Вещий Андрей. На цепи

Глава 7

Тут же я увидел тело Ермолича будто со стороны. Оно валялось на полу и было окутано коконом из молний.

Сверху было видно, как все присутствующие в помещении замерли от неожиданности. Ну как все. Все наши.

Князь Репнин широко раскрыв глаза уставился на кокон с моим телом внутри. Прапорщик Сергей Шереметьев тоже смотрел на кокон и шарил руками по поясу в поисках шпаги.

Илзе без чувств сползла на руки брата. Мой тесак со звоном выпал из ее рук. Янис шарил глазами по комнате, ища куда пристроить потерявшую сознание сестру.

Федор Иванович прикрыл ладонью глаза от яркого света молний.

Только Опанасенко и амбалы в черном не теряли времени. Они творили что-то невообразимое.

Громилы в черном обхватили предплечья друг друга, на манер римского рукопожатия и каждый потянул руку другого на себя.

Мгновение и вот их уже четверо. Из каждого вылез еще один. Такой же, одет также, — в черное. Только без оружия. Как это произошло я не уловил.

Да чудны дела твои господи, — люди уже делением размножаются. Как инфузории туфельки или амебы какие-нибудь. Прям наглядное пособие для 7 класса по биологии простейших.

Те что без оружия сразу получили по стволу и кинжалу от своих реципиентов и направились к моему кокону.

Предыдущие версии амбалов вытащили шпаги и пистолеты и стали их прикрывать.

В это время раздувшийся до каких-то неимоверных размеров Опанасенко выхватил свою шпагу и метнулся к Репнину. Князю таки удалось подняться с кресла, но оружие достать он не успевал. На экспедитора он бросился с голыми руками.

Тут я почувствовал, как меня потянуло назад к электрококону. Я снова взглянул на кокон и увидел, как на нем образовалось небольшое отверстие. Из него ко мне бестелесному, болтающемуся под потолком, протянулся зеленый луч энергии. От него веяло добротой.

Я расслабился и отдался на волю этого луча. Успел заметить светящийся зеленым шрам в виде цветка на груди и вот я уже опять в теле Ермолича.

И снова кандалы неимоверно жгут запястья и щиколотки. И пошевелиться не могу. Вокруг сплошной стеной кружатся молнии.

А там мои друзья сражаются с непонятной хренью. Надо что-то делать. И еще этот огонь зеленый непонятный в солнечном сплетении колит и жжет. Не так сильно, как кандалы, прямо скажем — терпимо, но блин неприятно же. И думать мешает.

Словно в ответ на мое недовольство цветок в районе солнечного сплетения аж раскалился. И раскалился белым цветом. Больно то как. Может он как-нибудь помочь сможет. Интересно эта энергия вообще, что может?

Я задумался и через секунду до меня дошло какой я остолоп. Ведь мог проанализировать все раньше.

Шрамы в виде звезд появились у меня во время боя с Олегом. Тогда энергия и искры были голубые. И когда за артефакты со всякой шпаной бились, тоже голубые.

А вот когда дядьку Федора лечил и когда в тело возвращался, энергия была зеленая. Значит голубой это боевой режим, то есть режим разрушения, а зеленый это наоборот. Режим лечения, восстановления и может быть, тут я вспомнил свое возвращение в тело, — воскрешения. Круто!

Словно в подтверждение моих слов шрам резко сбавил свечение и жжение сошло на нет. Осталась только адская боль от кандалов.

А что если? Я сосредоточился на своем желании разорвать кандалы. Нет не разорвать, а распилить. Но не до конца. Прям так и представил, луч холодной голубой энергии распиливает манжету кандалов на правой руке.

Посмотрел от шрама — цветка на груди по телу скользнул голубой луч и стал медленно резать кандалы на правой руке. Я тут же представил то же самое для левой руки и ног и убедился, что как говорится — процесс пошел.

Чем больше распадались кандалы, тем слабее становились молнии вокруг меня. Вот я уже сквозь них различаю лица тех двух амбалов размножившихся делением. Их родителей я внимательно не рассматривал, но у этих на редкость тупые рожи.

Будем надеяться, что у них не хватит ума поднять тревогу прямо сейчас, так как молний вокруг меня стало прям заметно меньше.

Уже через пол минуты браслеты кандалов удерживались тонкой перемычкой толщиной в проволоку. Зато молний хоть и стало меньше, но тем не менее они еще сохраняли вокруг меня форму кокона.

Я в последний раз сосредоточился на кандалах, и они свалились. Молнии потухли. Я перекатился в сторону, поближе туда где, валялся мой посох — клинок. Одним движением схватил его и вскочил на ноги.

В это время те двое, что собирались меня поднять, выхватили пистолеты. Но выстрелить не успели. Я переместился в право от них и со всей силы саданул посохом сразу по обоим стволам.

