Противотанкист. Книга 6. В дивизионе

Глава 8

Объектом атаки мы наметили дзот противника, который был выдвинут немного вперёд относительно основной линии немецкой обороны в опорном пункте — село Андреевка. Из этой огневой точки и прилегающего к ней окопа простреливались почти все подходы по Балке Копани с нашей стороны. Ну и по позициям первого стрелкового батальона на высоте 169,3 немцы периодически стреляли из станкового пулемёта. Но ночью. Днём дзот не подавал никаких признаков жизни. Наши его пытались разрушить огнём с закрытых позиций из 76-мм дивизионных орудий, и даже причиняли небольшие повреждения, в дневное время. Но ночью немцы отыгрывались. Засыпали высоту и позиции стрелковых рот минами не давая высовываться из укрытий, а сами, под прикрытием миномётного и пулемётного огня, восстанавливали разрушенное. Хотя при мне это было всего один раз, и больше пехота о таком одолжении не просила. — «Пущай лучше фрицы из пулемёта ночью палят, а то от ихних мин житья нет.» — Жалобились пехотинцы на другой день после бессонной ночи. Сегодня снова не поспят. Но кто им доктор. У меня приказ. А дзот это единственный объект по которому у нас есть хоть какие-то наработки. Соваться в опорный пункт, где живёт целый усиленный батальон противника, себе дороже.

— Ну, как у вас? — добравшись до нашего НП, спрашиваю у Андрюхи.

— Тихо пока. Не шевелится фриц. Но рано ещё. Обычно в десять вечера начинают. — Смотрит он на свой хронометр.

— Ясно. Баранов, дуй к нашим. Пару Ростова и Джафарова отправишь на НП. И пусть экипируются по полной боевой, гранат и патронов побольше. Всем остальным отбой. Сам остаёшься на месте.

— Есть. — Козыряет парнишка и исчезает в отнорке хода сообщения.

— Ротный на месте? — интересуюсь, где можно найти командира опорного пункта.

— Был на КНП, где сейчас не знаю. — Докладывает ефрейтор Евдокимов.

— Бдите тут. Я с пехотой договариваться. — Ухожу я налаживать очередное взаимодействие.

Пробравшись по затопленным и местами осыпавшимся ходам сообщения на командный пункт первой роты, встречаю на конечном участке пути неожиданное препятствие в лице часового.

— Ротный у себя? — спрашиваю у караульщика после обмена паролями.

— У себя. Но не велено никого пускать. — Отвечает он.

— Он что там, с женщиной? — пытаюсь узнать, почему.

— Нет, с мужчиной. С комиссаром. — Уточняет боец.

— А у них что, любовь? — начинаю шутковать я, подмигнув часовому.

— Да спят они, только легли — Возмущается он.

— Я понимаю, что не радио слушают. — Тихо произношу я, после чего повышаю децибелы. — А у нас что, детское время уже наступило⁈ Спокойной ночи малыши даже не начинались. Некогда спать! Война идёт. — Уже во весь командный голос говорю я. Мне бы самому пару часиков кумарнуть. Да и жрать хочу.

— Это кто там шумит? — высовывается из-за плащ-палатки, закрывающей вход в землянку, ротный.

— Это артиллерия грохочет. Так же, как молнии, сверкают огненные взрывы. Так же, как ветры, врываются конные отряды, и так же, как тучи, проносятся красные знамёна. Это так наступает Красная Армия. — Рассказываю я сказку на ночь.

— А, это ты разведка. — Узнаёт он меня. — Чего хотел? Пропусти его, Хейфиц.

— Взаимодействие наладить. — Протискиваюсь я мимо охранника в тесную землянку командного пункта.

— Опять ночью шуметь будете, спать не дадите. — Зевнув, возмущается ротный.

— Не шуметь, а работать. Немцев в дзоте хотим прищучить и за мягкое взять. А вас предупреждаю, чтобы не растерялись от неожиданности.

— Во сколько пойдёте?

— В полночь. Но работать начнём часа в два ночи. Хотя вы услышите.

— У нас во второй роте разведгруппу организовали. И они тоже сегодня ночью пойдут. — Проинформировал меня ротный.

— Где пойдут? — уже ничему не удивляюсь я.

— Да не беспокойся. В километре от тебя. На стыке с соседним полком.

— Тоже языка брать?

