Зов чёрного лебедя

Глава 12. Неожиданный союз. Озарение

Мирослава протестующе застонала, когда услышала шум и повернулась на другой бок, спрятавшись под одеяло. Внезапно перед глазами у неё замелькали картинки вчерашнего дня, словно вспышки фотоаппарата.

Она резко села, откинула одеяла и оглянулась. Всё та же комната и те же льняные занавески в цветочек, не пропускающие утренние солнечные лучи, на которые Мирослава недобро взглянула, обвиняя в своём затяжном сне. Она чувствовала себя так, словно стадо коров пробежалось по ней, пока она спала и снова застонала, падая обратно. Ей было жутко стыдно за то, что Вяземскому пришлось нести её на руках к себе домой, как какую-то кисейную барышню.

Она вообще не планировала оставаться в его доме. Но вчера столько всего навалилось, что она позабыла спросить о месте, где ей можно переночевать. В конце концов, репортёру обещали предоставить спальное место в каком-то общежитии, и Мирослава не думала, что там жить будет хуже, чем в лесу или подворотне. В обоих местах последний раз она ночевала давным-давно, но забыть такой опыт было невозможно.

Преодолев слабость, она поднялась с кровати и обратила внимание, что переодета в белое, свободное платье приятной ткани. На табуретке возле кровати Мирослава также заметила таз с чистой водой и один из поясов Марты, хранившиеся в шкафу её комнаты. Мирослава тогда приметила другой, но с удовольствием повязала и этот после того, как умылась.

Её сумка была неподалеку, и, достав оттуда единственный тёплый халат, она накинула его себе на плечи. По-хорошему ей необходимо было хорошенько отмыться после вчерашнего, и она решила, что после того, как отыщет кусок мыла, найдёт и место, где сможет это сделать, а на худой конец сойдет и озеро.

Рядом стоял стул со спинкой, на котором висел её чёрный пиджак. Она слабо улыбнулась, догадываясь, кто его принёс из участка. Вынула из внутреннего кармана мундштук и портсигар, решив с утра себя побаловать — глядишь, так быстрее выздоровеет.

Пока она спускалась на кухню и чувствовала дразнящие запахи еды, то не ожидала стать свидетельницей чудной обстановки. Марты нигде не было видно, зато с полотенцем на плече Вяземский разрезал свежую, только вынутую, если судить по хрусту, буханку хлеба. На столе уже были расставлены три глубокие чашки с кашей, на маленьких блюдцах лежал сыр, малиновое варенье и масло, а сам Мстислав что-то мурлыкал себе под нос. Он обернулся спустя мгновение, как Мирослава появилась на пороге кухни, и приветливо улыбнулся.

— Доброе утро. Вода в умывальнике свежая, если хочешь умыться, — сказал он и вернулся к своему занятию.

— Доброе утро, — эхом повторила Мирослава, пряча в карман халата мундштук и портсигар, затем послушно пошла умываться второй раз за утро.

— Сегодня вечером планируется баня. После дороги полезно очиститься, да и простуда отстанет тут же. Только берегись, — Вяземский взглянул на Мирославу через плечо, пока та вытирала лицо, и усмехнулся. — У Марты рука тяжёлая, а попарить она любит.

Словно в трансе Мирослава кивнула.

— Что с тобой? — вскинул он бровь, убирая полотенце с плеча. — Садись. Сейчас Марта со скотиной разберётся и тоже подойдёт. Хорошо, что ты сама встала, а то она велела разбудить тебя, а мне этого уж точно не хотелось.

Мирослава внимательно его слушала, но не до конца понимала смысл слов.

— Я ещё сплю? Или у меня жар? — серьёзно поинтересовалась она.

Мстислав рассмеялся, намазывая на хлеб масло.

— Я невозможно рад, что нет, а то Марта со свету бы меня сжила. — Он добавил на масло варенье и протянул ей кусок. — Попробуй. Варенье Марта делала, вкусное.

Не став спорить, она взяла слишком большой для неё ломоть хлеба и начала жевать. Почти сразу она не сдержалась и замычала от удовольствия.

— Как вкусно!

Вяземский понимающе усмехнулся и подбородком указал на стоящую перед ней кашу, молчаливо предлагая не стесняться. Мирослава покачала головой, но села, став жевать медленнее, чтобы дождаться Марту.

— Завтракать нужно всем вместе.

