Вещий Андрей. На цепи

Глава 10

— Работает спецназ! — пробормотал я и заржал в голос. Видимо, напряжение последних часов дало о себе знать. Шереметьев недовольно покосился на меня. Командир зеленых посмотрел на меня гневно:

— Не вижу ничего смешного! — проскрежетал он.

Смех действительно был неуместен, и я постарался его в себе задушить. Тем более что, судя по мундирам, это был действительно спецназ Петра Великого. Точнее, солдаты еще одного, помимо Семеновского, полка, служившего ядром созданной Петром российской армии — Преображенского лейб-гвардии полка.

— Извините, вы правы. Смех здесь неуместен. Устал просто! Не знаю, как к вам обращаться, но дайте я угадаю: вы приехали нас арестовать? — спросил я.

— Да, именем Государя Императора, вы арестованы!

— Опять двадцать пять! Для начала неплохо было бы предъявить свои полномочия, — еле сдерживая злость, сказал я?

— Что? — не понял расфуфыренный!

— Кто ты? Кто тебя послал? Есть ли у тебя соответствующие бумаги? — елейным, но не обещающим ничего хорошего, тоном спросил я.

— Я поручик лейб-гвардии Преображенского полка Георгий Михайлович Крынкин — немного стушевался франтик.

— А где твой мундир, Крынкин? Вон, на остальных вижу мундиры славного лейб-гвардии Преображенского полка. У сопровождающего меня прапорщика и солдат мундиры славного Семеновского полка!

Все как положено, в красных чулках. А ты в чем?

— Я повелением полуполковника лейб-гвардии Преображенского полка, князя Долгорукого исполняю поручения князя кесаря.

— И поэтому позволили себе не носить мундир? Не понятно, но очень интересно. При случае обязательно уточню. Как сие возможно?

Сергей Шереметьев повернулся ко мне и судя по выражению лица, хотел что-то сказать в оправдание Крынкина. Поняв это, я положил руку Сергею на плечо, останавливая его порыв. Мне надо было узнать от преображенца как можно больше, пока он не очухался от моего напора:

— А пока любезный Крынкин не мог бы ты поделиться с нами, кого тебя послали арестовать?

Как я и рассчитывал, наезжая на командира преображенцев и засыпая его вопросами, Крынкин стушевался:

— Я послан отыскать пропавшего экспедитора Тайной канцелярии Опанасенко. Он был отправлен в Ригу по государеву делу и подвергся нападению.

— С чего ты взял, что он подвергся нападению?

— В Санкт-Петербург прискакал гонец от…, - Тут, видимо, Крынкин собрался и сообразил, что отвечает на вопросы непойми кого, да еще застигнутого на месте преступления:

— А, собственно говоря, кто вы такой, сударь и по какому праву задаете мне вопросы?

Мысленно чертыхнувшись, что не удалось до конца узнать полномочия поручика, я, сбавив тон, сделал вторую попытку:

— Уважаемый Георгий Михайлович, разрешите вам представить прапорщика лейб-гвардии Семеновского полка Сергея Александровича Шереметьева.

Сергей выехал вперед и не сходя с лошади, слегка поклонился.

— Он по поручению генерал-губернатора Риги Никиты Ивановича Репнина сопровождает меня к князю — кесарю Ромодановскому.

Таким нехитрым маневром, я опять попытался не назвать себя, чтобы не спровоцировать Крынкина на всякие необдуманные действия. Типа моего ареста. Но поручик был начеку:

— А вы кто такой, милостивый государь?

— Я Андрей Борисович Ермолич. Итак, зачем вы здесь?

На лице поручика отразилась вся гамма его мыслей и чувств. Но я все-таки слегка напрягся и попробовал поконкретнее считать, чего хочет поручик. Я почувствовал, как в районе солнечного сплетения, там, где у меня шрам-цветок, медленно разгорается белый огонь.

Вот его тонкий язык превратился в тонкий луч. Этот луч поднялся к моему мозгу и через глаза скользнул по поверхности мозга Крынкина. Опять заболела голова.

Поручик словно что-то почувствовал, дернулся и внимательно взглянул на меня. Луч тут же словно щупальце отдернулся и потух.

Теперь я точно знал, о чем подумал Крынкин в этот момент. Это знание звучало у меня в голове как мешанина фраз и вопросов, которые поручик задавал себе во время нашего общения.

Крынкин не понимал, что ему делать. Он обнаружил место преступления. Очень кровавого и жестокого преступления. Он еле сдерживал рвоту, чтобы не опозориться перед подчиненными.

