

— Успеем ещё наговориться. А вас там горячая собеседница дожидается. Не ждите, когда остынет. — Устало отвечаю я.

— Ладно. После договорим, тем более время ещё будет.

— Лейтенант Тихий, проводи сержанта до дома, пускай отдыхает. Как проводишь, вернёшься.

— Есть проводить, — козыряет лейтенант, который уже где-то обзавёлся фуражкой. Видимо чтобы к пустой голове руку не прикладывать. — За мной, сержант!

Иду. А куда мне деваться. Без денег и документов меня хрен кто отсюда выпустит. Так и останусь в этих застенках до скончания века. Зато когда вернулись «домой», с кухни доносился такой аромат, что даже лейтенант не удержался, и не раздеваясь, практически на ходу выхлебал полную тарелку куриного супа, и только после этого побежал обратно. Чего уж говорить обо мне. Так что первую тарелку с наваристым бульоном я проглотил не заметив. Зато во вторую Светуля добавила мне как потрохов, так и мяса, зачерпнув ещё и самую гущу со дна кастрюли, так что обедали мы вдвоём, а Иваныч что-то творил по хозяйству. Света сказала, что он самый первый пообедал, не выдержав издевательства над организмом, а она нас ждала.

Запив всё съеденное настоящим чаем, потому что больше ничего не влезло, вытираю рот салфеткой и поблагодарив хозяюшку за обалденный обед на словах, ещё и целую её прямо в губы. Это вместо десерта, если что. Светуля сопротивляться не стала, поэтому поцелуй затянулся. Не знаю, чем бы он закончился, так как деваха сомлела, но со стороны кухонной двери раздался громкий кашель водителя тире охранника.

— А мы тут плюшками балуемся. — Отлипаю я от Светули или она от меня. — Может с нами? Чайку? Как ты на это смотришь, Иваныч?

— Для кого Иваныч, а для кого и Яков Иваныч. — Сразу дистанцируется он от панибратских отношений.

— Хорошо. — Встаю я со своего места. — Тогда может покурим, Яков Иванович. Где у вас тут покурить можно?

— Ну пошли, покурим, соколик. На крылечко.

— Для кого соколик, а для кого и товарищ сержант. — Кидаю я ответку.

— Пошли, сержант. — Хмыкнув и накинув ватник, первым выходит водила. Одеваюсь и выхожу за ним.

— Угощайся, Яков Иванович. — Протягиваю я ему открытый портсигар, когда мы обосновались на высоком крыльце.

— Благодарствую. — Буркнул он, достав папироску. Прикуриваем от одной спички и дружно затягиваемся.

— А ловко ты сегодня от этих оторвался. — Желая потрафить шофёру, начинаю я разговор.

— Ну так, чай не первый десяток лет уже за баранкой.

— Небось ещё царя возил?

— Кх-Кх! — поперхнулся дымом Иваныч. — Царя не возил, а вот товарища Каутского доводилось.

— А под капотом небось лошадок пятьдесят пасётся? — Киваю я на обычную с виду «эмку», не став углубляться в историю.

— Мелко плаваешь, сержант. Семьдесят шесть. — Ухмыляется водила.

— Да ну? Неужто все шесть горшков?

— А то. Двигатель совсем новый — Газ-11.

— А я слыхал эти движки на танки ставят?

— И на танки тоже, но нам с товарищем полковником эта машина перепала. — Присел на своего любимого конька шофер, «и тут Остапа понесло». Не перебиваю, а внимательно слушаю и поддакиваю в нужных местах не съезжая с темы. Так что курим мы как минимум полчаса, в результате я уже не соколик, а Николай или короче, ну а Иваныч уже без Якова.

— Эх, в баньку бы сейчас, а потом по сто грамм да под селёдочку. — Потягиваюсь я, когда Иваныч иссяк.

— Под селёдочку, да после баньки, можно и по двести. — Поддерживает меня он.

— А с хорошей компанией и пузырёк не грех раздавить. Только где взять? — сокрушённо вздыхаю я.

— Здесь с этим строго, с баней тоже сегодня не выйдет, а вот колонку разжечь, да воду для ванной согреть, это можно.

— А тут что, даже ванная есть?

— А ты думал? Конечно есть. И водопровод.

— Так чего мы стоим? Пойдём. Покажешь. Как тут всё работает. Сюрприз нашей медсестричке устроим.