Это в неё было вбито со временем пансионата. Чтобы отвлечься от голода, она, наконец, спросила интересующее:

— То есть ты не гнушаешься стоять у печи?

Мстислав закашлялся от удивления, а затем тихо рассмеялся. Он тоже пока не притронулся к еде, хоть и уселся напротив.

Мирослава заметила, что этим утром он приятным образом отличался от вчерашнего себя: более светлым лицом, чистым и незамутнённым взглядом, спокойствием в движениях. От него так и веяло сельской умиротворённостью, которую Мирослава наблюдала лишь у людей, которые встают с первыми лучами солнца.

— Как прямо в лоб, — усмехнулся он и поддел. — Не гнушаюсь также, как ты перед папиросами?

— Удивлена, что ты не осуждаешь, — призналась она, невольно касаясь пальцами металлической крышки портсигара.

Но ей всё равно было легче представить себя с папиросами, чем Мстислава или того же Аната Даниловича у плиты.

— Моя мать стала носить мужские брюки в то время, когда об этом даже думать было неприлично, — неожиданно поделился он, затем пожал плечами. — Мне не нравится, что от этого ты своё здоровье портишь, но с чего мне осуждать? Также и со стряпнёй. Не сказал бы, что это распространено в каждом доме, но в нашей семье, ещё со временем моего прадеда, когда они и другие мужики уходили на заработки и не бывали дома бо́льшую часть года, стало положено делить семейные заботы. Так уж повелось, что у меня с детства ничего не пригорает, а тесто всегда идеально поднимается, да и мне самому не в тягость приготовить еды, — не без хвастовства заявил он.

Мирослава подумала, что ему это не просто не в тягость, а в удовольствие и улыбнулась.

— Должно быть, твоя мама этому рада. Ей меньше хлопот.

Это был не слишком изящный способ узнать, где его родители, но Мирославе этот момент не давал покоя ещё со вчерашнего утра.

— Была рада, — спокойно поправил он. — Мы с Мартой уже давно живём вдвоём. Она вдова и сестра моего отца, поэтому живёт в нашем доме с самого моего детства.

Мирослава прикрыла глаза на мгновение, сжав губы в тонкую линию, устыдившись своего недостойного интереса. Могла бы и догадаться!

— Соболезную, — мягко произнесла она, открывая глаза. — Я тоже давно одна.

Вяземский не выглядел сильно расстроенным оттого, что она затронула столь личную тему, скорее даже он как будто светился изнутри, думая о родителях. Но после её фразы свет погас.

— Как так вышло? — обеспокоенное нахмурился он. — Если ты, конечно, позволишь узнать.

Ей было не так просто говорить об этом, как ему, но она всё же постаралась как можно легкомысленнее улыбнуться и расслабиться.

— Всякое в жизни бывает. Отец отказался ещё в младенчестве, а о матери я знаю только её наличие. Росла я в приюте при церкви. Там было не так уж и плохо.

Мстислав не сразу ответил, стараясь сдержать неприятное удивление. Он внимательно глядел на Мирославу, словно смог бы с её помощью увидеть её родителей.

— Мирослава, мне жаль это слышать, — с той же мягкостью, какую она использовала сама, глядя ей прямо в глаза, а казалось, что в самую душу, произнёс он.

— Спасибо, — улыбнулась она куда искреннее в ответ.

Они замолчали, как будто оба знали, что Марта уже закончила свои дела и должна скоро появиться на пороге.

— Молодёжь, доброе утро! — воскликнула она, заходя на кухню и направляясь к умывальнику. — Как ты, Мирочка?

— Спасибо, благодаря вашим хлопотам гораздо лучше, — с признательностью отозвалась она.

— Какие это хлопоты, — отмахнулась Марта, а затем подошла к столу и велела. — Встань-ка.

Не совсем понимая для чего, Мирослава неуверенно поднялась, перешагнула через скамью и встала напротив Марта. Та критично её оглядела и тяжело вздохнула, прижав руки к груди.

— Ты похожа на лесного духа!

— Марта! — Попытался Вяземский остановить сетования.

— А что? Это, вам, мужчинам нельзя поминать их, а мы на охоту не ходим, поэтому помолчи. Тем более я говорю правду. — И Марта вновь обратилась к смущённой Мирославе. — Ты самая красивая девица, какую я только видела с этими скулами и кукольным лицом, но здоровье у тебя, видимо, совсем слабенькое. Одна кожа да кости, а уж эта бледность! Может, в столице такое и модно, но у нас здесь не в почёте. Я откормлю тебя так, что у тебя даже щёки появятся, — серьёзно пригрозила Марта.

