Вещий Андрей. На цепи

Глава 8

— Да, интересно, девки пляшут по четыре штуки в ряд! — почесал я затылок.

— Как, как вы сказали, Андрей Борисович? — князь подался вперед со своего кресла. Кресло под его немаленькой массой натужно скрипнуло.

— Да не обращайте внимание, Ваше Сиятельство, присказка у меня такая, — я продолжал размышлять над словами князя. Не то, чтобы он сильно меня удивил. Что-то такое я подозревал.

Уж больно странно вел себя этот лжеэкспедитор. Нервно как-то. Представители карающих органов так себя не ведут. Они чувствуют за собой всю мощь государства, мощь системы. А этот постоянно нервничал, хотя тщательно это скрывал. И всячески пытался меня убить. При любом удобном или неудобном случае. А я этого, знаете ли, не люблю. И потому огорчаюсь. А один я огорчаться тоже не люблю. И поэтому стараюсь огорчить, тех, кто меня огорчает. До невозможности.

Так что Опанасенко или кто он там получил по заслугам.

— Интересный вы человек, Андрей Борисович, правду о вас прапорщик Шереметьев рассказывал…

— Знаю, Ваше Сиятельство. Мне об этом сегодня уже неоднократно говорили. Вы лучше скажите, если это был не Опанасенко, то кто это был? И на основании чего вы сделали такой вывод? — невежливо перебил я.

Репнин недовольно посмотрел на меня и бросил:

— На основании того, что это был лицедей?

— Актер, что ли?

— Актером он тоже может быть. Но прежде всего он лицедей, — опять недовольно поморщился князь Репнин.

— А в чем разница?

— Эх, молодо, зелено. Не знают ничего, а туда же в политику лезут, — Никита Иванович встал, недовольно походил туда обратно. Слышно было, как под его немалым весом тихо поскрипывают, в общем то, добротно пригнанные половицы.

Подошел к неплотно прикрытой двери, ведущей в другую комнату. Резко открыл дверь, внимательно окинул комнату взглядом. Но там только Федор Иванович тихо стонал в забытьи. И больше никого. Мне это хорошо было видно даже с топчана, на котором я сидел.

Репнин подошел к Федору Ивановичу, приложил руку к его лбу. Затем снял со лба почти высохший компресс, смочил его в уксусе и снова положил дядьке на лоб. Что-то прошептал ему ободряющее.

Да, князь Репнин приятно удивил. Уверен, что нечасто здесь князья лично ухаживают за больными. Тем более за простыми… Кстати, интересно, к какому сословию относится Федор Иванович? Или роду? Пока не успел выяснить. К сожалению, многое еще не успел. Даже определиться, что делать в это мире, как жить. А время, судя по всему, поджимает! Или нет? Черт его знает. Посмотрим. Пока главное — выжить!

С момента попадания и по сию пору оно неслось как сумасшедшее. Сколько там прошло, сутки — двое, а уже столько событий. Но разве не об этом я мечтал, ни этого хотел в прежнем мире, тихо доживая на пенсии, после того как всю жизнь отдавал долг Родине. Ну вот сбылось. Как говорится — получите, распишитесь.

Интересно князь с Федором так по доброте душевной или это тонкий расчет для дальнейшего общения со мной? Судя по сегодняшнему поведению князя, может быть и так и так. Но то, что у него ко мне интерес есть — это факт. Ладно, пока наблюдаем и действуем по обстоятельствам.

Его Сиятельство вышел из комнаты Федора и плотно прикрыл дверь. Затем открыл дверь на лестницу. Из нее к нам ворвались одуряющие запахи с кухни. Видимо, Илзе вернулась с покупками и сейчас активно готовит праздничный обед. Или ужин? Неважно. Важно, чтобы удалось поесть. Я сглотнул слюну. Регулярное питание — основа выживания!

Князь отдал неразборчивые распоряжения кому-то стоявшему на лестнице и плотно закрыл и эту дверь. Видимо, что-то прочитав на моем лице по поводу еды, понимающе улыбнулся.

— Так зачем, ты в политику полез, Андрей Борисович? — подойдя ко мне, вкрадчиво спросил князь.

— Ни в какую политику я не лез! — в очередной раз пошел в отказ я. — С чего вы взяли?

— А с того, мил человек, что среди всего этого маскарада с Тайной Канцелярией, есть одна подлинная вещь!

— Какая?!

— Дурачком прикидываешься? Не догадываешься? — Князь склонился надо мной, почти навис. С его губ не сходила добрая улыбка. Только глаза были холодны как рыба об лед. — Хорошо я тебе скажу. Распоряжение князя — кесаря о твоем аресте — подлинное!