— Это вряд ли. Доползут до развилки дорог и залягут. Тем более там минное поле. А сапёров у нас нет.

— А в балке Копани мины есть? — озадачиваюсь я новой возможной проблемой.

— То мне не ведомо. Во всяком случае, при мне не ставили. Хотя заминировать её надо. Иначе фрицы как по проспекту к нам в тыл пройдут. Это сейчас там воды полно, а когда всё просохнет, будет нам неуютно. Но за балку соседи отвечают, она в зоне ответственности 106-й стрелковой дивизии. — Усугубляет проблему лейтенант. Но отступать уже поздно. Предупреждён — значит «вооруждён»…

За полчаса до полуночи выдвигаемся на исходные. Оставив группу у подножия высоты, обхожу всех «подельников» и соучастников, предупредить, что «команчи вышли на тропу войны». Ротный меня уже поджидал, поэтому лично провёл на позиции дежурного станкового максима, чтобы я показал куда можно, и куда лучше не стрелять пулемётчикам, а также по сигналу какой красной ракеты это делать. Иначе придут злые артиллерийские разведчики и начистят всем рожи. Немцы уже были на месте, в дзоте, устраивали обычный фейерверк из осветительных ракет, и стреляли трассирующими. Забрав наблюдателей, соединяюсь с основной группой и спускаемся в балку.

Прямо на пулемёт мы не полезли, чревато последствиями. А как все нормальные герои пошли в обход. Сначала на восток, почти в гости к соседям до уреза воды, а затем строго на юг, уже к немцам. Тут уже пришлось перебредать по пояс в воде через глубокий овраг, впадающий в балку. Дальше пробираемся по крутому склону этого оврага на юго-запад, приближаясь всё ближе к цели. Сначала согнувшись, потом на корячках ну и по-пластунски, куда же без этого. Вода сверху, вода снизу, грязевые ванны. Красота. Романтика разведки. В ста метрах от дзота останавливаю всякое движение. Всё, дальше нельзя. Рубеж безопасного удаления на случай недолётов и других отклонений. Хотя и так рискуем, но кто ни рискует, тот дома сидит, телевизор смотрит, особенно в такую погоду. Дальше только один до поворота и крохотного бугорка, чтобы осмотреться. Так что ракетницу и всё лишнее оставляю на исходной. С собой только пистолет в наплечной кобуре за пазухой, пара гранат в карманах и перископ «Разведчик».

— Андрюха, время? — одними губами шепчу я. Снимает свои часы и без вопросов отдаёт мне. — Ждите здесь, я скоро.

Вот он — бугорок, точнее канавка с кочкой. Наконец-то дополз. Но не высовываюсь, а погружаюсь в эту грязевую ванну. Штаны промокли насквозь. А теперь и ватник начинает намокать и, прогревшаяся за день водичка добирается до всего остального организма. Прогревшаяся до плюс пяти градусов, так что кайф просто невероятный. Время ещё есть, так что как подводная лодка поднимаю перископ и осматриваюсь при химически ярком свете взлетевшей немецкой ракеты на парашюте. Люстра горит, пулемёт постреливает, такое ощущение, что в меня, чуть ли не в упор. Вот он, самый убийственный рубеж, который нам нужно пробежать прямо на пулемёт, причём в горку. Обходить его слева, значит вылазить из оврага, где нас сразу заметят и сметут как метлой из другого, прикрывающего дзот, фланкирующего эмгача. Справа, те же яйца, только в профиль, плюс ещё полста метров, чтобы перебраться через широкий овраг. Так что вся надёжа на то, что немцы заныкаются в дзоте, пока их обстреливают фугасами, и что они не придут в себя за те несколько секунд, пока мы бежим эти пятьдесят шагов после разрыва последнего, десятого снаряда. Ну и в конце пару шагов до смерти, чтобы перескочить через бруствер.