У одного ствол удалось выбить. Второй пистолет не выпустил. От моего удара ствол просто резко опустился, и его хозяин от неожиданности выстрелил в пол.

Краем глаза я заметил, как князь Репнин пытается удержать на расстоянии чудище, которое раньше было Опанасенко. Делал он это с помощью какой-то магии. Какой я не понял.

Видел, что Никита Иванович стоял сжав кулаки и сосредоточившись. Опанасенко превратившись в великана под три метра ростом пытался пробиться к князю.

Между бывшем экспедитором и князем воздух выгибался словно натянутая и вот-вот готовая лопнуть мембрана. Этот воздушный щит хотя и выгибался, но не пускал Опанасенко к князю. Но это похоже все на что хватало князя.

У прапорщика и Яниса положение было лучше, но ненамного. Они вдвоем довольно успешно противостояли на шпагах двум первым громилам экспедитора. Но сила продавливало мастерство. И громилы медленно, но уверенно загоняли Яниса и Сергея в угол.

Дядька Федор лежал на топчане и стонал зажимая рукой рану в боку. Видимо его уже кто-то достал клинком.

Что же им все придется еще некоторое время потерпеть без моей помощи. Совсем чуть-чуть. Пока я окончательно не успокою эти ходячие пособия по размножению простейших.

Пока я разглядывал общую диспозицию мои амбалы успели выхватить длиннющие кинжалы и броситься на меня. Но я тоже не ворон ловил. За эти мгновения передышки успел подлечить себя зеленой энергией и трансформировать посох в клинок.

И когда оба здоровяка синхронно, но довольно скованно попытались меня достать стилетами, я был готов. Принял оба кинжала на клинок, а вот окинуть их от себя получилось исключительно на морально-волевых. Сила у этих быков была огромная.

Сделал выпад в правого тот довольно резво, даже яростно ответил. Но на лице при этом ни следа эмоций. И взгляд такой. Его даже пустым назвать нельзя. Как у куклы. Будто ни глаза на тебя смотрят, а пуговицы.

Я еле успел отразить сначала атаку одного, потом второго, потом сразу атаку обоих.

Затем я сделал хитрый финт с перебрасыванием клинка из правой руки в левую и уже клинком в левой пронзил правого амбала прямо в сердце.

Не дожидаясь пока упадет первый, я проделал такой же фокус со вторым. И тоже достал его в сердце.

И… Ничего не произошло. Ни один, ни второй не рухнули замертво. Они лишь замерли на несколько секунд и снова яростно атаковали меня.

Наконец я понял, что еще один их круг атак я не выдержу, и пора принимать радикальные меры. Магию какую-нибудь применить, например. Правда не ясно как, а жаль — отменная штука.

Только во мне родилась эта гениальная мысль, как мой шрам опять стал зудеть, а на кончике моего клинка заплясали голубые искры.

Воодушевленный, я буквально в несколько движений воткнул магический клинок одному в глаз, другому в рот. Громилы из Тайной Канцелярии сразу прекратили атаку. По их телам пробежали разряды, будто внутри них замкнуло проводку. Оба опустили руки, поникли головами и так и остались стоять.

Понаблюдав за ними для верности пару секунд, я бросился на помощь князю Репнину. И вовремя! Чудищу Опанасенко как раз удалось прорвать воздушную мембрану, созданную князем.

Раздался оглушительный хлопок, по складу пронесся вихрь, а бывший экспедитор по инерции навалился на князя. Но резво отскочил назад и тут же сделал выпад.

Так и не успевший выхватить шпагу Репнин прикрылся треуголкой. Шпага Опанасенко проткнула ее, но до тела князя, по-видимому не достала. Во всяком случае Никита Иванович схватился рукой за клинок поверх треуголки и старался не отпускать его. Второй рукой он судорожно пытался вытащить из ножен свою шпагу.

И тут сзади подоспел я. Со всей дури я всадил свой клинок тому что когда-то было Опанасенко под мышку. Клинок вошел не сразу. Сначала он уперся во что-то твердое и почти выгнулся дугой. Думал — сломается.

Меня пронзила такая острая досада, что мог помочь князю да не сделал. В этот момент шрам мой раскалился так, что я ели сдержался, чтобы не зарычать.

Вообще за последние несколько минут я уловил, что мой шрам от ожога в виде звезды-цветка реагирует на мои мысли, желания и даже эмоции. Но как он это делает было не понятно.

Сейчас же из моей груди по руке и клинку пробежала голубая молния и проникла в подмышку Опанасенко, а потом и клинок вошел в его тело по самую рукоятку и вышел из груди где-то в районе сердца.

Чудовище, бывшее когда-то Опанасенко, выпустило шпагу, обернулось ко мне, зашаталось и рухнуло. Я еле успел выдернуть из туши клинок.