Я резко встал. Князь вынужден был резко выпрямиться, почти отшатнуться. На мгновение он потерял равновесие. Я придержал его за локоть. Не отпуская, сжал его чуть крепче:

— Ваше Сиятельство! Может, хватит, наводить тень на плетень, может прямо скажете в чем меня подозреваете? Или, может, делом займемся?

Если это распоряжение подлинное, значит где-то должны быть, и настоящие чиновники Тайной Канцелярии, посланные с ним? Где они? Ответьте!

Раз это распоряжение оказалось у каких-то лицедеев, значит, наверняка с этими чиновниками случилось что-то нехорошее! И если это случилось в вашей губернии, то князь — кесарю это ой как не понравится. Не находите!

Князь вырвал локоть из моей руки и бросил:

— Нахожу!

— И что собираетесь предпринять?

— Искать. И вас отправить в Петербург. Пусть там с вами князь — кесарь разбирается. Чего вы помните, чего нет, — он быстро выяснит.

Помолчали. Каждый подумал о своем. Я подумал, что Светлейший князь Никита Иванович Репнин, в сущности, был неплохим человеком и не хотелось расставаться с ним на плохой ноте. О чем думал князь, мне неизвестно, но уверен после штурма Риги и истории с подставными экспедиторами, головняка ему хватает.

— Ваше Сиятельство, а с какой целью вы пришли ко мне? Да еще и без свиты?

— Да Сергей Шереметьев, рассказал, как ты ему помог Ригу отстоять и уговорил пойти тебя поздравить, вот так запросто. Поскольку он мне как сын, отказывать ему не стал.

— Это большая честь для меня, Ваше Сиятельство! — я встал, щелкнул каблуками и резко склонил голову.

Судя по всему, такое отношение Никите Ивановичу понравилось. Он широко улыбнулся, хлопнул меня по плечу:

— Поздравляю, Андрей Борисович, в целом вы проявили себя молодцом и при обороне, и в этой неприятной истории с Тайной Канцелярией. Не знаю, в чем вы там повинны перед государем, пусть этим князь — кесарь Ромодановский занимается, но о ваших подвигах я отпишу Ивану Федоровичу, глядишь, и послабление в приговоре выйдет. А это от меня, — Никита Иванович бросил мне тяжелый кошель.

Я взял кошель, взвесил на руке и еще раз поклонился. Князь с нескрываемым интересом наблюдал за мной. Когда я собирался убрать кошель в карман кафтана, Репнин бросил:

— Ты загляни-,то, загляни!

Я открыл кошель. Он был доверху набит золотыми монетами. Князь выжидательно смотрел на меня.

Я достал монету и стал внимательно разглядывать. Была она маленькой, где-то два сантиметра в диаметре. На одной стороне был изображен Андрей Первозванный и стояла надпись «Два рубля» и 7226 год.

На другой стороне был изображен какой-то бородатый мужик в шапке Мономаха, а по кругу шла надпись: «Царь Самодержец Всероссийский Иван 5 Алексеевич».

— Иван Пятый? — удивленно воскликнул я.

— Именно! Новые деньги, золотники — двух рублёвики государя нашего Ивана Алексеевича Пятого. А то почитай третий год как один на царствии, а монеты все своей не отчеканил. Все червонцами Петра Алексеевича да ефимками обходились.

— А… — я хотел спросить, куда делся царь Петр Алексеевич, он же Первый, он же Великий, но решил промолчать. Дабы не раздражать Светлейшего своими ссылками на потерю памяти. Найду потом кого-нибудь попроще и пословоохотливее и расспрошу.

Так! Значит, говорят, царь не настоящий. В смысле настоящий, но не тот, что был в это время у нас.

У нас-то единокровный брат Петра Великого, Иван Алексеевич умер где-то в конце семнадцатого века. А до этого сыновья царя Алексея Тишайшего, от разных жен лет десять — пятнадцать царствовали вместе.

Но если Петр хорошо так наследил в истории, то Иван особенно ничем не отметился, потому как болел сильно. Эпилепсией вроде даже. Зато дочка его Анна Иоанновна потом российской царицей стала. Но это у нас. И это совсем другая история.

Здесь же Петр Алексеевич раньше брата преставился, но отметиться тоже сумел. Окно прорубить, и Питер основать, судя по всему, успел.

Да, все чудесатее и чудесатее. Впрочем, после орков, разнообразной действующей магии и старого летосчисления, замена царей, это так — мелочь. Толи еще будет! А пока я все же решил получить ответ на вопрос, который задал, но ответа так и не услышал:

— Ваше Сиятельство, и все же, что это такие за лицедеи были, что смогли у самих экспедиторов Тайной Канцелярии письмо отобрать. Ведь у князя — кесаря людишки, чай не лаптем щи хлебают. Поймите, Ваше Сиятельство не просто так интересуюсь. Буду знать, кто такие, смогу сам поберечься и других, может быть, спасу.