И еще эти вооруженные люди на месте преступления. Странные люди. Ладно, этот прапорщик — семеновец Шереметьев. Вроде настоящий. Но надо спросить у него бумаги. Но Шереметьев, все больше молчит. А выступает этот. Дерзкий. Как его? Ермолич! Как он ловко у меня почти все выведал. Хорошо, что я не успел ему рассказать, о том, что к нам успел слуга экспедитора прискакать. Он и поведал, как вырвался от лиходеев, что стали Опанасенко убивать.

Этот Андрей Борисович вполне на татя похож. Дерзкий, сам черт ему не брат. И глаза у этого Ермолича вон как страшно огнем полыхнули. Да и непонятно кто он такой, хотя прапорщик к нему со всем уважением относится. Нет, определенно, без Ермолича тут не обошлось и его надо арестовать. Но остальные то на убийц непохожи. Сразу гвардию по выправке видно. В этом Ермолич прав. Да и оружие чистое. И мундиры кровью не заляпаны. Да и имя князя Репнина кое-что значит. Как бы хуже не было.

В общем, Крынкин не знал, что с нами делать. Ладно поможем ему нас отпустить, ну и себе очков наберем в глазах поручика, а заодно и князя-кесаря. Разговор с Ромодановским чую будет ох как непрост. Настолько непрост, что в случае чего и на дыбу отправиться можно, а потом и по этапу, а то и на плаху. Так что дополнительные бонусы пригодятся. Ну и самому в тень слегка отойти, а то и правда выперся вперед, а у самого ни положения, ни должности. Вопросики могут не только у Крынкина возникнуть.

Я наклонился к Сергею и шепотом попросил его показать подорожную и договориться о нашем дальнейшем следовании в Питер. Но сделать это аккуратно и вежливо. Сергей понимающе ухмыльнулся, тронул лошадь и выехал вперед:

— Господин поручик. Мы сами стремились поскорей сообщить о происшествии. И раз вы утверждаете, что посланы как раз, чтобы установить все обстоятельства гибели господина экспедитора, а не верить слову офицера у меня нет оснований, то, значит, вас нам сам бог послал.

В глазах Крынкина блеснула радость. Он сразу сделался очень важным:

— Да это так, прапорщик. Мне предписано высочайшим повелением разобраться, что здесь произошло. Поэтому, как старший в чине прошу показать ваши бумаги.

— Извольте, милостивый государь. Мы хотели оставить здесь караул, но раз вы сюда уже прибыли, то вверяю сие место преступления вашим заботам. Сами же мы, с вашего позволения, продолжим путь в Санкт-Петербург.

Поручик уставился в бумаги и минут пять внимательно их изучал. Затем он перевел взгляд на меня и стал пристально разглядывать уже меня:

— Поручик, а что это вы так на меня уставились: на мне узоров нет и цветы не растут, — спросил я и, в свою очередь, стал пристально смотреть на Крынкина.

Крынкин ничего не ответил. Он перевел взгляд куда-то мне за спину и махнул рукой, кого-то подзывая. К нему подбежал пожилой усатый солдат. Поручик что-то прошептал ему на ухо. Солдат взял под козырек и убежал к остальным.

Там он отдал команду, а сам вернулся к нам и взял под уздцы мою лошадь. Еще двое людей Крынкина спешились, и один взял под уздцы лошадь Шереметьева, а второй залез на козлы кареты к Янису. Остальные преображенцы подъехали к нам и взяли на прицел уже конкретно нас двоих. Впрочем, десяток солдат, так и остались на местах, держа на мушке наших семеновцев.

Глаза Крынкина полыхнули мстительным торжеством. Подчеркнуто игнорируя меня, он обратился к Шереметьеву:

— Прапорщик, к сожалению, я не могу вас отпустить одних. У меня приказ разобраться с этим делом. Мы приехали на место убийства, а тут вы. Чтобы вы сделали на моем месте, а, господин прапорщик? Так что вы и ваши люди арестованы. Сдайте оружие.

Шереметьев сжал эфес своей шпаги, так что костяшки пальцев побелели. Еще мгновение, и он выхватит ее и перейдёт в атаку.

Я положил поверх его руки, сжимавшей эфес, свою руку и с силой надавил, не давая Сергею, вытащить шпагу из ножен:

— Скажите, поручик, вы в бою были?

— Нет, а какое это имеет значение? — зло ответил Крынкин.

— А сколько из ваших людей было?

Поручик замешкался с ответом. Видимо, не знал, сколько его людей было в деле. Тогда я привстал в седле и, обращаясь к солдатам в зеленых кафтанах, прокричал:

— Преображенцы! Не далее, как вчера прапорщик Шереметьев и солдаты его роты лейб-гвардии Семеновского полка отбили штурм Риги. А сколько вас было в деле и где? Отзовись.