Когда тело упало, я поспешил на помощь Сергею Шереметьеву и Янису. Но оказалось им моя помощь не нужна.

Те два амбала, что атаковали их повели себя почти также, как и мои. Стоило Опанасенко умереть, как они прекратили бой, замерли и рухнули на пол. А за секунду до них также рухнули и мои.

Я помог князю Репнину снова сесть на стул. Бой ему дался не легко. Все-таки ему было около пятидесяти. По здешним меркам — старик.

Сходил в другую комнату, нашел спрятавшуюся там Илзе и попросил оказать помощь Федору Ивановичу. Янис и Сергей Шереметьев опустившиеся на топчан рядом с дядькой Федором, стали ей помогать. Это было мне на руку.

Не знаю, видели ли другие, что со мной происходило во время боя, но акцентировать внимание на этом я не считал нужным.

Подойдя к трупу Опанасенко, я стал внимательно его разглядывать. Нынешний рост его был действительно больше трех метров. Фигура его сейчас напоминала бегемота, пытавшегося приобрести человеческий облик.

Лицо хотя и сохраняло черты первоначального облика экспедитора Опанасенко, но сейчас напоминало маску. Причем черты лица были весьма условны и грубы. Эта маска будто вросла в вытянутый угловатый череп с большими, будто оттянутыми к низу и почти заостренными сверху ушами.

Но больше всего меня интересовал след от моего укола. Как раз меньше всего он напоминал рану от укола. Скорее создавалось впечатление будто тело прожгли насквозь и для надежности взорвали внутри небольшой заряд.

Да и воняло кругом паленой шерстью и горящей костью. В общем не слабое такое действие у моего магического клинка. Интересно максимальное или нет. Надо будет потом поэкспериментировать.

Впрочем, на фоне почти разорванного в клочья костюма, даже такие внушительные следы от моего клинка — терялись. И это меня полностью устраивало.

Едва я отошел от трупа экспедитора, как Илзе в ужасе закричала указывая куда-то пальцем. Указывала она на тела амбалов, которые между прочим я не удосужился осмотреть.

С ними происходили необычные вещи. В прочем я скорее удивился если бы в этом мире слишком долго, дольше часа, не происходит чего-нибудь необычного.

Но тут я чуть не заржал в голос. Трупы громил вдруг начали сдуваться. Прям как резиновые куклы. Сначала у них сдулись головы и лица, потом грудь, ноги. В результате через минуту на месте четырех трупов лежали четыре груды тряпок.

Но и они еще через минуту вспыхнули огнем. Все что осталось от четырех гигантов — четыре маленьких кучки пепла. Но и этот пепел внезапно заструился по полу и скрылся где-то под телом экспедитора.

Все это заставило всех нас столпиться вокруг трупа Опанасенко и ждать что будет дальше. Что, что-то будет никто из нас не сомневался.

— Я кажется начинаю понимать, что происходит! — произнес Никита Иванович и быстро опустился на колени перед трупом и обшарил все карманы черного костюма Опанасенко.

Едва он успел вытащить свиток с постановлением на мой арест за подписью Ивана Федоровича Ромодановского, как и с этим трупом стало происходить то же самое, что и с предыдущими. За одним маленьким исключением.

Сначала с трупа сползло лицо Опанасенко. Под ним оказалось другое. Очень вытянутое с торчащим вперед острым подбородком, большим почти горбатым носом, тонкими губами и грустными голубыми глазами, удивленно смотрящими в вечность. Вместе с теми самыми большими ушами и в обрамлении рыжих волос это лицо смотрелось гармонично.

— Так я и думал — пробормотал князь Репнин.

— Что вы думали? Вы его знаете, Ваше Сиятельство? — спросил Сергей Шереметьев.

— И да, и нет, прапорщик. Впрочем, давайте наведем порядок и подумаем, что делать дальше. — князь вернулся в кресло, с которым похоже сроднился и замолчал.

Подумать действительно было, о чем. Положить сотрудников органов правопорядка при исполнении — это вам не фунт изюма съесть. Да еще втянуть в это высшее должностное лицо. За такое в любой стране, при любом режиме во все времена по головке не погладят.

Через минуту князь вынырнул из своих мыслей, обезоруживающе улыбнулся и распорядился:

— Вот, что прапорщик. Отправляйтесь в Рижский замок и пришлите сюда отделение семеновцев и пару человек из моей канцелярии. Там внизу наверняка стоит карета, на которой он приехал, пусть ее осмотрят и возьмут под охрану. Да и пусть печать мою захватят.

После того как Шереметьев ушел, князь отправил брата и сестру в лавку за продуктами, так как считал, что победу надо отметить. При чем не одну, а обе. И над орками, и над экспедитором. Перед этим уточнив у Илзе есть ли в доме постель, он попросил их уложить Федора Ивановича. Дескать ему, как наиболее пострадавшему требуется как следует отдохнуть.