Хоть её и распекали, Мирослава не смогла подавить улыбку. Такое отношение было приятно, потому что говорило о неравнодушии, а от такого её сердце таяло.

— Всё хорошо, я не в обиде, — обратилась она к громко сопящему Мстиславу, а потом уже к обоим. — А со здоровьем у меня, правда, проблемы. В пятнадцать я сильно заболела, в приюте лечили тогда плохо, я еле оклемалась, но с тех пор могу неожиданно заболеть, да и имею некоторые проблемы с сердцем. — Она тут же поспешила исправиться, заметив судорожный вздох Марты. — Ничего критичного, не волнуйтесь! Редкие боли при волнении.

— И ты ещё что-то мне говорила о том, что можешь присутствовать на месте преступления, — мрачно процедил Вяземский, сложив руки на груди.

Мирослава тяжело вздохнула, тут же пожалев, что не сумела сдержать язык за зубами.

— Волнуюсь и злюсь я куда сильнее, когда мне пытаюсь что-то запретить, — с достоинством подчеркнула она. — Давайте не будем портить такое чудесное утро, хорошо? Извините, что сама заговорила об этом. Может, сядем завтракать, пока всё окончательно не остыло?

Марта тут же засуетилась и усадила её обратно, присев рядом. Преодолев несколько минут неловкой тишины, они всё же смогли вернуть прежнее благодушное расположение духа и возобновить беседу, и в ней словно стало даже больше тепла.

А после завтрака атмосфера резко изменилась на деловую, когда Мстислав после недолгих колебаний достал коробку и поставил её на скамью со словами:

— Раз ты хочешь участвовать в расследовании, то помоги разобраться, что общего у жертв, потому что за всё это время никто из нас не смог их связать, не считая того, что они все туристы.

Мирослава не сумела сдержать эмоции и захлопала в ладоши от радости. Она тут же забыла о дискомфорте в горле и усталости.

— Ты официально сдался!

Вяземский смерил её взглядом и усмехнулся, кивая.

— В следующий раз, преследуя нас, ты можешь не просто заболеть, поэтому я лучше обойдусь малой кровью.

— Верное решение, — важно кивнула она, а затем похвасталась Марте. — Меня приняли в команду!

Та засмеялась и нарочито неодобрительно покачала головой, уже переодевшись в чистое платье и нацепив корзинку на локоть.

— Я пойду к соседке, а вы оставайтесь тут и разбирайтесь в своём страшном деле. Удачи.

И с необъяснимо широкой и довольной улыбкой ушла, негромко хлопнув дверью. Мирослава почти сразу потянулась к содержимому коробки.

Доставая папки с исписанными листами, лежащие сверху, она ненароком бросила взгляд на Вяземского и замерла. Мстислав не сводил взгляд с прохода, в котором скрылась Марта, и о чём-то старательно размышлял, если судить по сведённым к переносице бровям.

— Что такое? — обеспокоенно поинтересовалась она, переводя взгляд туда же.

Ничего не заметив, Мирослава пришла к выводу, что Мстислав что-то вспомнил касательно дела и ещё сильнее заволновалась.

— Что случилось? — уже более требовательно спросила она, с неуверенностью, одними подушечками пальцев прикасаясь к мужскому плечу.

Вяземский обернулся к ней и непонимающе уставился. Потом встряхнул головой, приходя в себя, и пожал плечами.

— Ничего не случилось, если не считать того, что, мне кажется, поведение Марты подозрительным. Я никак не могу понять в чём дело, но это крутится на кончике языка. Ненавижу это чувство, оно делает тебя уязвимым.

Мирослава почувствовала облегчение и, тяжело выдохнув, сосредоточенно кивнула в знак понимания.

— Мне знакомо это чувство. Хуже не придумаешь. Говорят, что забытая мысль потом всплывает.

— Но это никогда не происходит, — усмехнулся Вяземский.

— Точно, — снова кивнула Мирослава, улыбнувшись краешком губ.

Они замерли друг напротив друга, отчего-то не способные отвести взгляд. Мирослава смотрела с подозрением и внимательностью, а Мстислав с ожиданием и нервным возбуждением. Оба словно ждали чего-то, остолбеневшие и растерянные.