— Понимаю тебя, Андрей Борисович. Поскольку ты неоценимую услугу городу и мне оказал, расскажу тебе про них. Хотя их стараются лишний раз не поминать.

Лицедеи — действительно страшные существа. Наверное, даже можно сказать, самый страшный род из всех существующих. И одновременно самый презираемый. Настолько, что крестьяне их боятся до жути, а лучшие люди считают ниже своего достоинства обращать на них внимание. Все потому, что они помесь человека и авалонца. Но страшны не этим. Ты сам видел. Не красавцы, но и не уроды.

Считается, что они всегда верно служат своим заказчикам. Поэтому, если кому-то, что-то, где-то надо провернуть темное, али каверзу какую сделать, — к ним всегда идут. А лицедеи никому не отказывают, но цену берут огромную. Но и исполняют все точь-в-точь.

Но если кто их обмануть пытается, — смерть лютую принимает. Так ли это на самом деле доподлинно не известно. Это только слухи. Как говорится, не пойман не вор. Хотя лицедеи для воровства — идеальные исполнители.

Смена личин — это основа их родовой магии. Причем сведущие люди говорят, что они не только могут чужое тело повторить, но даже и душу, и мысли.

Еще они могут создавать подобных себе для всяких своих надобностей, ну и для выполнения поручений. И никто не знает, действительно ли они создают на время себе подобных или насылают морок на все наши чувства: слух, зрение осязание и прочие. Например, сегодня к нам явился только один лицедей. А видели мы с ним сначала еще двоих, а потом еще четверых.

Ну а начинали они да, ты прав, скоморохами в ярмарочных балаганах, да и сейчас в театрах пьески разыгрывают, когда другого дела нет. Вот все, что я могу тебе сказать, Андрей Борисович.

— Спасибо, Ваше Сиятельство.

Было видно, что князь Репнин, если и не боится лицедеев, то очень их опасается. Настолько, что даже, когда рассказывал про них, у него не только голос стал тише, но и манера говорить поменялась. Будто страшную сказку рассказывал. Хотя, как понимаю, многое из того, что он рассказывал — имеет место быть.

В этот момент в дверь постучали, и в помещение вошел Сергей Шереметьев, в сопровождении пары чиновников.

Князь, как и обещал, написал несколько писем в Питер, в том числе и Ромодановскому. Затем он приказал прапорщику Шереметьеву и десятку семеновцев сопровождать меня в Тайную Канцелярию Санкт-Петербурга.

С меня он взял честное благородное слово, что я не сбегу по дороге, и, во чтобы-то ни стало, явлюсь к князю — кесарю и расскажу все что знаю. Я после небольшого раздумья пообещал это Светлейшему.

Действительно, при незнании местных реалий деваться мне особо некуда. Если сбегу, князь — кесарь наверняка меня в местный аналог федерального розыска объявит. Даже перейти на нелегальное положение не получится.

Вон Сергей Шереметьев на первой минуте знакомства стал неприятные вопросы задавать. А какой-нибудь более продвинутый в титулах и чинах дворянин и разговаривать не будет. Враз в подвале, а потом и в колодках на сибирском тракте со рваными ноздрями окажусь или того хуже. Сочтут, что дворянин я липовый и на конюшне запорют.

Посмотрев, на орков, решил, что за границу меня тоже не тянет. Здесь хоть люди русские, более или менее понятные. А там вообще не ясно, что творится, раз по Европе армии орков шастают.

Нет уж, надо по быстренькому снять все вопросы со стороны местных правоохранительных органов и заняться чем-нибудь полезным для себя и общества, прежде чем найду путь домой.

Тем более, вон, и заслуги кое-какие имеются, и деньжата завелись, и связи какие-никакие. Поэтому я хотел, как можно быстрее попасть на свидание с Ромодановским. Хотел этого, чуть ли не больше, чем сам Иван Федорович хотел увидеть меня.

Легко, конечно, не будет. Князь — кесарь ерундой не занимается. Ну опять же я если и виноват где, так активное участие в снятии осады Риги дорогого стоит. На мой взгляд. Глядишь, и краями с Ромодановским разойдемся.

Поэтому ехать я был готов. Взяв с меня слово, Репнин позволил ехать мне в Питер хоть и под конвоем, но без колодок и при оружии. Выехать должны были завтра утром на рассвете.

Покончив с формальностями, мы, наконец, сели за стол — отметить победу.

Илзе расстаралась. Упор был сделан не столько на изысканность высокой кухни, сколько на традиционность и сытность национальных блюд.

Русская кухня была представлена запечённым поросенком, фаршированным гречневой кашей, зажаренными гусями, огромным осетром. Еще были разнообразные расстегаи, кулебяки и шанежки. Когда только Илзе успела? Не девушка, а золото.

Блюда местной кухни были в основном рыбные: сельдь, треска, копченая килька. Ну и вкуснейшие колбасы.