Оставшись наедине со мной, он поудобнее расположился в кресле, предложил мне сесть на топчан, широко улыбнулся и вкрадчиво спросил:

— Нус, сударь кто вы такой?

— Как кто? — почти опешил я от напора князя. — Я, Андрей Борисович Ермолич, дворянин!

— Допустим. И что вы делаете в Риге? — почти ласково спросил Репнин. Почти также ласково, как он недавно спрашивал у экспедитора. У меня по спине пробежал холодок.

Я понял, что простой байкой о потери памяти я перед ним не отделаюсь. Его Сиятельство, да еще генерал-губернатор, фигура серьезная. Не плохо с ним хорошие отношения сохранить.

Иначе в случае чего на раз съест и не подавится. И даже не посмотрит, что я помог город спасти. Ему достаточно того, что придя ко мне он попал в какие-то непонятные разборки с Тайной Канцелярией.

Наверняка думает, что я его подставил. Правда я же князя и спас. Но он вполне может считать, что это такой хитрый ход. Для того, чтобы втереться в доверие, например, и выудить ценную информацию. Такая фигура напичкана ею до самых краев. Если я правильно понимаю, ему теперь важно понять кто меня послал. Мне же как раз важно донести до него, что я никакой не засланный казачок, а что я сам по себе. И мне своих проблем хватает и до его Сиятельства мне нет никакого дела.

Если я правильно, рассуждаю, то тогда надо хоть какую-то, правду сказать. Или что-то, что было бы похоже на правду. И речь не про историю с моим попаданием сюда из другого мира. Этого как раз светить нельзя. Да в этих раскладах и не поверит князь. Подумает, что за дурака держу. Я бы не поверил. Но в моем мире и магии нет. И все равно, нет не буду про это.

Может попробовать считать его мысли, также как с Опанасенко получилось. Правда тогда это случайно вышло, а сейчас надо специально сделать.

Только собрался попытаться заглянуть в мысли князя, как меня словно громом поразила собственная здравая мысль. Если не получится, а еще Репнин поймает меня на этом, то тогда точно пиши пропало. Выкрутиться будет сложно. Ладно, будем врать близко к правде.

— Ваше Сиятельство, видите ли, я не помню, как оказался в Риге. За последнее время я очень часто получал по голове и, по-видимому, случилась контузия, а с нею амнезия.

— И что совсем ничего не помнишь?

— Ну почему, кое-что потихоньку вспоминаю. Род вот свой вспомнил, отца помню. Помню, что умер батюшка мой. Помню, что бежали мы от кого-то с дядькой Федором. Помню, что отец сказал, что если кто после его смерти придет меня искать, даже если скажет, что по государственному делу, то бежать сразу и прятаться. А вот почему не помню, а дядька Федор не знает.

А тут понимаешь эти из Тайной Канцелярии.

— А что значит на экспедиторов Тайной Канцелярии убивать у тебя в порядке вещей? — ехидно улыбнулся князь. — Тайная Канцелярия так просто людишек не разыскивает? Наверняка в чем-нибудь серьезном замешаны. Заговоре каком-нибудь, а дражайший Андрей Борисович?

— Ну Ваше Сиятельство, не помню я ничего и вины за собой не чувствую.

— Ну допустим, я тебе поверил. Но не дай бог, что-нибудь скрыл от меня! За все заплатишь! И в первую очередь за нападение на экспедитора!

— Так Ваше Сиятельство, вы сами видели, что они первыми напали. Если бы он не душил, я разве б отвечал. Я бы сам пошел. Но ведь они явно же убить меня хотели. И если бы не Ваше Сиятельное вмешательство, я бы наверняка уже на том свете отдыхал.

Услышав такую трактовку своей роли в недавних событиях, князь знатно подзавис. Ну, а что он думал? В стороне остаться? Помогал биться? Помогал! Значит надумает меня под монастырь подводить, пусть знает, что и его подельником возьму. А то слишком уж простые нравы у здешних стражей порядка: если не понравился, то можно и шлепнуть. Нет уж увольте. У нас, конечно, тоже всякое бывало, но так дешево человеческую жизнь не ценили.

Видимо какая-то внутренняя работа в голове князя все же произошла. Потому как поразмышляв еще немного Никита Иванович выдал:

— И все же, Андрей Борисович, хотелось бы мне узнать, кто ты такой и почему вокруг тебя так много суеты? И знаешь, почему мне вновь и вновь хочется задавать этот вопрос?

— Почему, Ваше Сиятельство? — без особого интереса спросил я.

— Потому что Опанасенко не был экспедитором Тайной Канцелярии или точнее, тот, кого ты только что убил — не был экспедитором Тайной Канцелярии Петром Алексеевичем Опанасенко.