Наконец, одна из папок, которую достала Мирослава, скатилась со стола и хлопнулась на пол, раскрывшись и растеряв свои внутренности. Мирослава от неожиданности вздрогнула и даже подпрыгнула, а затем суетливо заправила волосы за ухо и вдруг осознала, что даже не прибрала их.

Следом пришло другое озарение: она стоит перед чужим мужчиной в домашнем и непрезентабельном виде, одетая непонятно во что, и при этом находится в его дома на правах непонятно кого. Она покраснела, устыдившись почему-то в первую очередь своего внешнего вида. Пеняя себя, она забралась под стол, неаккуратно собирая листки и почти не глядя на них. Вяземский опустился на колени с другой стороны, и попытался помочь собрать упавшие документы.

— Я сама справлюсь. — Махнула рукой Мирослава, всё ещё пытавшая избавиться от смущения из-за ситуации и раздражения на саму себя.

Мстислав ничего не сказал, лишь взял ближайшие к нему листки и поднялся на ноги. Мирослава вскоре присоединилась к нему, неспособная поднять взгляд выше бороды Вяземского. Она уставилась на бороду, которая была на удивление аккуратно уложена и подровнена. Её взгляд опустился ниже, прошёлся по шее с чуть выпирающим кадыком, по светлым волоскам, выглядывающим из-под выреза светлой рубашки. Мирослава поняла, что впервые видит Вяземского без кожаного плаща, и это показалось ей неуместным. Опустившись ниже выреза, её взгляд остановился на груди, обтянутой рубашкой, где перед собой Мстислав держал руки, в которых всё ещё сжимал исписанные листки. Приглядевшись к ним, она вскрикнула, вспомнив, чем они занимались до этот неловкого инцидента.

— А у вас нет снимков жертв? — спросила Мирослава, вспомнив, что полиция уже пользовалась фотоаппаратами и весьма успешно. Редакция неоднократно печатала статьи, в которых восхваляла работоспособность полицейских с тех пор, как они стали пользоваться благами современности.

Неожиданно Вяземский смутился и стал тереть бо́льшим и указательным пальцем один из листов.

— У нас с ребятами хорошая память. В этом нет нужды, — заверил он

Мирослава вскинула бровь, точно зная, что на её лице очень ярко выражено сомнение. Она положила документы на стол и полезла обратно в коробку. На дне она обнаружила вещи убитых и стала уверенно вытаскивать их наружу.

— Сомневаюсь, что ваша память настолько совершенна, — укорила она Мстислава. — Фотоаппарат запечатлеет все следы куда лучше, чем зрение. Да и вы могли что-то не заметить, а это могло быть важно. Как можно так полагаться на себя? Такая безукоризненная самоуверенность свойственна только мужчинам, — продолжала стыдить его Мирослава, не на шутку разойдясь.

Вяземский теперь казался смутившимся. Он хмуро кивнул, покашлял в кулак и отозвался:

— Доля правды в твоих словах есть, но до сих пор мы справлялись и своими силами, поэтому острой необходимости в дополнительных затратах не было, однако… — Мстислав неожиданно запнулся и замолчал на несколько мгновений, а потом почти весело взглянул на Мирославу.

Та, предчувствуя недоброе, нахмурилась точно так же, как только что он сам, пытаясь скрыть смущения, и спросила:

— Что?

Он ответил не сразу. Сначала прищурился, разглядывая её с улыбкой, чем невероятно возмутил Мирославу, несмотря на то, что она совсем недавно куда пристальнее его рассматривала.

— Я только что вспомнил, что один из главных атрибутов в работе репортёра — это как раз фотоаппарат и записная книжка.

— У меня отличная память, я запишу всё позже, — выпалила Мирослава заготовленную загодя отмашку.

Мстислав с умным видом покивал, но иронии не утратил. Мирослава сама знала, как глупо на фоне её только что выдвинутых обвинений о беспочвенной самоуверенности мужчин выглядит её оправдание.

— Это не то же самое! Ваша работа куда ответственнее моей, — попыталась она всё-таки защититься, но потом ненадолго замолчала и сокрушённо признала очевидное. — Это вызывает подозрение и, наверное, почти такое же, как и ты со своими ребятами, но сделаем вид ненадолго, что всё нормально, и займёмся делом, ладно?