Лишь бы мин не было, разглядываю я через оптику каждую кочку и бугорок, выискивая усики трилистника или проволочную растяжку. С наблюдательного пункта могли и не заметить, а с такого расстояния любая соломинка бревном покажется. Нет. Не видать. Уже радует. Хотя пока не наступишь и не поймёшь, что подорвался. Но будем надеяться на Авось. Этот фраерок иногда выручает. Ну и на немецкий прагматизм. Тем более вода отсюда ушла всего пару дней назад и уровень воды в балке чуть опустился стекая в реку. Снег уже весь растаял, а дождик не каждый день, да и не ливень это, так называемый ситный дождь или моросящий. Хотя время ещё есть, но засиживаться здесь нет никакого резона, так что выползаю из лужи хвостом вперёд и как крокодил Данди ползу обратно. Вот теперь я точно промок до костей, да и продрог, но пока ползу, немного согреюсь. И хотя на улице не май месяц, зато середина апреля и вода в лужах уже не замерзает по ночам.

Доползаю до места, экипируюсь и шёпотом передаю по цепи команду.

— Приготовились. — Заряжаю ракетницу и, направив ствол примерно в сторону цели, запуливаю в ночное небо осветительную ракету. Немецкая люстра как раз прогорела и пулемёт в дзоте заткнулся. Ну и наши осветительные ракеты с немецкими хрен перепутаешь. У немцев цвет звёздки яркий, холодный, химический, даже без парашюта. А наша звёздочка как родная, своя, тёплая, почти жёлтая, можно сказать золотистая. Сигнальный пистолет не убираю, а заряжаю в него ещё один осветительный патрон, перевесив карабин в положении за спину, чтобы не мешал. Моё главное оружие — умная голова, а рукопашников без меня хватает. Передовая сегодня какая-то не в меру оживлённая немцы всполошились. Особенно на правом фланге, но вдалеке от нас, километрах в трёх. А вот и первый разрыв неподалёку. Жду второго и отдаю команду.

— За мной. — Пока наши стреляют нужно успеть проскочить до поворота, потом выход на финишную прямую и спурт наперегонки со смертью.

Бегу и считаю разрывы, которые пошли сериями по два. Шесть, семь. Остановка перед последним броском. Восемь, девять. Набираю в лёгкие воздуха. Десять…

— В атаку! — первым выскакиваю из-за угла и несусь прямо на амбразуру. Не потому, что хочу совершить подвиг Александра Матросова. А потому что у меня есть хитрый план.

Остальные поднимаются слева от меня вдоль откоса, так же как и ползли, небольшой цепочкой и молча. Слышу только шаги и прерывистое дыхание, считая свои шаги и гипнотизируя амбразуру, чтобы из неё не вырвался огненный цветок. Тридцать. Останавливаюсь и припадаю на колено. Два вздоха, задерживаю дыхание и стреляю из ракетницы в амбразуру. Попал. Это хорошо, додумываю на бегу мысль, приняв вправо. Ещё десяток шагов и я в мёртвой зоне, разведчики же заскакивают в траншею слева от дзота. Пистолет за пазуху, чтобы не потерять, выхватываю из кармана «пасхальное яйцо», скручиваю защитный колпачок, дёргаю за верёвочку и отправляю в амбразуру, предупредив своих окриком. — Граната. — Универсальная «отмычка» сработала штатно. Бахнула. И из амбразуры повалил дым. Небольшое столпотворение у распахнувшейся входной двери в укрытие, и голос Андрюхи, доносящийся уже изнутри дзота.

— Чисто. Одного взяли. Что дальше делать?

— Ждите, я сейчас. — Спускаюсь в траншею я, убрав ракетницу в кобуру.

— А ну сныкались! — Шикаю на бойцов. — Ростов, в наблюдение. Сидим как мыши под веником и не жужжим. — Размещаю всех запасных в окопе на улице, а сам захожу внутрь.

Достав из нагрудного кармана гимнастёрки фонарик, быстро оглядываю помещение нащёт ништяков, отдав команду освободить его от трупов. Места и так мало, а тут ещё эти развонялись. Чухаться некогда, так что отправляю первым рейсом караван с трофеями, загрузив этих «мулов» по самое не могу. Контуженного фрица в покое тоже не оставили. И похрен, кем он числился раньше у немцев. У нас будет связистом. Катушка с проводом на грудь и телефонный аппарат в зубы, вся остальная снаряга кроме оружия тоже при нём, так что вперёд и с песней. Хотя руки ему связали и пасть кляпом заткнули. Пулемёт, коробки с пулемётными лентами и ящик с гранатами я также с основным караваном отправил, а в «домике» для вдумчивой мародёрки и прикрытия отхода основной группы, осталось нас только трое: я, Андрюха и шахтёр Удальцов.

Амбразура и вход в дзот.