На несколько секунд повисла тишина. По лицам преображенцев было видно, как внутри них напряженное ожидание возможной схватки сменяется воспоминаниями. А потом посыпались нестройные ответы:

— Я за Нарву бился!

— И я!

— И я!

— Под Полтавой супостата бил.

— А я в Ингерманландию ходил с воеводой Шереметевым.

Откликнулись практически все преображенцы. Да и наши семеновцы, тоже готовые к любому развитию событий, стали вспоминать, где они воевали. И вот уже между солдатами двух элитных полков завязался разговор.

Ветераны вспоминали минувшие дни. Много оказалось тех, кто помнил Нарву. Как два лейб-гвардейских полка единственные не дрогнули и не побежали, а, стоя по колено в крови, отбивали атаки супостата. За что с тех пор по велению Петра оба полка носили красные чулки.

Мое внимание привлек один шустрый и уже немолодой преображенец. Все его звали Ионыч. Он был щуплый и говорливый. Увидев среди наших семеновцев гиганта по имени Петро, он страшно обрадовался. Соскочил с коня, подбежал к Петру, заставил того тоже слезть с лошади и полез обниматься.

— Подумать, почти десять лет не виделись! — радовался старый солдат.

Ионыч все подпрыгивал вокруг Петро и всем с восторгом рассказывал, как тот его раненого вынес из боя, где-то под Полтавой. При этом по рассказам Ионыча, Петро в одиночку уконтрапупил целую гору врагов. Петро что-то смущенно и неразборчиво басил в ответ, но было ясно, что он тоже очень рад видеть Ионыча.

Я был доволен. Похоже, почти удалось предотвратить никому не нужную братскую стычку. Почти да не совсем.

Видя, как расслабляются его люди, как находят много общего с теми, кого должны были арестовать, Крынкин наливался гневом. Увидев это, я максимально вежливо воззвал к его разуму:

— Вот видите, Григорий Михайлович, оказывается почти все ваши и наши люди были в деле. О чем это говорит?

— О чем?

— О том, что если вы будете настаивать на нашем аресте, то скорей всего произойдет стычка. Потому что вы люди служилые, мы люди служилые, и у каждого свой приказ. Ни нам, ни вам этого не нужно.

— Ну почему вам не нужно, это понятно. Нас больше, и мы вас одолеем! И вы подчинитесь нам, — гордо заявил Крынкин.

Похоже, говорить с Крынкиным о том, что несмотря на сложившиеся обстоятельства, с обеих сторон свои, бесполезно. Кроме него самого и его выгоды для этого надутого индюка никого и ничего не существовало. Между тем я видел, что все больше преображенцев, поглядывают на своего командира, если не с осуждением, то с недоумением точно.

— Безусловно, Георгий Михайлович, вы нас одолеете. Но вам тоже этого не нужно, поручик. Подумайте сами. Узнает князь Репнин о том, что случилось с людьми, выполняющими его поручение и по чьей вине. Обязательно обратится к князю — кесарю. Его сиятельство так или иначе, но учредит следствие. И будете вы под следствием, поручик ходить не известно сколько. И не известно, чем еще закончится.

Крынкин задумался, обвел взглядом все, что происходит кругом, и спросил:

— И что вы предлагаете?

— Сначала ответьте, в чем суть отданного вам приказа?

— Мне предписано разобраться с обстоятельствами исчезновения экспедитора тайной канцелярии, выявить причастных и доставить их в Санкт-Петербург.

— То есть не именно нас, а причастных?

— Да. Но вы-то причастны. Я обнаружил вас на месте преступления. И должен вас доставить.

— Но мы ведь и сами туда направляемся, и как раз к князю — кесарю. Так что предлагаю вам просто отправиться вместе и не устраивать здесь побоище с неизвестными последствиями. Как вам такой вариант?

Крынкин задумался, оглядел нас еще раз. Его внимательный взгляд задержался на оружие каждого из нас. У меня был огромный соблазн снова залезть поручику в мозги, но я воздержался. Очень уж демаскирующими эффектами сопровождался этот процесс. Вон как прошлый раз поручик, отшатнулся от моих горящих глаз. Да и для меня это весьма болезненная процедура. Крынкин между тем, что-то прикинул в уме и бросил:

— Хорошо, поехали.

После того как Крынкин оставил пост на месте гибели экспедитора, мы выехали. Нескольким, судя по их виду, наиболее опытным солдатам поручик шепотом отдал какие-то распоряжения. И мы тронулись в путь. Впереди ехала пятерка преображенцев, затем мы. Возле нас и после нас ехали остальные преображенцы. Замыкала процессию карета экспедитора, которой правил Янис.