— Именно это я и хотел предложить, — кивнул Вяземский, и Мирослава понадеялась, что смех в его глазах ей почудился.

Вернувшись к рассмотрению улик, документов и описанию жертв, она всё больше понимала, насколько странными были эти убийства.

— Убитые успевали побыть в селе от одного дня до двух, прежде чем убийца добирался до них, — заключила Мирослава, уже сидя за столом и перебирая записи. — В морге сказали, что убивали их ночью? — полюбопытствовала она, когда перевела взгляд на одно из заключений, написанное неровным и скачущим почерком.

Мстислав расположился напротив и тоже просматривал заключения с таким вниманием, словно видел их в первый раз.

— Лучше даже сказать, что до первых солнечных лучей. Трупы были свежие, одежда всегда ещё мокрая, и даже волосы были ещё влажные, когда их находили, — отозвался Вяземский, поднимая взгляд на Мирославу. — Забираю свои сомнения назад — сейчас я рад, что мы не пользуемся фотоаппаратами.

— Это шутка такая? — поняла она, заметив тень улыбки на лице Мстислава.

— А ты думала, что я просто неотёсанный дикарь из глухомани? — осведомился он, заставив Мирославу смутиться.

Если честно, то она не знала, что и думать по поводу человека, который был непоследователен в своих решениях и вдобавок был незнакомым мужчиной.

— Конечно, нет, — ответила она. — Лишь дикарь без чувства юмора.

Они переглянулись и уголками губ улыбнулись друг другу. После совместного завтрака между ними возникло хрупкое взаимопонимание. Мирослава ценила это сотрудничество, потому что оно могло её сильно выручить в ближайшем будущем.

— У Эрно хороший почерк, — с облегчением сказала она, когда вернулась к сделанным пометкам на месте преступления. — Почему, кстати, у них настолько финские имена?

— Мода тогда такая была, да и родители желали им особенного будущего, — спокойно ответил он, вновь опустив взгляд на записи. — А Эрно учился в городе и очень хорошо, оттого и почерк довёл до идеала. Он даже не хотел возвращаться.

— Как и ты? — уточнила Мирослава. — Я заметила, что у вас всех местный говор выражен гораздо меньше. Ты кажешься компетентным настолько, что для здешних мест поразительно, а Эрно чересчур умён, о чём прекрасно осведомлен. Линнель одновременно выделяется среди вас, но при этом гораздо уместнее выглядит в селе, чем вы двое. С Раймо пока только непонятно, ведь я мало его знаю, но он как будто находится тоже на своём месте.

— Неплохой анализ для репортёрши, — хмыкнул Мстислав, не поднимая взгляда и не выглядя напряжённым из-за тех открытий, которые она сделала.

— Я внимательная, — пожала плечами Мирослава. — Жизнь научила.

— Я тоже внимательный, поэтому могу сказать, что ты совершенно не похожа на репортёршу, и твоя история жизни вызывает куда больше вопросов, чем все наши вместе взятые. Приют, трупы, которые ты видела, а если добавить к этому ещё причину приезда, то тогда вопросительный знак становится размером с дом, — неспешно, с расстановкой проговорил Вяземский, всё так же глядя на листки перед собой. — Но я могу сделать вид, что всего этого не говорил и предложить твой же вариант развития событий, который был озвучен с получаса назад. Сгодится?

Воцарилось молчание, и Мстислав всё-таки взглянул на напрягшуюся Мирославу, оценил её недовольный взгляд, пожал плечам и повторил:

— Я тоже внимательный. Даже чересчур.

Мирослава фыркнула, пододвинула почти опустевшую коробку ближе к себе и буркнула:

— Сгодится.

Дальнейшее изучение улик, которое заняло у них ещё около получаса, они проводили молча. Мирослава, всё-таки достав папиросы и с разрешения закурив, погрузилась в рассмотрение вещей жертв и пыталась понять, кем они были до того, как несчастный поворот судьбы привёл их отдохнуть в это село. В коробке хранились непримечательные предметы, найденные в комнатах гостиницы, не включающиеся в себя одежду. Зеркальце, фотоаппарат, записная книжка, расчёска, таблетки в коробочке, спички, помятые сигареты и другие бытовые вещички, которыми люди пользуются каждый день. Из всего этого выделялся лишь фотоаппарат, который был куда дороже остальных предметов.

Неожиданно Мирославу осенило, и она ещё раз прочла записи Эрно о том, какие вещи кому из жертв принадлежали.