Когда мы закончили возиться с колонкой для подогрева воды, работающей по принципу самовара на дровах, пришёл сияющий полковник Васин и попросил Свету его накормить.

— Говорят тут супец бесподобный, сполоснув руки, проходит он к столу. А мне не только поесть, но и кое-с-кем поговорить не мешает.

Дело оставалось за малым. Так как суп стоял на плите и был ещё тёплым, а повариха, она же официантка обслужила «клиента» и покачивая бёдрами, удалилась.

— Надо будет, нальёте ещё, кастрюля на шостке. — Слегка обидевшись, закрыла Светуля кухонную дверь с той стороны.

— Ну, как шпионка, в признанке? — присаживаюсь я на табурет напротив начальника.

— В полной. Уже два карандаша исписала и ещё продолжает. — С набитым ртом отвечает довольный Васин и продолжает есть. Не мешаю, но одна мысль крутится у меня в голове и я всё никак не могу её ухватить за кончик.

— А я тогда зачем вам понадобился?

— Да возникла пара вопросов, которые срочно нужно выяснить и разъяснить.

— А Милка сейчас где?

— Что? Какая милка?

— Ну Анфиска эта, шпионка. Она в камере?

— В допросной. А что?

— А допросная где находится?

— В подвале. Я не понял. В чём дело, сержант?

— Да я и сам пока не пойму. Одна она там?

— Зачем одна? Лейтенант Тихий за ней приглядывает.

— Шпионка в наручниках? — удаётся мне наконец ухватить непослушную мысль.

— А зачем? Она ж баба, а у Тихого не забалуешь.

— Она не баба. Она диверсантка! — Уже чуть ли не кричу я, вскакивая с табурета.

— И что???…

— Да трындец вашему Тихому лейтенанту! — Популярно объясняю я, выскакивая из кухни.

Не одеваясь выбегаю из дома, полковник и Иваныч следом за мной. У входа в соседнее здание останавливаюсь. Поджидаю напарников чтобы меня в горячке не пристрелили. Пробежал-то всего ничего, а запыхался. Здоровьишка видать совсем не осталось.

— За мной! — Идёт впереди капитан ГБ, держа в вытянутой руке открытое удостоверение.

— Сержант, срочно звони в подвал, пусть проверят допросную. — Отдаёт он распоряжение дежурному на входе и мы бежим по коридору к выходу из подвала.

Как не матерился полковник Васин, подгоняя тюремного цирика, но в подвал мы попали, только пройдя все бюрократические процедуры со сверкой номера табельного оружия написанного в удостоверении и на «стволе». Я бы мог проскочить быстрее, так как пистолета у меня не было, но у меня и удостоверения тоже не было. А на все стенания Васина гэбэшный сержант отвечал односложно. — Инструкция. Не положено. — И хоть ты кол ему на голове теши. Интересно, как они тогда в бомбоубежище попадают, если также, то это писец. Немцы уже отбомбятся и улетят, а в подвале только пара человек укроется.

— Товарищу капитан государственной безопасности, за время моего дежурства ни яких происшествий не случилось… — Подбегает с докладом местный ключник, когда мы все втроём наконец прорвались в подвал.

— Что в допросной? — прерывает его доклад Васин.

— Усё у порядке. Я как только получил сигнал, сразу проверил. Задержанная на месте, пишет. Ваш человек тоже… работает. — Замялся он в самом конце.

— В камеру заходил?

— Нияк нет. У волчка глядел. — Показывает он на нужную дверь.

Первым подскакиваю к двери и тоже гляжу «у волчка». Этот номер местного отеля был в два раза больше обычного, но из мебели только массивный стол по центру и два табурета, прикрученных к полу. Анфиска или Милка что-то увлечённо писала, периодически посасывая карандаш. Не прикусывала кончик, как это делают девочки-отличницы и не только они, размышляя над сложносочинёнными предложениями и деепричастными оборотами. А мило засовывала его за щёчку и облизывала губы при этом. Лейтенант Тихий лежал головой на сложенных на столе руках и делал вид, что не спит. Две пачки листов бумаги также лежали на столе, одна из них чистая, вторая, судя по всему, уже исписанная.

— А у Тихого что, тихий час? — уступаю я место у дверного глазка полковнику Васину.

— Да какой нахрен час? Кто ему спать-то разрешил? — возмущается полковник, глядя в глазок.

— И я о том же. Может это не сон.

— Быстро открывай! — Торопит полковник охранника, и мы толпой вваливаемся в допросную, даже не задумываясь о последствиях.