Поручик всю дорогу ехал рядом с нами. И рука его лежала на эфесе.

Мы втроем ехали молча. Сергей ехал и что-то насвистывал. Я усиленно крутил головой, стараясь получить как можно больше впечатлений о новом для себя мире и времени.

Впрочем, ничего неожиданного для себя я не увидел. Песчаная дорога вилась через леса, в котором росли корабельные сосны. Иногда она выскакивала из леса, чтобы пробежать мимо каких-то небольших чем-то засаженных наделов. То там, то здесь среди этих полей виднелись крыши хуторов лифляндских крестьян. Иногда появлялись мызы — большие отдельно стоящие поместья. Впрочем, здесь их чаще называли хофами, что в переводе с немецкого вроде как двор.

Спустя полчаса, когда мы слегка отстали от Крынкина, Шереметьев незаметно толкнул меня вбок и указал глазами на наш походный порядок.

Приглядевшись к нему, я сам едва не выругался вслух от досады и удивления.

Несмотря на то что Крынкин произвел отрицательное впечатление, я не мог не оценить его действий как командира и выучку его солдат.

Он незаметно расставил своих людей так, чтобы пока мы ехали, рядом с двумя нашими людьми, находились как минимум трое его людей.

Казалось, преображенцы и семеновцы ехали и мирно беседовали, то и дело обмениваясь шутками и посмеиваясь. Но те несколько ветеранов, с которыми переговорил Крынкин, хоть вроде и участвовали в разговорах и посмеивались шуткам, но глаза их были жестки и внимательны. И руки они, как и поручик, держали на оружии.

Еще час спустя начало смеркаться, и стало ясно, что пора останавливаться на ночлег.

— Впереди скоро будет небольшой городок, а может и деревня, черт их разберет, там есть постоялый двор. Там и заночуем — сказал Крынкин и ускакал вперед.

Перед тем как войти в городок, мы ненадолго остановились за ближайшим холмом, чтобы солдаты могли привести себя в порядок.

Русская армия должна входить в города если не при полном параде, то в полном порядке. Тем более в местах, которые не так давно вернулись в Российскую Империю. С этим были согласны и Шереметьев, и Крынкин.

У солдат — преображенцев нашелся даже барабан. Поэтому к постоялому двору мы прибыли подтянутыми и под барабанную дробь.

Постоялый двор представлял собой средневековый двухэтажный дом с открытой галереей на втором этаже. Дом стоял посреди огромного двора. По периметру двора тянулись хозпостройки: каретные сараи, конюшни, летние кухни, кузницы, сеновалы.

На дворе сновали люди и стоял невообразимый шум, в котором ухо то и дело выхватывало звуки кующегося железа, шелест сгружаемого сена, ржанье лошадей, крики и ругань. Пахло соответствующе. Одновременно и готовящимся мясом, и горящим очагом, и еще чем-то вкусным. Но и навозные ароматы добавляли свою ноту.

Солдат мы разместили во дворе под навесом, поближе к летней кухне. Там они быстро позаимствовали огромный котел, и все вместе, семеновцы и преображенцы, стали готовить свой нехитрый ужин.

Мы же, втроем вошли в дом и попали в громадный зал с невероятных размеров очагом. В нем на огромных вертелах готовились несколько поросят и еще осталось место для пары десятков цыплят. Аромат был одуряющий. Мы все дружно сглотнули и стали пробираться сквозь толпу посетителей к свободному столу.

Мы уже почти добрались до грубо сколоченного дубового стола, как вдруг шедший нам навстречу человек, проходя мимо Крынкина задел того плечом и пошел дальше. Крынкин скорее недоуменно, чем зло выругался и оглянулся на невежу.

Впрочем, тот, сделав еще пару шагов, остановился, слегка повернул голову к поручику, приподнял шляпу, обозначил поклон, пробормотал едва различимые извинения и пошел дальше.

Крынкин пожал плечами и сел за стол. Посидел мгновение в задумчивости, потом подскочил как ужаленный и помчался вон из трактира.

— Как думаешь, куда это он? — спросил я Шереметьева.

— Думаю наказывать того несчастного, который случайно его задел, — ответил Сергей.

— Точно! — сказал я и задумался. Что-то привлекло мое внимание в этом прохожем, но вот что, сообразить не мог. И когда мне показалось, что вот-вот я уловлю, за что зацепилось мое внимание, подошла трактирщица и спросила, что мы будем кушать.

Тут же вернулся поручик, и мы все заказали цыплят с овощами и большой кувшин вкуснейшего местного пива.

Мы уже почти заканчивали ужин, когда в зал ворвалась какая-то толстая растрепанная тетка и, перекрывая шум, заорала:

— Убилии! Убили!