Убедившись, она от наплыва эмоций вскочила и начала мерить шагами деревянный пол кухни, чем привлекла внимание мрачного Вяземского. Тот казался разочарованным последние двадцать минут, очевидно, сочтя, что их поиски тщетны.

— Ты что-то узнала? — спросил он.

Мирослава поспешно закивала, всё так же пытаясь осмыслить пришедшую в голову догадку. Она была уверена, что права, но пока не понимала, что это даёт.

— Жертвы уходили, не скрываясь, из своих комнат второго этажа гостиницы накануне полуночи, верно? — начала издалека она вслух.

Вяземский развернулся к ней лицом и оперся спиной об стол, сложив руки на груди.

— Так говорит хозяин гостиницы и некоторые гости, — кивнул он.

— Зачем приезжим уходить куда-то поздно вечером, когда уже ничего не видно, если они приехали любоваться природой?

Мстислав пожал плечами, но всё же привёл несколько вариантов:

— Полюбоваться ночными пейзажами, встретиться с убийцей, который каким-то образом чем-то их заинтересовал, прогуляться перед сном. Убитая девушка — Клара — вообще была фотографом.

— Именно! — воодушевлённо воскликнула Мирослава. — Если брать любой из вариантов, то почему курящий мужчина в возрасте, который принимал таблетки от болей в сердце, следившая за своей внешностью вторая девушка, и Клара, которая была фотографом, ничего с собой не взяли? Ни портсигара, ни таблетницу, ни фотоаппарат — они не взяли с собой никаких вещей! У меня портсигар всегда с собой — не взять его по привычке, уходя в ночь, я точно бы не смогла!

Вяземский внимательно смотрел на переполненную эмоциями Мирославу, обдумывая сказанное.

— Это действительно странно, — наконец, признал он, а затем вскочил на ноги. — Пойдём попробуем это выяснить.

— Куда? — уточнила Мирослава, чувствуя, как внутри всё клокочет от нового витка расследования.

— В гостиницу, где жили жертвы, — пояснил Мстислав, уже одевший плащ. — У нас только одно место, где могут селиться туристы. Все жертвы до своей смерти жили там, и их вещи мы нашли там же.

— Тогда я быстро приведу себя в порядок и можем отправляться, — сказала Мирослава.

Вяземский оглядел её и словно только сейчас обратил внимание на одежду. Он отвёл взгляд и отрывисто кивнул.

— Стоит, да, а то у нас нравы построже, нежели в столице.

— Знаю! — вспыхнула она и, быстро добравшись до лестницы, припустила наверх, перескакивая через две ступеньки, совсем позабыв о своём недомогании.

Оказавшись в отведённой комнате, она ещё раз умылась, подёргала себя за щёки, придавая коже румянец, и стала быстро вытаскивать вещи из сумки. Из подходящего для расследования у неё была всё та же прямая чёрная юбка, которую, как сообщила Марта, она любезно постирала вместе с рубашкой и развесила на улице. Мирослава могла проверить высохли ли они, но не стала тратить время и, с сожалением проигнорировав штаны, достала платье бежевого цвета на пуговицах. И конечно же, она не собиралась себе изменять и собиралась также надеть свой чёрный пиджак. Как хорошо, что она вчера его успела снять!

Мирослава быстро облачилась в искомое и попробовала аккуратно собрать волосы в низкий пучок, чтобы они не мешались, и она не привлекала внимание своей тёмной мастью среди светловолосых. Не хватало зеркала, у неё из рук выпадали шпильки поэтому, разозлившись, она собрала волосы в обычную косу и, перекинув её за спину, поправила пуговицы на запястьях, затем провела по немного мятой ткани ладошками, пытаясь разгладить, но не особо преуспела.

Напоследок она оглядела комнату, обратила, наконец, внимание на незаправленную постель и стремительно ее заправила. С тех пор как покинула приют, в качестве ещё одного протеста, она никогда не заправляла свою постель, но в гостях следовало быть более опрятной.

Закончив со всеми делами, Мирослава быстрым шагом стала спускаться по лестнице и предстала перед Вяземским запыхавшейся и наверняка с желанными ею красными щеками, но которые не выглядели, как здоровый румянец.

— Всё в порядке? — спросил Мстислав, отметив её состояние.

— Конечно. Пойдём, — ответила она твёрдым голосам, первая двигаясь к выходу из дома.