Впрочем, наличие среди празднующих высоко титулованной особы тоже было учтено. Были поданы пара паштетов, блюдо каких-то запеченных мелких птиц, ни то дроздов, ни то соловьёв и несколько видов сыров.

Запивать это все предлагалось несколькими видами квасов и местного пива. Впрочем, из принесенных Репниным шести бутылок, в битве с лицедеем уцелело четыре.

В двух из них был напиток, который был представлен Репниным как очень редкая и крепкая новинка французского виноделия, названия которого князь не запомнил. Начав дегустацию, я опознал в этой новинке — коньяк. И очень недурной коньяк.

За столом, как обычно, в любой мужском междусобойчике вспоминали и хвастались своими подвигами при обороне Риги. Число убитых под Ригой орков в этих рассказах превысило все население России. И выросло бы еще до населения всего мира, если бы рассказчики, то и дело не переключали свое внимание на комплименты девушке и ее кухне.

Илзе была единственным украшением нашего стола и купалась в мужском внимании. Но сама только слегка улыбалась и вежливо, но отстраненно благодарила. И весь вечер смотрела на меня грустными глазами. Мы договорились, что дядька Федор сопроводит ее до их родового хутора, где она спрячется, пока не исчезнет хотя бы тень опасности.

Я не участвовал в общих воспоминаниях, а думал о предстоящем разговоре в Тайной Канцелярии. Точнее, — пытался думать.

Но ничего не придумывалось, кроме того, что наверняка речь пойдет о царевиче Алексее, сыне Петра Великого. Но где царевич, и где какой-то заштатный дворянин Андрей Борисович Ермолич. В целом вывод был один: война план покажет.

Долго не сидели. После того как Репнин укатил по своим генерал-губернаторским делам, через часик все и разошлись. Всем с первыми петухами вставать.

Ночью у нас состоялось бурное прощание с Илзе. Она не плакала. Но постаралась использовать каждую минуту, проведенную вместе. На этот раз даже на пике самых чувственных ласк она не переходила со мной на ты.

— Я люблю вас, Андрей Борисович, и понимаю, что вам нужна другая спутница жизни, не такая как я.

— С чего вдруг? Какая другая?

— Такая, что была бы не просто вашей женщиной, но и другом и товарищем в бою, что в случае чего подаст вам выпавший меч. Я — не такая. Я люблю домашний уют и Ригу.

Сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы вы были рядом. Но я буду этого хотеть всегда. А вы вскоре начнете тяготиться спокойной жизнью. А я не люблю перемен. Все женщины их не любят, но некоторые готовы пойти на них ради любви. Я нет. И поэтому лучше мы расстанемся сейчас.

Я удивленно посмотрел на Илзе. Умом я понимал, что она права. Но такая практичность и взвешенность меня покоробила. Хотя, казалось бы девушка, которая сама говорит, что освобождает мужчину от тяжких объяснений, потому что они ей не нужны, просто мечта, а не девушка.

Я прислушался к себе. И, кроме легкой досады, ничего не почувствовал.

Посмотрел на нее и увидел, ее спокойное и в то же время радостное лицо. Она поймала мой взгляд и сказала: «Как хорошо, как я счастлива!». Я нежно поцеловал ее и еще раз овладел ею. В последний раз.

Небо чуть окрасил рассвет, когда мы собрались выезжать. Вещей у меня не было. Поэтому взяв оружие, деньги и оставленные для меня отцом бумаги и письма, я готов был спускаться к карете лжеэкспедитора.

Я выглянул в окно. Сергей Шереметьев с гвардейцами ждал меня внизу. Спустился, поставил свои немудреные пожитки в карету, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Аккуратно оглядевшись по сторонам, увидел на улице кроме нас еще двоих.

Недалеко от входа в лавку расположился нищий. Это был весь скрюченный старик с такой же скрюченной клюкой в руках.

Что-то в нем было знакомое, но вот что, я сообразить не мог. В любом случае на меня смотрел не он. Бомж сидел на мостовой в куче тряпья и дремал, греясь в лучах восходящего солнца.

Смотрел на меня другой. Худощавый, закутанный в плащ тип, которого я видел во время нападения на меня местной гопоты.

— А не он ли его организовал? — посетила меня светлая мысль, — Вот сейчас и спросим.

Тощий стоял в двух домах от меня и как в прошлый раз подпирал спиной стену, почти сливаясь с ней. Когда я посмотрел на него, его фигура начала терять чёткость и расплываться. И смотреть на него было неприятно. Все время хотелось отвести взгляд. Я отвел взгляд и посмотрел на него боковым зрением. Незнакомец перестал расплываться.

Я направился к нему. Поняв, что его заметили, худощавый отделился от стены и стал быстро уходить. Я ускорил шаг. Худощавый почти перешел на бег.